— Э, нет! — остановил их я. — Приведите его сюда. Пусть играет здесь.
Перепуганный певец по моему требованию исполнил древнюю киннаухаунтскую песню «Когда царевич». Он пел, а я пил вино, которое мне подливала усердная Аченнаа, и быстро пьянел. Видимо поэтому я не заметил, как Аченнаа превратилась в совершенно другую женщину, столь же красивую, но более статную и зрелую, прислуживавшую мне, однако, с не меньшим, а то и большим пылом.
Я напряг силы, чтобы сфокусировать на ней свои глаза.
— Ты кто? А где Аченнаа?
На другое ухо мне быстро зашептал Уурвад:
— Это жена вашего преданного Урайвачи, о сияние мудрости. Он будет счастлив, если она немного прислужит вам, пока Аченнаа принимает вечернее омовение.
При этих словах жена Урайвачи ослепительно улыбнулась мне, и ее тугое бедро жарко прильнуло к моему, а круглое плечо как-то само юркнуло под мою руку.
— Ладно, — согласился я, невольно сглотнув. — Наливай!
Ночь была ужасной. Женщины сменяли друг друга, брага сама лилась в кубки, оттуда — в горла. И все время звучали песни — то тягучие, как воды большой медленной реки, то бодрые и ритмичные, как пляска деревенских дикарей у праздничного костра.
Утром следующего дня я пришел в себя среди мягких и скользких шкур. С одной стороны лежала Аченнаа, с другой Зальгирис — одна из моих стражниц. Я осторожно снял с себя ее мускулистую руку, стараясь не разбудить, однако она мгновенно проснулась и посмотрела на меня. Ее глаза тут же зажглись огнем. Она перевела их на спящую Аченнах и хищно ухмыльнулась.
— Да-а-а… Царевна здорово потрудилась ночью, — прошептала мне стражница и заговорщицки подмигнула. От нее разило перегаром, как от матроса. — Дух предков говорит, что она будет спать еще долго…
Перед моими глазами встало коловерчение рук и песен, и я хотел как-то развить эту мысль, но Зальгирис потянулась ко мне так естественно, как будто это само собой разумеется.
Когда я проснулся второй раз, Аченнах уже не было. Вокруг ходили обнаженные женщины и делали вид, что убирают комнату. Я даже поморгал несколько раз, пытаясь прогнать видение, но тщетно.
— Кто это? — прохрипел я.
— Рабыни убирают вашу комнату, о сияние мудрости, — сонно пробормотала Зальгирис.
— А где Аченнаах? — прохрипел я, и передо мной тут же возник кубок с холодным вином.
— Она принимает утреннее омовение, о сияние мудрости.
Однако от запаха вина меня чуть не вывернуло. Кир бы сейчас был более к месту. Я отодвинул кубок и попросил:
— Принеси-ка лучше чистой холодной воды, девица…
Пошушукавшись, рабыни принесли мне воды, отдающей какой-то кислятиной. Впрочем, так даже лучше освежало. Осушив весь бокал, я откинулся на шкуры, упав головой прямо на плечо какой-то женщины — ей оказалась вторая стражница, Зуулаа. Разбуженная моим падением, она лениво приоткрыла томные глаза с длинными ресницами и, недолго думая, молча потянулась ко мне за поцелуем. Мне казалось, что в ответ из глубин моего подсознания должна выплеснуться волна усталого отвращения — однако вместо этого я почувствовал напор новой силы.
— Господин уже был с тобой недавно! — ревниво зарычала Зальгирис и толкнула Зааулау, но та молча влепила ей пощечину, после чего они начали душить и лупить друг друга по мордасам, наступая на меня коленями.
Мне это страшно понравилось, я сбросил их с себя, отшлепал и оттаскал за волосы, после чего мой разум утонул в какой-то темной волне.
«Что за чертовщина со мной происходит?» — была моя последняя мысль.
Когда я проснулся третий раз, тело болело так, словно по нему ходили слоны. На этот раз я лежал посреди огромной, как космодром, кровати, застеленной только чистой груботканой простыней серого цвета, и был гол, как новорожденный, при том, что во все девять больших окон помещения свободно влетал и вылетал ветер.
