Стройный, чернобровый, спокойный Сергей Ланов с ушатом пошел к печке.

— Эй, эй! Холодная вода не годится, давай горячую! — требовал Акбулатов.

Ланов с размаху вылил шайку кипятку на раскаленные камни. Оттуда с шипением вырвались клубы пара. Все, кроме Ильяса, скатились с полка. Акбулатов, растянувшись, хлестал себя веником, приговаривая от удовольствия:

— Ай-ай! Аля-ля! Мамочки!

Потом сошел с полка, вылил на себя две шайки холодной воды, повязал голову мокрым полотенцем, на руки надел припрятанные за печкой старые рукавицы, потому что руки не выдерживали жары, когда он нахлестывал себя веником, крякнул и опять полез наверх.

— Товарищ старший сержант, сгоришь ведь! — кричали ему.

А он понукал Ланова еще «поддать пару».

Когда наконец Акбулатов сошел с полка, тело его было пунцово-красным. Выскочив из бани, он с разбегу нырнул в озеро.

— Товарищ старший сержант, что ты делаешь? Ведь можешь, простыть, голова! — ругал его Березин.

— Не бойсь, такое купанье как раз выгонит любую простуду, — уверенно крикнул Ильяс, продолжая плыть саженками.

Из бани Акбулатов зашел к Урманову поделиться толькр что полученной новостью: на заводе в Казани приступили к сборке опытного самоходного комбайна. Главный инженер еще раньше писал Акбулатову, просил его чертежи-наброски, сделанные с Николаем Егоровым до войны. Ильяс тут же, письмом, поручил Наде, чтобы она все чертежи отнесла на завод. Сегодня главный инженер сообщил, что в их чертежах конструкторы нашли много ценного.

— Ты понимаешь, что это значит: пушки продолжа ют стрелять, а завод уже приступил к сборке комбайна! — Ильяс все более оживлялся. — Значит, скоро опять заживем мирной жизнью! У меня так и зачесались руки по напильникам! Поверишь, как-то даже во сне увидел свой штангенциркуль. Сначала мне показалось, что он немножко заржавел. Проверил — блестит!

Незаметно Ильяс перешел к рассказу о своей Надюше, показал ее фото. Урманов не сразу узнал ее.

— Да, сильно изменилась! — вырвалось у него.

— Им тоже не легко, работают по две смены, не уходя с завода.

Глядя на фото, Галим вспомнил Муниру, Лялю, Хаджар. Хаджар уже нет, давно не дает весточки Ляля… Не будь войны, не вторгнись к нам фашисты, девушки были бы вместе и время не изменило бы так быстро и безжалостно эти юные лица.

— А это что за карточка? — вздохнув, спросил Галим у Акбулатова, увидев в руках Ильяса еще фото.

Ильяс дал ему снимок.

С карточки смотрела девушка с разметавшимися волосами. На шее у нее висела дощечка с надписью «Партизанка». Девушка была измучена, но взгляд ее горел ненавистью к насильникам. Под правым глазом виднелась родинка, похожая на божью коровку. Около девушки вытянулся финский офицер с тонкой талией: одну руку он заложил на спину, в другой держал дымящуюся папиросу.

— Откуда у тебя это? — Галим старался скрыть невольно охватившее его волнение.

— Зимой мы приволокли тут одного «языка». У него в кармане лежала целая пачка таких карточек. Одну я попросил у майора…

В это время вошел Верещагин.

— Старший сержант, ты почему не отдыхаешь?

— Сейчас иду, товарищ младший лейтенант. Заходил проведать товарища.

— Отдыхай, отдыхай.

Акбулатов вышел. Галим показал Верещагину снимок.

— Знакома?

— Еще бы… Лида.

Верещагин достал из нагрудного кармана такую же карточку.

— У многих из нас есть этот снимок. Все мы поклялись отомстить за нее. У разведчика не должно быть никаких бумаг, когда он идет в разведку. Но я все-таки ношу этот снимок с собой.

— Ты ничего не знаешь о ее судьбе?

— Пленный капрал рассказывал, что эти фотоснимки попали к нему от офицера, для раздачи солдатам. Шюцкоровцы такие же садисты, как и гитлеровцы, любят сниматься со своими жертвами и цинично бахвалиться этим. У одного финна мы нашли снимок почище этой карточки. Там этот самый финн стоял с черепом человека в руке. А на обороте было написана: «Голова Ивана. Свадебный подарок Лотте». Изверги!

