С этим пониманием мы начали 6 июня обсуждение проекта Декларации государств — участников Варшавского договора, сообщения для печати и закрытого протокола совещания ПКК. Тут мне пришлось вплотную познакомиться с моими будущими партнерами по делам, касающимся восточноевропейских стран, — болгарином А. Настевым, венгром И. Сокаи, немцем X. Домке, поляков Б. Кульским, румыном Р. Нягу, чехом А. Матейкой. Некоторых из них, например А. Настева и Б. Кульского, я хорошо знал по прежней работе в Берлине или Бонне. Другие были для меня людьми новыми.

От этого заседания у меня осталась память как о, пожалуй, самом неприятном раунде переговоров, который когда-либо выпадал на мою долю. Во всем поведении участников была какая-то неискренность и недосказанность. Вещи боялись называть своими именами, шла игра на двусмысленных формулировках, словно участвуешь в обеде, на котором гости не прочь, если зазеваешься, положить в карман серебряную ложку. Заседали мы до четырех или пяти часов утра, согласовав в конце концов все документы и расставшись с чувством большого облегчения, что дальше разговаривать друг с другом по этой неприятной теме пока не Нужно.

Декларация государств Варшавского договора получилась достаточно краткой и по меркам того момента вполне приличной по содержанию. Она говорила о намерении приступить к пересмотру характера, функций и деятельности Варшавского договора, а также о преобразовании его в договор суверенных, равноправных государств, построенных на демократических началах. Договор, таким образом, сохранялся, но для его реформы учреждалась временная комиссия правительственных уполномоченных, которая должна была представить свои предложения Политическому консультативному комитету до конца октября с тем, чтобы они были рассмотрены ПКК до конца ноября 1991 года. Страны Варшавского договора заявили о готовности конструктивного сотрудничества с НАТО, его членами, а также нейтральными и присоединившимися государствами Европы на двусторонней и многосторонней основе. Варшавский договор, таким образом, по-прежнему оставался живой и готовой к действию международной структурой. Акцент в его деятельности, правда, смещался к решению задач разоружения и создания общеевропейской системы безопасности. Но это вполне отвечало новым условиям в Европе и мире.

В закрытом протоколе совещания была зафиксирована договоренность подготовить к следующему совещанию ПКК предложения по пересмотру всех аспектов деятельности Варшавского договора, включая постепенное свертывание органов военного сотрудничества, по мере — это было в конце концов добавлено по нашему настоянию — развития хельсинкского процесса и формирования общеевропейских структур безопасности и сотрудничества. Предполагалось, что при подготовке реформы Варшавского договора будут рассмотрены такие вопросы, как статус Объединенных вооруженных сил, в том числе штаба ОВС, включая вопрос о его преобразовании в орган иного характера, способы выполнения союзнических обязательств, изменения и усовершенствования политического и военного механизма Варшавского договора, включая преобразование Специальной комиссий по разоружению, усиление ее функций.

Э. А. Шеварднадзе не скрывал своего облегчения по поводу достигнутых результатов. Он опасался, что дело могло обернуться хуже. Теперь же был получен результат, не только пригладивший наши отношения с соседними странами, но и позволяющий ставить вопрос о необходимости встречных шагов со стороны НАТО. Удовлетворен был и Президент СССР, заметивший, правда, после окончания переговоров, что обольщаться не стоит. Фактически наши союзники давно ушли от нас.

Официальное заседание ПКК, начавшееся в 9 часов 7 июля 1990 года, прошло гладко. В составе делегации ГДР присутствовали советники из ФРГ, одним из которых был брат покойного Г. фон Браунмюля — любимого сотрудника Геншера, убитого террористами. Были зачитаны заранее подготовленные речи, подписаны согласованные за несколько часов до этого документы. В этот же день состоялись краткие беседы М. С. Горбачева с новыми руководителями восточноевропейских государств. Для многих из них это была первая встреча с Президентом СССР, после которой в контактах с нашими восточноевропейскими соседями на президентском уровне настала длительная пауза. Если не считать беглых бесед на парижском саммите СБСЕ в ноябре, с визитом у нас после этого побывал лишь румынский президент И. Илиеску в апреле 1991 года да премьер-министр Болгарии Д. Попов в мае 1991 года. Намечавшаяся на ноябрь 1990 года встреча ПКК, ввиду наплыва других событий, по настоянию Президента СССР была отложена на более позднее время и постепенно ушла в 1991 год.

