В самом начале 1896 года, открыв «Таймс», читатели сразу обращали внимание на письмо редактору. Бросалась в глаза подпись: леди Уорик. Знаменитая Дэзи. Первая красавица лондонского высшего света. Возлюбленная принца Уэльского, будущего короля Эдуарда VII.

Редкий читатель, увидев ее подпись, не пробежал глазами это письмо.

Замок Уорик 4 января 1896

Сэр, английская печать, очевидно, напрочь забыла свои лучшие традиции, если способна так хладнокровно обсуждать, каким способом покончат буры с нашими соотечественниками: расстреляют или повесят.

Сэр, неужели хоть один из тех, кто заслуживает права называться англичанином, не поступил бы так же, как д-р Джемсон и его благородные товарищи? Самые влиятельные жители Йоханнесбурга попросили его прийти на помощь их женам и детям в момент, когда революция казалась неминуемой. Отправившись с отрядом конной полиции на помощь своим соотечественникам и отнюдь не желая столкновения с бурами, он был атакован их вооруженными силами…

Какова бы ни была его судьба, нет ни одной англичанки, чье сердце не переполнилось бы благодарностью и симпатией к этим мужественным людям. Они выполнили свой долг… Если их сделали пленниками лишь для того, чтобы затем хладнокровно убить, — тогда в Южной Африке больше не должно быть места «республике», управляемой такими убийцами. И мы не должны тут оглядываться на немцев и французов, считаться с тем, что они могут подумать…

Неужели мы правда так запутались в паутине интриг германской дипломатии, что теперь уже считается преступлением, если одни наши соотечественники помогают другим… Значит, д-р Джемсон должен был остаться глух к призыву наших соотечественников?..

Письмо длинное. Наверно, современникам странно было видеть, что блистательная Дэзи вспомнила вдруг даже о готтентотах и бушменах — как их, бедных, притесняли эти отвратительные буры. Куда естественнее звучали ее напоминания о том, как честил буров только что умерший Рендолф Черчилль. Или ее признание, что попавшие в беду «английские джентльмены лично знакомы многим из нас».

В те январские дни 1896-го «Таймс» опубликовала немало писем, сходных и по содержанию, и по характеру. Они бросались в глаза не крикливыми заголовками. Таких заголовков в «Таймсе» тогда не было, как не было никаких фотографий или рисунков, — все это считалось нарушением устоявшихся традиций. Письма, кем бы они ни были подписаны, печатались только в рубрике «Письма редактору». Отнюдь не на первых полосах. Сенсационность в «Таймсе» считалась дурным тоном.

Но все равно эти письма вызвали сенсацию. И иеобычной для «Таймса» эмоциональностью содержания, и обилием стоявших внизу громких имен.

Через несколько дней после письма Дэзи в «Таймсе» появилась поэма Альфреда Остина «Набег Джемсона».

За эту поэму Остин получил не только гонорар в двадцать пять гиней. В большой мере благодаря ей он и был удостоен официального звания поэта-лауреата, звания очень высокого, поскольку поэт-лауреат в Англии мог быть только один, и Остин стал преемником великого Теннисона, умершего четырьмя годами раньше.

Эти письма и стихи знаменовали собой начало дипломатической и газетной битвы между Англией и Германией.

А причиной всего этого была новая война Сесила Родса — вторая, если не считать более мелких военных столкновений с португальцами и несколькими африканскими народами.

