Сам дворец сделан в стиле, который получил название капско-голландского. В Кейптауне конца прошлого века этот стиль был не в моде. Для новых построек предпочитали позднее викторианство. Но Родс избрал капско-голландский, начав этим его возрождение в Кейптауне, да и в других городах. И Герберт Бейкер, архитектор Родса, стал самым известным архитектором Южной Африки. Родс поручил ему построить еще несколько домов, среди них и тот, в котором потом жил Киплинг. А внутри дворца даже мебель сделана по чертежам Бейкера. Огромный стол — на нем потом стоял гроб с телом Родса.
Родс сохранил дворцу старое голландское название той постройки, которая когда-то стояла на этом месте: Хруте Скир — «Большой амбар» (при первых голландских поселенцах там действительно был амбар).
О характере Родса и о многообразии его интересов дает представление его библиотека. На рубеже прошлого и нашего столетий это была, наверно, одна из лучших библиотек на Африканском континенте. По поручениям Родса книги ему присылали из Европы. Больше всего — по истории и географии. Многое относится к сфере его политических интересов.
Важная часть библиотеки — книги о государственном и гражданском праве. Родс хотел для Южной Африки федерального устройства — и вот шестьдесят книг по федерализму и конституционным проблемам. О конституционном устройстве в Соединенных Штатах Америки, Канаде, Австралии, Швейцарии.
Десятки книг о труде, о рабочих, об аграрном вопросе. «Проблемы бедности», ее автор, экономист Джон Гобсон, как известно, принадлежал к самым резким критикам Родса и его политики.
О явном интересе Родса к идеям социализма говорит присутствие книг Фридриха Энгельса «Социализм (утопический и научный)» и Эдуарда Эвелинга «Для изучающих Маркса», а также и книга А. Шеффла «Квинтэссенция социализма».
Прекрасный подбор литературы об Африке, начиная со старинных карт и первых португальских путешествий. Особенно тщательно собраны труды по Южной Африке. Среди них и книги Джорджа Тила, того незадачливого старателя, который потерпел фиаско на алмазных копях, но зато стал первым профессиональным южноафриканским историком.
Не забыты, разумеется, и труды Джона Рескина, Вольтера, Руссо. Классическое исследование английского этнографа Э. Б. Тейлора «Первобытная культура», переиздававшееся и в наши дни. Книга с модным тогда заголовком «Желтая опасность». Ранняя книга Уинстона Черчилля. Биографии знаменитых людей.
Двадцать книг о Наполеоне, включая «Наполеоновскую систему образования».
Интерес к Наполеону занимал в жизни Родса особое место — может быть, потому, что его самого нередко называли «африканским Наполеоном». В его спальне стоит небольшая бронзовая скульптура Наполеона, а на стене картина, изображающая коронацию Наполеона. Часы, которые принадлежали императору, когда он был на Св. Елене.
О богатстве библиотеки можно судить хотя бы по книгам о России, стране, казалось бы, довольно далекой от прямых интересов Родса. Шесть томов Льва Толстого. Три книги о Петре Первом, «Подпольная Россия», «Россия под властью царей» и другие книги народника Сергея Михайловича Степняка-Кравчинского. Книги известного американского путешественника Джорджа Кеннана о тяжком положении ссыльных в Сибири. В переводе с русского языка книга А. П. Энгельгардта о русском Севере. Ряд книг о политике России: «Русская политика» Герберта Томпсона, «Россия и Центральная Азия» Джорджа Керзона, «Война в Крыму» Э Хейма, «Англия и Россия» У. Бакстера.
Большое впечатление на Родса произвела книга Макензи Уоллеса «Россия», где говорилось о положении русских крестьян, весьма бесправном и после отмены крепостничества. При встрече с автором Родс сказал, что эта книга и навела его на мысль ввести «Глен-Грей акт» — закон об ограничении прав африканцев.
Самая большая коллекция — 440 томов — классические произведения древнегреческой и древнеримской литературы. Аристотель, Платон, Тацит, Тит Ливий, Плиний, Вергилий, Овидий, шестнадцать изданий Цицерона и книги о нем… Это было излюбленное чтение Родса. Многие, если не большинство этих произведений тогда еще не были переведены на английский язык.