Да, заседание ПКК, повторяю, прошло гладко. Но переговоры, которые велись, а также поступившая затем из Венгрии, Польши и Чехо-Словакии информация ясно показывали, что ни о какой реформе Варшавского договора, его постепенной трансформации по мере складывания общеевропейских структур безопасности в Будапеште, Варшаве и Праге не помышляли. Курс был взят на роспуск Варшавского договора, причем произойти это должно было в два этапа: сначала ликвидировалась военная организация союза, затем прекращалось действие самого договора. Момент для осуществления этих шагов наши бывшие союзники, очевидно, решили выбрать, сообразуясь с конкретной обстановкой. Позиция румын и болгар при этом была, скорее, пассивной и сводилась к нежеланию входить в чрезмерное противоречие с нами, но в то же время и не противиться тому ходу событий, который намечала троица, получившая впоследствии название «выше-градской».

В нашем руководстве, на мой взгляд, отношение к этой перспективе было довольно спокойное. В военном смысле безопасность СССР никогда существенно не зависела от союза с венгерской или, скажем, чехословацкой армией. Дальнейшее пребывание наших войск в восточноевропейских странах становилось невозможным, да и бессмысленным с политической и военной точек зрения. Там было больше некого и нечего защищать, а как плацдарм для наших собственных действий в новой международной обстановке они теряли смысл и значение. Более того, учитывая неясность перспектив развития ситуации в Европе, рост националистических тенденций, малую эффективность еще только нарождавшихся общеевропейских структур, дальнейший военный союз с этими государствами мог обернуться для нас и неприятными сюрпризами. Поэтому сопротивляться роспуску Варшавского договора на определенном этапе дальнейшего развития не имело смысла, как не имело смысла и сохранять двусторонние союзнические договоры с нашими восточноевропейскими соседями. Важно было только, чтобы они, а не мы взяли на себя инициативу и ответственность перед историей и своими народами за это. Но в этом плане никаких проблем не возникло: все бывшие наши союзники один за другим официально поставили перед нами вопрос. об отмене договоров о дружбе, союзе и взаимной помощи и заключении взамен их новых, не содержащих больше каких-либо союзнических положений. Исключение на первом этапе составили лишь болгары, но и они вскоре решили «подравняться» под общую позицию.

Так выглядела ситуация в делах с восточноевропейскими странами, если смотреть на, нее трезвыми и холодными глазами. Но многие в те месяцы все еще взирали на восточноевропейские страны и Варшавский договор через очки старых представлений, искренне возмущались по поводу наметившихся неизбежных перемен, щедро сыпали упреки в адрес «неверных» и «неблагодарных» союзников, а заодно и тех, кто якобы позволил им вести себя «неподобающим образом».

В этой связи в огород МИД СССР на протяжении последующих месяцев было брошено немало тяжелых камней.

Напор критики наша внешняя политика в полной мере ощутила в июльские дни XXVIII съезда КПСС, делегатом которого я был избран от загранорганизаций партии. Ураган страстей поднялся против А. Н. Яковлева. Выступление Э. А. Шеварднадзе в любой момент могло закончиться взрывом в зале, но не закончилось им только благодаря исключительной интуиции и ловкости оратора.

Затем было заседание секции съезда по внешней политике, где мне пришлось выступать. Злые вопросы: есть ли еще соцсодружество, что такое теперь Варшавский договор и СЭВ, почему Советский Союз идет на уступки по всему фронту, кто «проглядел» Восточную Европу и ГДР?