Черчилль называл Родса гением. Установив тесные отношения с ним, с Бейтом и некоторыми другими магнатами золотопромышленности Трансвааля, Черчилль сумел найти там выгодное применение капиталам своей семьи. Он с гордостью писал об этом из Йоханнесбурга сыну, семнадцатилетнему Уинстону. Поговаривали даже, будто он вел переговоры о хорошем месте для Уинстона в трансваальской золотопромышленности. Почему бы и нет? Если сыну премьер-министра лорда Солсбери можно служить у Сесила Родса, разве это зазорно для сына лорда Черчилля?

Через несколько лет Уинстон Черчилль действительно оказался в тех местах, как и сестра Рендолфа, леди Сара. Правда, Уинстон не работал в компаниях Сесила Родса, но все же служил его делу — участвовал в подготовленной Родсом англо-бурской войне. Был военным корреспондентом, попал в плен и совершил дерзкий побег — с этого и началась его широкая известность.

Так что вскоре всему семейству Черчиллей не чуждо стало дело Сесила Родса. Но первый приверженец — Рендолф — принес Родсу больше вреда, чем пользы. Отчасти это объяснялось неуравновешенным характером Черчилля, его несдержанностью, крайне резкими и непродуманными суждениями. Началось с его высказываний о бурах. Многое на юге Африки сложилось бы иначе, говаривал он, «если бы Господь Бог дал буру хоть чуточку разума».

Как-то он попросил, чтобы ему показали бурскую ферму. Когда его привезли, хозяйка фермы, предупрежденная заранее, вышла встретить «английского лорда». Реакция лорда оказалась неожиданной. Очевидец писал: «Может быть, фигура старой леди не отвечала идеалу божественных женских форм. Я не знаю. Но одного взгляда оказалось достаточно.

— Поехали, поехали, скорее отсюда! Погоняй! — вскричал его светлость, стуча кулаками по спине возницы. — Ужасный народ! Погоняй! Скорее! Я не выдержу тут ни минуты!»

Могли буры простить Черчиллю такие выходки? Родс много лет склонял их к дружбе с Англией, а тут такой афронт. Ему пришлось расхлебывать последствия заявлений и поступков Черчилля.

Да и кое-кого из золотопромышленников Черчилль тоже умудрился обидеть. Каждый из них, как мещанин во дворянстве, жаждал знаков внимания, а лорд путал их имена, лица и, побывав у кого-то из них на обеде, на следующий день спросил:

— Не напомните мне, мы с вами уже встречались?

Этими и подобными историями, подлинными и выдуманными, были полны газеты Англии и Южной Африки. Черчилль давал им богатую пищу. После нескольких промахов уже почти каждое его слово поднималось на смех или вызывало бурю протеста.

Эхом острот и карикатур отозвалось и его путешествие по междуречью. Черчилль взял с собой туда молодого южноафриканского журналиста Перси Фицпатрика, полагая, что тот опишет эту поездку в лучших тонах. Фицпатрик действительно издал книжку «По Машоналенду — с киркой и пером», но посмешищем сделал Черчилля. Он поведал читателям, как Черчилль послал Лобенгуле специальный стул для купания, чтобы легче входить в воду. «Отличная мысль, — потешался Фицпатрик, — достойный венец представлений лорда Черчилля о Южной Африке». Потом, сообщил он, Черчилль хотел возвращаться из Машоналенда через Булавайо, но передумал, вспомнив, что у Лобенгулы есть «королевское право распоряжаться жизнью и смертью пришельцев».

Черчилль ужаснулся трудностям добычи алмазов в Кимберли — все это из-за суетного тщеславия женщин, их страсти украшать себя бриллиантами. «От кого бы ни произошли мужчины, а женщины-то уж конечно произошли от обезьяны», — заявил он. Ну, ясное дело, письмам возмущенных женщин не было конца!

На лондонских подмостках распевали насмешливые песенки о вояже бывшего канцлера казначейства. Чтобы заглушить самую дерзкую из них, жене Черчилля пришлось добиваться вмешательства Чемберлена.

Родс, конечно, не ожидал такого поворота. Шло насмарку все, чем визит Черчилля мог быть ему полезен.