Ровно за неделю до письма Дэзи, 29 декабря 1895 года, в крохотном местечке Пицани Потлего, на земле тсванов, прозвучал сигнал военного сбора. Там, возле самой границы Трансвааля, находились в то время основные военные силы «Привилегированной компании» — их перебросили из Родезии, и с ними был сам Джемсон, ее администратор

Конец декабря на юге Африки — разгар лета В тот воскресный день солдаты и офицеры лениво ждали, пока спадет жара, чтобы заняться спортом или картами Для кого-то главное — выпивка. И вдруг — приказ построиться к трем часам пополудни

Джемсон объявил им, что получил чрезвычайно важное письмо из Йоханнесбурга — просьбу прийти на помощь английскому населению этого города, невыносимо страдающему от гонений бурских властей. Письмо он зачитал перед строем

Там говорилось, как Крюгер притесняет в Трансваале англичан и вообще иностранцев, по-голландски — ойтландеров. Добыча золота, да и вся остальная промышленность и торговля находятся в руках ойтландеров, а буры живут себе по старинке на своих фермах Налоги с ойтландеров дают трансваальской казне основной доход. И этим-то ойтландерам, на которых держится вся современная экономика страны, не дают даже-права голоса на выборах в фолькраад — парламент, поскольку правительство считает их временными жителями. С петицией о предоставлении полных гражданских прав обращались к правительству Трансвааля сорок тысяч ойтландеров, но их просьба не была удовлетворена.

«…Национальные чувства англичан оскорбляют на каждом шагу. К чему же может привести назревший конфликт? Тысячи беззащитных мужчин, женщин и детей, наших соотечественников и соотечественниц, находятся во власти до зубов вооруженных буров, в страшной опасности оказалось чрезвычайно ценное имущество…

Под давлением этих обстоятельств мы и просим вас прийти нам на помощь… Положение столь угрожающе, что у нас надежда лишь на вас и на ваших людей — не откажитесь поддержать тех, кто оказался в такой опасности»

Столь эмоциональное послание заканчивалось весьма деловым обещанием о возмещении всех расходов

Подписей стояло пять, ближайшее окружение Родса и Альфреда Бейта Старший брат Родса — полковник Фрэнсис Родс. Горный инженер американец Джон Хейс Хеммонд, чьи знания Родс так высоко ценил, что переманил его у Барнато, дав баснословное жалованье — семьдесят пять тысяч долларов в год плюс долю в прибылях. Лайонел Филлипс — хотя он и был президентом Горной палаты Трансвааля, но все же находился в зависимости от Бейта, как и еще двое подписавших письмо: богатый золотопромышленник Джордж Феррер и юрист Чарлз Леонард, председатель Национального союза Трансвааля, организации ойтландеров, выступающей с 1892 года с петициями об избирательном праве.

Конечно, письмо звучало странно. Вопль о бедственном положении «беззащитных мужчин, женщин и детей» в письме никак не доказывался. Что им не давали права голоса в Трансваале — что ж, многие тогда считали это весьма естественным.

Президент Трансвааля Крюгер всегда подчеркивал, что ойтландеры приезжали в Трансвааль лишь на время, ради обогащения. И что никто из них не хотел терять своего гражданства, а трансваальское гражданство стремились просто присовокупить. В утверждениях Крюгера было немало правды. Другое дело, что впоследствии многие из ойтландеров прижились в Трансваале и остались там навсегда, но это зачастую получалось вопреки их первоначальному желанию.

Все это было очевидно для каждого, кто хотел хоть сколько-нибудь задуматься над подлинным положением ойтландеров. Но многие ли из солдат и офицеров Сесила Родса умели и любили задумываться?

Оливия Шрейнер в следующем, 1897-м году выпустила повесть «Рядовой Питер Холкит из Машоналенда». Холкит — образ солдата отрядов «Привилегированной компании». «…Он стал думать. А это случалось с ним нечасто… Вообще Питер не был охотник до размышлений… Питер жил только непосредственной жизнью. Он получал внешние впечатления, но они исчезали бесследно, не будили в нем никакой мысли».

На чем же сосредоточивались его мысли? Он рассуждал так:

«Все прибывавшие в Южную Африку богатели… Взять хотя бы Барни Барнато, Родса… Все они нажились тут: у кого восемь миллионов, у кого двенадцать, двадцать, сорок миллионов… Отчего же не посчастливится и мне?»