Конечно, говорил М. С. Горбачев, мы свой курс будем проводить в любых условиях — поддержит или не поддержит нас Запад. Но если поддержки не будет, реформы будут идти болезненнее и медленнее, а возможны даже и срывы, которыми не преминут воспользоваться оппозиционеры и слева, и справа. Многие только и ждут обострения, чтобы на недовольстве населения прорваться к власти. В свое время так и поступил Гитлер, оперевшись на люмпенов. Все это очень серьезно, но вряд ли такой поворот событий удастся в Советском Союзе. У нас люди дистанцируются от бешеных и справа, и слева. Но медлить с реформами нельзя, откладывать больше некуда, народу нужна ясность и перспектива.
На присутствовавших эта часть беседы произвела впечатление. Тельчик благодарил за интересные и «захватывающие» высказывания. Он заверил в готовности ФРГ к тесному и доверительному сотрудничеству. Канцлер рассматривает сферу развития сотрудничества с СССР как свою личную приоритетную задачу. Воля к сближению с СССР есть давно. Но все зависит от того, какие перемены будут иметь место в СССР фактически. Надежная безопасность и уверенность в том, что СССР пойдет вперед по пути перестройки, открывает обширные возможности для развития отношений. В ФРГ хорошо понимают, что будут серьезные трудности переходного периода, которые трудно разрешать быстро и в одиночку. Обе стороны взаимно зависят друг от друга. Поэтому лучше всего решать вопросы путем движения навстречу друг другу. Ваши успехи, заверил Тельчик, мы будем рассматривать как наши успехи.
Тельчик подтвердил в тот день от имени канцлера желание заключить с СССР после объединения Германии широкий политический договор. Реакция М. С. Горбачева была положительной. Он высказался за начало его разработки, предложив при этом думать о будущей Европе в целом. В новой Европе мира и сотрудничества такой договор призван стать одной из несущих конструкций. После этого была согласована встреча М. С. Горбачева с канцлером в степях Северного Кавказа, та самая встреча в Архызе, которой была суждено затем стать исторической. Наметили ее на 20-е числа июля. Обе стороны сознавали огромную ответственность, с которой она будет связана.
Помню, как М. С. Горбачев, когда речь зашла о приезде канцлера, внезапно перестал улыбаться и попросил Тельчика передать Г. Колю, что нужны справедливые решения, не нарушающие баланс, не вызывающие у советских людей подозрений в том, что может пострадать безопасность Советского Союза. Ни одна сторона, подчеркнул он, не в силах что-либо навязать другой. Но мы исходим из того, что можно и нужно выработать консенсус. То, что СССР и Германия двинутся навстречу друг другу, будет историческим поворотом. Он необходим. Но ничего нельзя упрощать. Надо помнить о 27 млн советских граждан, погибших на фронте, в плену, о 18,5. млн раненых и изувеченных, о миллионах искалеченных судеб. Надо очень серьезно подумать о предстоящих решениях, их содержании и характере. Если мы договоримся, это будет на пользу обеим странам и всему миру. Надо постараться прийти к, согласию. Лучшей ситуации для этого, чем сейчас, может быть, не было на протяжении всего столетия.
Посерьезневший Тельчик ответил, что, и по мнению канцлера, потребуются решения, которые означали бы успех для всех.
В мои обязанности как нового заместителя министра иностранных дел вошло курирование всех отделов, занимающихся европейскими делами. Ранее странами Западной Европы занимался А. Л. Адамишин. Восточную Европу вел И. П. Абоимов, который собирался ехать послом в Венгрию. Одновременно он был и генеральным секретарем Варшавского договора, заседание Постоянного консультативного комитета которого было назначено на 7 июня.
Я знал, что подготовка каждого такого мероприятия требовала колоссальной затраты сил, времени и энергии тех работников, которые по долгу службы вели вопросы Варшавского договора. Согласование каждого проекта совместного документа в последние годы длилось месяцами и неделями, сопровождалось ситуациями, достойными пера Шекспира, и в конце концов завершалось созданием длиннейших текстов, которые обычно мало кто читал и которые во всяком случае не стоили колоссальных усилий на их подготовку.