Переводы делались специально для Родса, по его заказам. В одном экземпляре. Печатались на бумаге высшего качества. На пишущей машинке, технической новинке того времени. Привлекались лучшие в Англии знатоки латыни и древнегреческого. Однако они не знали, от кого исходит заказ. Родс почему-то не хотел, чтобы упоминалось его имя.
Эти книги, одинакового формата, в одинаковых красных переплетах, и сейчас стоят на полках библиотеки. Хранительница берется за них, надевая специальные перчатки, чтобы, не дай бог, не повредить.
Конечно, присутствие книг в доме Родса (причем многие из них находились в бильярдной комнате) совсем не значит, что Родс все их прочитал. Но, должно быть, их подбор отражает его интересы и вкусы.
В последние годы жизни он, по словам одного из его секретарей, любил читать с полдюжины книг одновременно, бросая одну и принимаясь за другую. Любимым его чтением по-прежнему был Марк Аврелий, «Жизнеописания» Плутарха, «История упадка и разрушения Римской империи» Эдуарда Гиббона, ряд интересно написанных биографий, «Англия в Египте» Альфреда Милнера, нашумевшая в те времена книга адмирала Мэхена о роли военного могущества на морях.
Была у Родса и тетрадь, куда он выписывал наиболее понравившиеся ему изречения. В подавляющем большинстве это были мысли Гиббона.
Беллетристику он любил меньше, хотя в библиотеке есть, например, почти весь Бальзак. Есть Омар Хайям. Разумеется, Шекспир. Свою неприязнь к Диккенсу Родс объяснял тем, что «не интересуется типами людей, о которых пишет Диккенс». Стихов почти не читал, но держал в библиотеке все произведения Киплинга.
Нынешняя хранительница дворца — из бурской семьи. И все же — с полным почтением к Родсу. Говорила мне, что в ЮАР его память будут чтить не только англичане, но и буры, и, может быть, черные африканцы.
Я пытался понять, насколько сильна в ней эта уверенность. Спросил:
— А почему Нельсон Мандела, став президентом, не поселился тут? Не захотел связать свое имя с Родсом?
— Не думаю. Дворец Родса роскошен, но практически не очень удобен. Слишком рассчитан на вкус самого Родса. А перепланировать его, переделывать как-то неловко — все-таки памятник.
Я не унимался:
— Посмотрите, в Замбии и Зимбабве не посчитались с памятниками. Не только отбросили название «Родезия», но и переименовали улицы, связанные с памятью Родса. Я работал в Национальном архиве Зимбабве, так там на задворках стоял памятник Родсу — его перевезли туда с центральной площади столицы.
— Ну, ЮАР — это не Зимбабве. Другие традиции, другая культура. У нас ненавидят тех, кто создавал политику апартхейда. А Родс ведь умер за полвека до нее.
Я напомнил ей, что памятники европейским завоевателям, да и вообще белым людям, свергли во многих африканских странах. Привел в пример и нашу многострадальную Россию. У нас в революцию большинство дворянских усадеб сожгли, хотя ведь некоторые из них не уступали дворцу Родса. А памятники сносили дважды: после конца царской России и после конца Советского Союза. Сказал, что, по-моему, памятники лучше не сбрасывать. Даже если ставили их дурным людям — пусть стоят, напоминают, каким идолам молились. Но что поделать, ведь тем, кто жжет дворцы и сбрасывает памятники, кажется, что они тем самым расправляются с прошлым…
Она стояла на своем: в ЮАР такого не будет.
— Не произошло же до сих пор. А ведь черные африканцы у власти уже несколько лет, с апреля 1994-го.
Видя такую ее уверенность, я не стал напоминать ей, что из залов парламента ЮАР вынесли уже портреты всех депутатов, которые были избраны до 1994 года. Из зала сената Кейптаунского университета убрали портреты большинства прежних ректоров. И на памятнике Родсу в университете частенько появляются надписи на языке местного народа коса, отнюдь не хвалебные.
Я сфотографировал на память и дворец Родса, и другие памятники — не только ему, но и вообще колониальному прошлому. Не потому, что считаю их бессмертными произведениями искусства. Многие из них просто безвкусны. Но они — часть истории.