Хуже того, он нанес Родсу прямой ущерб. Побывав в фортах «Привилегированной компании» и проехав по ее владениям, Черчилль не увидел тех радужных картин, что рисовал в его воображении Родс, когда они в Лондоне вместе намечали этот маршрут. Особенно поразила Черчилля дороговизна. В форте Солсбери он решил продать часть своих вещей, чтобы не везти их обратно, и поразился, увидев, что за хлопчатобумажную рубашку ему заплатили здесь в три с половиной раза больше, чем она стоила в Лондоне. Да и остальные цены были в том же роде. «Я с сожалением понял, — ответил он, — что хорошо организованная доставка товаров в эту страну принесет куда больше доходов, чем поиски золота».

Но, самое главное, приехавший с Черчиллем горный инженер тщательно обследовал Машоналенд и пришел к выводу, что сколько-нибудь крупных месторождений золота там нет. Его выводы показались Черчиллю убедительными, и он написал, что Машоналенд — «это не Аркадия и не Эльдорадо».

Каково все это было Родсу? Своего раздражения он не сумел скрыть. Он сопровождал Черчилля в поездке по Машоналенду, но, увидев, что не может обуздать выходки лорда, внезапно уехал, предоставив тому самостоятельно проделать долгий обратный путь. Черчилль был в ярости, но пришлось проглотить.

Правда, потом он все же простил Родса. В Кейптауне даже прожил у него несколько дней. У лорда были основания прийти в доброе расположение духа. Хотя отношения с бурами и президентом Крюгером у него, мягко говоря, не сложились, все же, проезжая через Трансвааль на обратном пути, он купил несколько золотоносных участков — настолько богатых, что вскоре они ценились в семьдесят тысяч фунтов. С этого и установились прочные интересы семьи Черчиллей в Южной Африке. Самому Рендолфу воспользоваться этим уже не пришлось. Вскоре его разбил паралич, следствие сифилиса, а за ним последовала и смерть. Ему не удалось прожить и половины того срока, который судьба отпустила его сыну Уинстону.

Конечно, поездка Черчилля и ее отголоски — лишь эпизод ранней истории компании. Но эпизод показательный. Для Родса — тревожный.

И еще одна «концессия»

История «Привилегированной компании» только еще начиналась. Детищу Родса предстояло пережить немало взлетов и падений. Тогда, в начале девяностых годов, — признаки ее первого кризиса.

На бирже вера в нее несколько заколебалась. Было известно, что поход пионеров и полиции стоил Родсу около трехсот тысяч фунтов. Затем — постройка и содержание фортов, администрация, вооруженные силы компании, строительство железной дороги и телеграфа. До июня 1891 года, примерно за год, расходы компании составили семьсот тысяч фунтов. Родсу пришлось просить субсидий у «Де Бирс» и «Голд филдс». Барнато, Бейт и другие компаньоны по азмазно-золотым делам в Кимберли и в Трансваале шли ему навстречу, но эта поддержка не могла быть беспредельной. Да и в руководстве самой «Привилегированной компании» Родс встретил недоумение и беспокойство других директоров.

Пошли разговоры о некомпетентности Джемсона, который в 1891 году возглавил администрацию компании в междуречье. Правда, Родс поддерживал его всем весом своего авторитета. Он говорил:

— Джемсон никогда не ошибается.

А самому Джемсону Родс телеграфировал: «Ваше дело — управлять страной, а мое — только ответить «да», если Вы решите поинтересоваться моим мнением».

Родс умел заниматься главным и отдавать остальное на усмотрение помощников, доверяя им и не дергая мелочной опекой. Именно так вел себя с Джемсоном. Но ведь тот не имел никакого опыта в сложном деле управления целой страной. Его промахи получали огласку, и Родс не мог защитить его от критики.

Главной слабостью компании была двусмысленность ее положения. Чем компания на самом деле владеет и каковы ее права — никто не мог этого толком понять.

В том же году, когда Черчилль совершал свою инспекционную поездку, произошло еще одно событие. В ноябре 1891-го Лобенгула заключил с немецким купцом Эдуардом Липпертом договор о правах на землю. Там говорилось, что за тысячу фунтов единовременно и пятьсот фунтов ежегодно Липперт получает право в течение ста лет создавать на землях ндебелов и шонов фермерские хозяйства, использовать пастбища и даже строить города.