При свете дня я наконец смог рассмотреть комнату, в которой находился. Это было просторное помещение, совершенно пустое, не считая огромной кровати, на которой я находился. В трех стенах были высокие окна, четвертое, к которому было повернуто изголовье кровати, было украшено барельефами. И повсюду те же сцены — все свободные между окнами поверхности были заполнены сценами пожирающих друг друга зверей. Арки между окнами выполнены в форме крыльев птиц.
Судя по солнцу за окнами, снаружи было уже далеко за полдень, жаркий воздух приносил запахи древесных цветов и грубые птичьи крики. Птицы как будто пили всю ночь и теперь яростно требовали опохмелиться. Странно, но сам я был лишен такого желания. За исключением усталости во всем теле, чувствовал я себя сносно.
Не считая внезапного ужаса от мысли о том, где я, кто я теперь, и где Крез.
О Мэе мне вспоминать не хотелось — при мысли об этом невинном существе, которое ждет где-то там своего короля, мне становилось так стыдно, что хотелось провалиться сквозь землю.
Стоило мне пошевелиться, как передо мной снова возникла голая служанка с глиняным бокалом в руках.
— Ваше сияние мудрости?… — пролепетала она, очаровательно опуская глаза.
Сдерживая раздражение, я протянул руку к бокалу и осушил его. И — о чудо! — боль и ломота в теле мгновенно начали покидать меня. Взамен их в меня снова вливалось желание продолжить нехитрые животные утехи. И тогда я все понял.
Зарычав, я швырнул бокал в окно, но попал в стену. Бокал разлетелся вдребезги, осыпав испуганную служанку обломками.
— Уурвада сюда, быстро! — гаркнул я ей.
Она исчезла, взамен из-за дверей в три прыжка прискакали две моих воительницы с копьями. При взгляде на их тугие телеса я невольно сглотнул, вспомнив, как беззаботно мял их недавно. Вот откуда эта боль во всех мышцах — такие упражнения не проходят безнаказанно.
Я накинул себе на пояс край простыни, отчего взгляды воительниц сразу стали унылыми, словно я лишил их наследства.
— Где Уурвад? — осведомился я у них спокойным тоном.
— Уже бежит сюда, о сияние мудрости, — недовольно проворчала Зальгирис, а Зуулаа ревниво блеснула на меня из-под длинных ресниц.
— Хорошо, — кивнул я, — вы можете вернуться на свои места.
Зальгирис небрежно кивнула — дескать, могу, но не хочу.
— Идите на свои места! — рявкнул я раздраженно, и они удалились.
Вошел Уурвад, его вид был встревожен.
— Чем ты поишь меня, жалкий старик?! — в гневе воскликнул ему я, суя под нос донышко разбитого кубка. — От этой дряни мой разум затуманился, и думает только о женщинах!
Уурвад склонил голову с видом величайшего почтения.
— О ваше сияние мудрости, наш народ так давно оторван от других людей, народу нужно срочно омолодить кровь.
— Но ведь это будут отпрыски царской крови, и они будут претендовать на мой трон? И враждовать друг с другом?
— О нет, не беспокойтесь. Только дети Аченнаа будут царевичами, и только мальчики. Все остальные ваши дети всего лишь будут князьями. Мы отобрали для вас самых лучших женщин. Чем пожелаете заняться теперь? Может, спустимся в сокровищницу и насладимся зрелищем ваших великих богатств?
— Я хочу, чтобы ты перестал подсовывать мне эту дрянь!!!
— О, сияние мудрости… — он склонился еще ниже. — Этот бокал был последним, просто чтобы восстановить ваши силы. Теперь вам нужно отдохнуть, и все наше травоведение будет направлено именно на это.
— Ну ладно, — проворчал я и сел на кровать. — Что ты там сказал про сокровищницу?
Он наконец-то выпрямился и с хитрым видом посмотрел на меня.
— Ваш смиренный раб предлагает вам спуститься в казнохранилище и насладиться сочными отблесками вашего злата, и искорками на гранях ваших драгоценных камней. Там много оружия, луки, мечи, щиты. Резные чаши и кубки, красивее которых нет на всем острове. Этим вещам сотни лет, ими пользовались великие короли Киннаухаунта. Я покажу вам меч, которым Уиннагорин сразил Атауберина, и чашу из черепа Уликальчи, злобного врага Буруная.