— Наш король вернулся, оу-еее. Он объелся чанки, и его голова стала пуста, а-а-а-а.

Я не успел подумать, как моя рука поднялась, а губы рявкнули:

— Уберите этого клоуна.

Ближайшая стражница схватила певца за шею и швырнула прочь с такой легкостью, словно он был маленькой тряпицей, и с бесстрастным снова заняла свое положение.

Я улыбнулся.

Мое новое положение начало мне нравиться.

— Стой, — прервал я Уурвада, и он немедленно замолчал.

Я обернулся к музыкантам, постукивавшим, порыкивавшим и позвякивавшим у дальней стены:

— Эй вы, тоже… можете быть свободны.

Музыканты недоуменно уставились на Уурвада.

— Это свободные люди, господин, — вежливо уточнил он. — Это не рабы.

Я кивнул:

— Хорошо. Валите отсюда!

Слегка вжав головы в плечи и изобразив оскалы испуга, музыканты исчезли.

Уурвад изобразил некоторое замешательство. Придворные переглядывались.

Я с облегчением откинулся на спинку трона, и даже то, что я при этом немного ударился об нее затылком, не омрачило моего настроения.

Мои глаза устремились к столу, и нашли на нем то, что я искал — хорошее средство для того, чтобы голова стала еще более пустой. Я кивнул туда Уурваду:

— Как правильно, я должен пойти туда жрать или мне принесут сюда?

Уурвад испуганно склонился:

— О, ваше сияние мудрости, вы никому ничего не должны. Только вам все всё должны. Как вы изволите, так все и будет.

— Феноменально! — засмеялся я и обратился к царевне. — Тогда, моя любезная дочь, ты, можеть быть… то есть, иди к столу, и принеси мне что-нибудь поесть и выпить! И перестань так пялиться на меня! Я не сплю с дочерьми! Подыщешь себе другого жениха.

При этих моих словах все так скривились, словно одновременно получили удар в живот. Царевна побледнела и отшатнулась от меня, словно я назвал ее грязной шлюхой. Уурвад молнией взбежал ко мне и зашептал на ухо:

— Ваше сияние мудрости! Конечно, все понимают, что царевна — не ваша родная дочь. Но это дань древним традициям, называть молодую невесту короля его дочерью. Скажите, что вы пошутили.

— Что-о?! — взрычал я на него, и он съежился от страха. — Осмеливаешься перечить мне, раб?

Уурвада как ветром сдуло, и он простерся ниц перед троном.

— Царевна, как там тебя?

Она смотрела на меня испуганно и непонимающе.

— Как они зовут тебя? — догадался я правильно задать вопрос.

— Оученнаах, — пролепетала она, чем вызвала у меня приступ буйного веселья.

— Хорошо, я буду звать тебя Ачённах, отныне ты не моя дочь, а моя невеста! — прогрохотал я, сам удивляясь непонятно откуда взявшейся силе моего голоса. — Я сметаю своей мощной рукой старые порядки и провозглашаю — отныне молодая невеста короля не называется его дочерью!

Затруднение на лицах окружающих разрешилось и сменилось на гримасы восторга.

— Аченнах, — грозно велел я, — немедленно принеси мне выпить.

Она смиренно склонилась и бросилась к столу.

— Уурвад! — обратился я к старику, все еще лежавшему лицом вниз. — Восстань, ибо я простил тебя.

Уурвад встал с видом величайшей радости. Я хотел было объявить свое следующее решение — помиловать Того-кто-блаблабла, но посмотрел на его все еще сияющую физиономию, и тень сомнения заставила меня остановиться. Я поманил Уурвада к себе, и он послушно взбежал по ступенькам.

— Я не хочу, чтобы тот… кто достойный замещал меня, был завтра казнен, — пробурчал я, и его лицо омрачилось. — Но я хотел услышать, что ты скажешь мне.

Его лицо снова просветлело, и он начал объяснять.

— Ваше сияние мудрости, он всю жизнь ждал этого часа и надеялся, что честь встретить Короля достанется именно ему. Его предки умерли, так и не встретив свою мечту. Он ничего не умеет, ни к чему не способен, он надеялся и не верил, и в последний момент вы хотите лишить его этой радости. Вам кажется, что вы спасете его от смерти, но на самом деле вы лишите его смысла жизни.

Я махнул рукой.