Времена единомыслия и конструктивного сотрудничества в Варшавском договоре давно ушли в прошлое. На протяжении многих лет палки в колеса ставила деятельность Н. Чаушеску, открыто саботировавшего нормальную работу органов договора — и претендовавшего в награду за это на благожелательный подход к экономическим проблемам Румынии со стороны Запада. Учитывая характер режима Чаушеску и ограниченный вес Румынии в системе государств социалистического лагеря того времени, западные страны не очень клевали, однако, на эту удочку. Тем не менее румынская дипломатия того периода с неизменным прилежанием портила кровь своим коллегам по Варшавскому договору, используя для этого любые поводы.
К 1990 году ситуация в Варшавском договоре применительно к румынам изменилась. Н. Чаушеску был свергнут, и иррациональное поведение румынских представителей прекратилось. Это не означало, однако, что обстановка в Варшавском договоре изменилась к лучшему. Перемены, происшедшие к тому времени в Польше, Чехословакии, Венгрии и ГДР, повлекли за собой довольно быструю и коренную перестройку их политики. Решительно порывая с советской моделью социализма, новое руководство этих стран пыталось возможно скорее переориентироваться на Запад. Такая переориентация, если логически смотреть на вещи, приводила к выводу о необходимости «выломиться» из структур Варшавского договора и СЭВ. Это было как бы непременным условием для того, чтобы попытаться поставить вопрос о членстве в ЕС, а затем, возможно, и в НАТО. Членов соцлагеря туда, конечно, не приняли бы. С приемом же в западный лагерь открывалась перспектива поторговать политикой, связывались радужные надежды на доступ к кредитам, передовым технологиям, выход со своей продукцией на западный рынок. Немалое значение имело и то, что дальнейшее пребывание в структурах Варшавского договора могло обернуться — неровен час — новыми вариантами акций по спасению социализма по образцу 1956 или 1968 года. Хотя в СССР была начата и шла основательная перестройка, окончательной уверенности в ее необратимости в соседних нам странах Восточной Европы все же не было. Да и выступления против Советского Союза были в тот момент достаточно легким и удобным способом завоевать себе политическую поддержку среди населения в своих странах.
Писать о всех сторонах этого явления — дело сложное и долгое. Пусть это сделают другие, более сведущие в делах восточноевропейских государств авторы. Ясно было, однако, что предстоящее 7 июня 1990 года заседание ПКК будет чем угодно, но только не встречей единомышленников. Мои старые и добрые друзья — В. Н. Попов, который руководил группой дипломатов, занимавшихся Варшавским договором, и Г. Н. Горинович, начальник тогдашнего Управления социалистических стран Европы — со всей откровенностью предупреждали об этом. Не хотел вести переговоры по согласованию документов этого совещания и И. П. Абоимов, так что мне не оставалось ничего иного, как окунуться в этот доселе мало известный мне омут интриг, противоречий и несовместимых интересов.
Несовместимых хотя бы потому, что в Москве были готовы говорить о демократизации Варшавского договора, о его глубокой реформе, но только не о его роспуске и ликвидации. «На носу» было воссоединение Германии и, следовательно, потеря социалистической ГДР, только что были подписаны соглашения об уходе наших войск из Чехословакии и Венгрии, вызвавшие острую критику народных депутатов, военных, печати разных оттенков. Ликвидировать теперь еще и Варшавский договор или по крайней мере его военную организацию? Пожалуй, это было слишком много для одного раза. Перегруженный корабль мог и опрокинуться. Я очень рассчитывал на то, что по крайней мере это-то должны понимать наши партнеры по Варшавскому договору, включая сюда даже венгров, успевших наделать публичных заявлений о необходимости его роспуска. Во всяком случае в июне 1990 года в интересах разумного развития событий нужно было конструктивное заседание ПКК с принятием документов, устраивающих все стороны и сохраняющих на данном этапе Варшавский договор.