– Я есть хочу, – сказал Нестор. – Тут с нами девушка была – Настя, у нее хорошо получались булочки с маком, а у Ларисы – горячие сосиски в тесте. Но это было давно.

Человек не ответил. Нож блеснул в его руке хищной улыбкой, отражая луч дальнего света, которого не было.

– А до того была девушка, у которой хорошо получался кофе. Хоть по-турецки, хоть как. Я думал, что это я делаю кофе, а теперь вижу, что – она.

– Три, – сказал Боб, делая выпад ножом, очевидно «раз» и «два» были сказаны раньше.

– Вот пирожки делал действительно я, – сказал Нестор, – но сейчас не могу, то есть я думаю, что не могу в темноте и когда один.

Боб легко добавил к счету еще одну крысу.

Нестор хотел бы вернуться туда, на бегущую вниз ступеньку. Он подумал о трех складочках на животике ниже пупка, о маленькой туфельке, одиноко стоящей в стороне, о непотроганной коленке под строгой тканью – строгой тканью серого цвета, а в другой раз – нестрогой, в цветочек или в горошек. Или юбка могла быть выше колена, а на голове – шляпка, нет не шляпка, а круглая шляпа с полями – один или два раза такое было, или три раза (в счете никогда нельзя быть уверенным, – где два, там и больше). Эту смену нарядов Нестор принимал почти как перемену погоды, стихийную и непредсказуемую. Все равно как выглянуть утром в окно и увидеть, что выпал снег, или наоборот – растаял. Или растаял и снова выпал. Внизу снег, который растаял, а наверху тот, который выпал. Внизу снег, который растаял и выпал, а наверху – небо в цветочек-горошек. И шляпа в виде правильного цилиндра с полями, черная.

Когда она была в этой шляпе – Нестору только сейчас пришло в голову – он мог бы обратиться к ней с важным вопросом – как к маленькому человеку в шляпе, и получить ответ.

Он вздохнул об утраченных возможностях. Он хотел вернуться. Сорок дверей обратного пути не казались большим расстоянием. Сорок это всего лишь больше, чем два. Нестор подозревал, что между этими числами нет существенной разницы.

– Думаешь, пора обратно? – сказал чей-то голос из темноты.

Нестор обернулся.

Там Боб играл ножом, втыкая его в землю и вытыкая обратно. И не только в землю втыкая, но голос был не его.

– Если обещал, как честный человек, то надо вернуться, – теперь Нестор узнал голос Ларисы.

– Или ты хочешь вернуться не туда, куда обещал? Мне почему-то так и кажется, – сказал голос.

– Шестнадцать, семнадцать, – продолжал вести счет Боб.

«Число шестнадцать симметричным образом равно четырем в квадрате или двум в четвертой степени, – думал Нестор, – число семнадцать – это семнадцать лет, или бед, или семнадцать мгновений весны».

А про число восемнадцать он не знал, что думать.

– Думаешь вернуться, куда не обещал, и чтобы тебя там ждали? – продолжал голос.

– Восемнадцать, – сказал Боб.

«Восемнадцать – это возраст», – подумал Нестор.

– А вернешься, куда не ждали, и скажут – иди нах, не хочешь? – сказал голос.

– Тебя здесь нет, – сказал Нестор.

– Я не напрашиваюсь, больно надо. – И голос исчез.

Нестор стал искать в темноте ручку двери у себя за спиной.

– Подожди, – удержал его Боб, – надо немного добрать до ровного стакана или до полного счета.

– До круглого числа, – согласился Нестор.

– А вот и оно, – провозгласил Борис, для торжественного момента называясь полным именем. – Двадцать одно! – Он поднял кверху свой нож с наколотой на него тушкой.

– Двадцать два, – сказал Нестор с неожиданной для самого уверенностью.

– Перебор, – сокрушенно произнес Боб. На его ноже, поднятом кверху, было нанизано сразу две крысы.

– Зато удар был хорош, – сказал Нестор.

– Хорош, – согласился Боб.

Они оба замерли, словно ожидая чего-то.

И кто-то рассмеялся в темноте над их головами.