— Ладно. Пусть все будет так. Скажи всем, что могут расслабиться, пить и веселиться.

Уурвад изобразил задумчивость.

— Что опять? — прорычал я.

— Ваше сияние, «могут» или должны?

— Должны.

— Всем немедленно начать веселиться! — возгласил Уурвад залу, и все ринулись веселиться, словно с цепи сорвались.

Уурвад спустился, вместо него ко мне поднялась Аченнах. Я принял из ее рук большой глиняный бокал, полный кисловатым терпким вином, посадил ее себе на одно колено и обнял за тонкую талию, поднял бокал и провозгласил:

— За здоровье моих подданных! За возрождение Киннаухаунта!

— Олала! — весело закричали они. — Олала! Слава Королю!

Началось веселье, настолько бурное, словно его репетировали годами и теперь исполняли досконально известный номер.

В однообразном гомоне выкриков, песен и дикарской музыки я быстро заскучал, но на этот случай надо мной был потолок дворца, расписанный все теми же животно-пожирательными мотивами. В их переплетениях можно было блуждать взглядом, казалось, вечно. И вдруг посреди оскаленных морд, впивающихся друг другу в длинные шеи, взгляд натыкался на маленькую лодку, с которой мальчик закидывал тоненькую удочку, или птицу, кормившую своих птенцов, или двух бабочек, порхавших вокруг цветка. Фрески, изображенные в том же стиле, что и висевший на мне «дракон К», были неисчерпаемой бесконечностью сюжетов.

Наконец мне надоело сидеть на троне, и я спустился к столу, отмахнувшись от Уурвада с его назойливыми рекомендациями по соблюдению регламента.

Там мне сразу все стали как родные — и толстый мужик, хранитель даров, и его жена, не менее толстая. У всех висели на шеях ожерелья с фигурками, похожими на моего дракона, только из серебра или вытертой и позеленевшей меди.

— Почему о вас ничего не знают на материке? — задал я один из мучивших меня вопросов.

— На большой земле, у нас это называется, — жизнерадостно ответил Учанчаа, воровато оглянулся на Уурвада и почему-то потупил глаза.

Улайза посмотрела на Уурвада, злобно прищурив глаза, и ответила за мужа:

— Древние боги запрещают нам общаться с людьми Большой земли.

— Не древние боги, неразумная, а вечно живые боги Киннаухаунта, — проворчал Уурвад. — Вечно живые Райда, Уарайда и Кеш хранят древний закон Киннаухаунта, который гласит — с Большой земли идет смерть! Поэтому двери Киннаухаунта должны быть всегда заперты.

— Но вот он же пришел с Большой земли, — сварливо показала на меня Улайза, — и ничего ведь? А вы говорите, что смерть.

Уурвад зарычал, отчего все присутствующие замерли изобразив оскалы испуга, а я от неожиданности выронил кость, которая с плеском упала в бульон и обрызгала все вокруг.

— Великий Даэлвис пришел не с Большой земли, а уже с Киннаухаунта, неразумная женщина! И лучше помолчи, а то твоему мужу придется еще раз оплатить великий зарок чистоты!

— Помолчи, Улайза! — проворчал Учанчаа, явно недовольный таким напоминанием.

— Из уважения к твоим мясным ящерицам, дорогой, — буркнула Улайза и с надеждой посмотрела на меня, но я пока еще слишком мало разобрался в местных перепетиях.

— Значит, боги запрещают вам общаться с Большой землей, — задумчиво подытожил я, глядя на уурвада.

Тот закатил глаза с видом бесконечного терпения.

— Вечно живые боги Райда, Уарайда и Кеш дали нам древний закон, который бережет нашу жизнь, о сияние предвечной мудрости. Закон говорит, что двери Киннаухаунта должны быть всегда закрытыми.

«Тогда можно залезть через окно или забор», мысленно возразил я, но приберег аргумент до того времени, когда в нем действительно будет нужда, а не для пустого спора.

За столом воцарилось задумчивое молчание, в котором стало слышно, как где-то в дальнем углу печально тренькает изгнанный мной арфист.

Я оглянулся на моих стражниц. Уловив мой взгляд, они превратились в напряженные знаки вопроса. Весьма живописные, должен сказать.

Я только кивнул им в сторону звуков, как они уже метнулись туда с занесенными для расправы копьями.