Ночью группа Верещагина ушла. Осадчий с Урмановым проводили их до перекрестка дорог. Пожав на прощание руку, Акбулатов торопливо сказал Галиму:

— Ну, пожелай нам успеха, брат. В случае чего, напиши Наде. Мунире передай привет. Документы мои у старшины, а партбилет у парторга.

5

Два раза уже поднимали ночью по боевой тревоге полки и батальоны. Командир дивизии генерал-майор Ильдарский лично проверял боевую готовность своих частей.

Бойцы учились быстро сооружать плоты из подручных материалов, переправляться через реки, плавать с высоко поднятыми над головами автоматами.

Урманов приказал своим бойцам сделать плоты из плащ-палаток и форсировать озеро. Разведчики выполнили приказ очень быстро. На середине озера Урманов крикнул:

— Вражеский пулемет открыл огонь! В воду!

И первый бросился в озеро. Попрыгали и другие, только ефрейтор Джаббаров, боясь воды, все еще стоял на плоту.

— Прыгай! — крикнул ему Урманов.

Сержант Прокофьев перевернул плот, и Джаббаров головой вниз упал в воду. Через секунду он выскочил на поверхность с широко раскрытым ртом.

Прокофьев в несколько взмахов оказался возле него.

— Не утонешь, не бойся. Действуй руками и ногами.

Когда Джаббаров выбрался на сушу, он долго лежал ничком и тяжело дышал.

— Испугался? — спросил Прокофьев.

— Даже дух вон.

— Ну, если так, в следующий раз легче будет прыгать, — подшучивали окружившие его товарищи.

Отдышавшись, Джаббаров и сам стал смеяться вместе с ними.

— Братцы, я вспомнил мудрый совет нашего Ходжи Насреддина. Однажды он, как и я сегодня, чуть не утонул в речке. Добрые соседи вытащили его чуть живого. Очнувшись, он сказал: «Теперь, пока не научусь плавать, никогда не подойду к глубокой воде».

Джаббарова товарищи любили. Не легко давалась ему наука разведчика, но он не унывал. И сейчас, сидя мокрый на берегу озера, он с наслаждением дымил махоркой (у разведчиков были непромокаемые кисеты, где хранились табак и спички) и балагурил, словно был в самом хорошем настроении.

— Товарищи, отгадайте загадку, — сказал он, поворачивая голову по-птичьи то в одну, то в другую сто рону. — Ночь идет, день, идет, с иголку расстояние проходит. Что это? — Прищурив хитрые глаза, он смотрел на товарищей, таких же мокрых, как и он, и многозначительно улыбался. — Ну что, у кого башка не соображает?

Кто-то сказал, что это черепаха, другой — что часовая стрелка. Галяви, выпуская кольца дыма изо рта, отрицательно качал головой.

— А ну-ка, сам скажи, — может, загадки-то и нет, — приподнялся на локте сержант Прокофьев. — Ты брехать мастер.

— Ой, нет, — ничуть не смутился Галяви. — Я не Геббельс. Прошу меня такими словами не обижать, товарищ сержант. А загадка разгадывается очень просто: это вовсе не черепаха и не часовая стрелка, а войска союзников в Африке. Понятно? И еще одна загадка: нигде не болит, а все время стонет. Что это?

— Свинья! — крикнул Гречуха.

— Нет, — качнул головой Джаббаров. — Опять невпопад. Ну, ясно, Америка, черт ее возьми.

— Ты что это наших союзников компрометируешь? — сказал сидевший на высоком пне разведчик, — Они скоро второй фронт откроют.

— Жди, откроют! — быстро отозвался другой. — Американцы и англичане не воевать мастера, а загребать жар чужими руками. Господин премьер опять найдет какой-нибудь предлог для задержки, вроде того, что у них еще не все пуговки на мундирах пришиты. Им разве жалко нашей крови! Небось радуются…

— А вы разве не знаете, — вмешался Джаббаров, — что по этому случаю сказал Ходжа Насреддин, великий мудрец? Однажды заходит к Ходже сосед и просит: «Дай, говорит, мне, Ходжа, твой аркан. Хочу за сеном съездить». — «Не могу дать, — отвечает Ходжа, — я в него муку засыпал». Сосед удивился: «Как же так, говорит, аркан — не мешок, как ты мог в него муку засыпать?»

А Ходжа ему в ответ так спокойно: «-Когда не хочешь дать, все можно сделать». Ясно или нет? — обратился Джаббаров к товарищам. — Не хотят союзники по-настоящему воевать, поэтому у них то одно не готово, то другое. Зато у нас все должно быть готово.