Это было не похоже на смех, а скорее как гром с ясного неба или как будто железную бочку пинали ногами – но и в первом и во втором случае это был, несомненно, смех. И даже если бы это было как рев быка или плач крокодила, это был бы смех. Он заполнял собой все пространство ямы, которое до сих пор было тесным, а теперь казалось огромным. Нестор терялся в нем, становился маленьким – как собачка, виляющая хвостом и поджимающая хвост одновременно, как притаившийся в щели таракан – существо бесполезное, но допущенное к пользованию благами, как красное тельце, радостно плывущее в токе крови.

Истончившись, он исчез совсем и очнулся по другую сторону двери, где было светло. В нормальном, слава богу, виде, и в нормальных, слава богу, размерах.

Борис, которого звали Боб, тут же стоял рядом и был знаком и нормален, насколько можно было доверять взгляду и памяти. А нож у него руке постарел, и с его лезвия капала ржавчина.

44

У Бориса, которого звали Боб, был гвоздь в сапоге, а в руке нож.

Нож тоже был гвоздем в свое время, и когда он был гвоздем, то просто колол ногу, а став ножом, требовал крови, которой ему нужно было не меньше стакана (но и не больше, таковы были правила игры – неизвестно кем установленные, но соблюдавшиеся с железной силой).

В темноте он перебрал по темному недоразумению, и когда на свету стал виден, оказалось, что лезвие его заржавело и покрылось зазубринами. И хищный блеск, унаследованный от черной секиры, исчез, уступив место.

– Как был гвоздем, так гвоздем и остался, – сказали все, это видя. Всех было всего двое. Один был первый, другой – второй.

– Назвался гвоздем, полезай в кузов, – сказал первый, прося понимать слово «кузов» в иносказательном смысле, а не как кузов грузовика или самосвала.

– У тебя ведь уже есть новый гвоздь в сапоге, – сказал второй.

– Ничего, – сказал первый. – Два гвоздя в сапоге – это пара, а один гвоздь кошмарней, чем фантазия у Гёте.

– Гёте – он такой, – согласился второй и стукнул кулаком по стене.

45

Нестор бил кулаком по стене, и кулак каждый раз ударялся, как о твердое.

Нестор ожидал, что когда-нибудь кулак пройдет насквозь, – это ведь была иллюзия кулака, иллюзия стенки, и рядом – иллюзия двери в стене, а за спиной – иллюзия людей, проходящих мимо.

– А головой попробовать? – предложил стоящий рядом Борис, которого звали Боб.

– Это ведь иллюзия, – сказал Нестор, – но крепкая как по-настоящему. Даже руке больно. И еще я чувствую голод, и уже давно. Есть хочется тоже почти реально.

– А я сыт, – сказал Боб.

«На что ты годен тогда?» – подумал Нестор.

Он подошел к автомату, торгующему булочками, и ударил ногой – один раз, другой. Ничего из автомата не пролилось, ничего не посыпалось, а люди, проходящие мимо, оборачивались и смотрели с осуждением.

Нестор не обращал внимания. Призраки, плоды иллюзии, они предназначены были только к тому, чтобы исполнять желания его, Нестора, – те, которые он, по неведомым ему правилам игры не мог исполнить непосредственно сам. Так по желанию Ларисы, которая захотела горячих сосисок, возник этот автомат, торгующий сосисками в тесте. А для удобства Ивана – эта площадка, прерывающая движение эскалаторов, на которой упомянутый автомат естественным образом смог возникнуть. Хотел Иван, хотела Лариса, так ведь и сам Нестор – разве не хотел этого самого еще раньше?

Так что и сейчас должен был кто-нибудь появиться для исполнения желаний.

– У тебя есть деньги для автомата? – спросил Нестор у Боба.

– Зачем, я ведь сытый, – нахально ухмыльнулся тот.

Кто-то из проходящих мимо остановился и опустил в прорезь монету. Автомат оказался отчасти кофейный.

Нестор взял у человека из руки стаканчик с кофе, а у кого-то другого – булочку.

– Ты что это, дядя? – удивился человек, а другой – застыл с открытым ртом.

– Я все объясню, – сказал Нестор, хотя объяснять ничего не собирался. Надо ли разговаривать с призраками?

– Ты это здесь самый крутой, да? – Еще один человек возник рядом.

– Ничего, ничего, – сказал Нестор и взял у человека еще не надкусанную горячую сосиску в тесте.