— Нет, сэр.

— Ты? — повернулся он к другому мальчишке, и мысли мои в панике заметались: я понял, почему Горман соврал! Но мне-то, мне как быть?

— Ты? — Большое красное лицо, голубые глаза оказались от меня в нескольких сантиметрах. В нос ударил запах туалетного мыла. Я окончательно растерялся и сказал совсем не то, что хотел.

— Я ничего не брал, сэр, — еле слышно произнес я.

— А видел, как кто-нибудь брал?.. — Он поднял брови, ясно показывая, что мое замешательство от него не укрылось. — У тебя что, язык отсох? — вдруг заорал он, и все, как завороженные, уставились на меня. — Ты? — коротко бросил он следующему, будто я его больше не интересовал.

— Нет, сэр.

— Всем сесть на свои места! — распорядился он. — А ты, Дилэни, останься.

Он подождал, пока все усядутся, и повернулся ко мне:

— Выверни карманы.

Пришлось подчиниться, и тут же по классу пронесся сдавленный смешок. Пронесся и через секунду смолк — Убийца окинул всех испепеляющим взглядом. А причина для смеха была: чего только в моих карманах не водилось! Прямо не карманы, а музеи; я сам понятия не имел, зачем нужна половина из того, что я извлекал на свет божий. О, это был антиквариат, правда уж слишком дряхлый и без бирки. Среди прочего я вытащил книжку со школьными рассказами, мне ее за день до этого дал один чудак; он жевал бумагу, словно жевательную резинку. Убийца выхватил эту книжку и встряхнул ее, брезгливо отведя руку в сторону. Тут он увидел обгрызенные углы и поля, и его передернуло от отвращения.

— Ах вот что, — презрительно произнес он. — Это так ты проводишь свой досуг? И что ты делаешь с этой мерзостью? Ешь ее?

— Она не моя, сэр, — ответил я под хохот класса. — Моего знакомого.

— И с деньгами ты так же обошелся? — быстро спросил он и чуть склонил набок круглую голову.

— С деньгами? — недоуменно переспросил я.

— С шиллингом, который сегодня утром исчез из пальто Флэнагана. (Флэнаган был маленький горбун, и родители его здорово баловали — ни у кого другого в школе таких денег не было и быть не могло.)

— Не брал я никакого шиллинга. — Я заплакал: — Вы не имеете права так говорить…

— Я имею право говорить, что ты нахальный и самоуверенный щенок! — с яростью прохрипел он. — И тебе это даром не пройдет. Чего ждать от ученика, который читает эту грязную, отвратительную, гнусную мерзость! — Он разорвал мою книжку и швырнул ее в угол. — Грязная, гнусная английская мерзость! А теперь вытяни-ка руки!

На сей раз невидимки покинули меня. Они не привыкли, чтобы о них говорили в таком уничижительном тоне, и убежали. А Убийца совсем обезумел, так бывает, когда человек натыкается на что-то выше его понимания. Даже одноклассники — а уж они-то большой любовью ко мне не пылали — и те были потрясены…

— Заяви на него в полицию, — советовали они мне после урока. — Из-за плеча замахивался, это же надо! Тюрьма по нему плачет!

— А почему ты не сказал, что никого не видел? — спросил старший из нас, Спиллейн.

— Потому что я видел. — Я вспомнил обо всех своих несчастьях и снова зарыдал: — Я видел Гормана…

— Гормана? — недоверчиво переспросил Спиллейн. — Так это Горман спер шиллинг у Флэнагана? Чего же ты так прямо и не сказал?

— Это было бы непорядочно… — всхлипнул я.

— Интересно, почему?

— Горман должен был сам сказать правду, — заявил я. — И в приличной школе ему объявили бы бойкот.

— Чего объявили?

— Бойкот. Никто не стал бы с ним разговаривать.

— А на кой Горману говорить правду, если он на самом деле спер этот шиллинг? — спросил Спиллейн таким тоном, будто разговаривал с младенцем. — Эх, Дилэни, — с сожалением добавил он, — совсем ты, я вижу, спятил. Посмотри, до чего себя довел!

Вдруг, откуда ни возьмись, в толпу ворвался Горман, красный от злости.

— Дилэни! — угрожающе зарычал он. — Ты сказал, что я украл у Флэнагана деньги?

Горман — это я сообразил уже потом — был озадачен моим поведением не меньше Молони да и всех остальных. Додумался он вот до чего: раз я не выдал его даже под угрозой наказания, значит, боюсь его больше, чем Молони, а коли так, нужно совсем меня застращать. Но время он выбрал неудачное — сейчас я и не думал перед ним трепетать. Вместо ответа я кинулся на него и со всей силы — рраз по этой гадкой роже! Такой прыти он от меня никак не ожидал. Он вскрикнул и схватился за лицо — на руке появилась кровь. Тут он отшвырнул свой портфель — и на меня, но в эту секунду открылась дверь школы, и на пороге показался хромоногий Мэрфи, тоже учитель. Мы все кинулись врассыпную, теперь уж не до драки.

Увы, она не прошла бесследно. На следующее утро после молитвы Убийца оскалился на меня:

— Дилэни, это ты вчера после уроков дрался во дворе?

Секунду-другую я колебался. Может, и вправду не стоит ломать копья? Но тогда невидимки исчезнут навсегда… И я снова решился на правду.

— Да, сэр, — ответил я, и на сей раз никто даже не хихикнул. Все поняли: я окончательно рехнулся, и теперь следили за мной затаив дыхание.

— С кем ты дрался?

— Я не могу этого сказать, сэр, — выдавил я из себя. К горлу подкатил комок. Невидимкам-то хорошо, посмотрел бы я на них, доведись им вот так стоять перед Убийцей!

— С кем он дрался? — небрежно спросил Убийца, уперев руки в стол и глядя в потолок.

— С Горманом, сэр, — ответило сразу несколько голосов — да-да, вот так запросто!

— Кто ударил первый? Горман?

— Нет, сэр. Первый ударил он.

— Встань, — велел мне Убийца и взялся за трость. Он подошел к Горману: — Возьми это и сам ударь его. Только как следует. — Он ободряюще стиснул локоть Гормана. — Дилэни возомнил себя героем. Покажи ему, что мы о нем думаем.

Ухмыляясь во весь рот, Горман направился ко мне. Конечно, для него это — веселая шутка. Да что для него — для всего класса. Все, как один, покатились со смеху. Даже Убийца позволил себе скромно улыбнуться — вот какой я умный.

— Вытяни руку, — приказал он мне.

Я не послушался. Я чувствовал себя зверьком, попавшим в ловушку, и едва соображал, что происходит.

— Вытяни руку, я сказал! — нетерпеливо рявкнул он.

— Не вытяну! — выкрикнул я в полнейшей истерике.

— Что-о? — воскликнул он, не веря своим ушам, и метнулся ко мне через всю комнату с поднятой рукой. Неужели ударит? — Что ты сказал, грязный воришка?

— Я не воришка, я не воришка! — завизжал я. — Пусть только подойдет — сразу в глаз получит! Вы не имеете права давать ему трость, не имеете права называть меня воришкой! Только попробуйте еще раз так скажите — сразу пойду в полицию, пусть они разбирают, кто воришка, а кто нет.

— Ты отказался отвечать на мои вопросы! — заорал он, и, будь я в здравом уме, я бы заметил — а ведь он струхнул. Да, струхнул; наверное, его напугало слово «полиция».

— Отказался, — выговорил я сквозь рыдания. — И не буду отвечать! Я не шпик.

— Ах вот что. — Он насмешливо хмыкнул: — Значит, помогать учителю — это, по-вашему, шпионить, мистер Дилэни?

— Да, и все они тут — грязные шпики, все до одного, а я для вас шпионить не буду. Сами шпионьте!

— Ну ладно, ладно, хватит! — воскликнул он и почти просительно поднял жирную руку. — Не надо так нервничать, мой юный друг, и вовсе незачем визжать, будто тебя режут. Такое поведение недостойно мужчины. Садись на свое место, поговорим в другой раз.

Я подчинился, но занятия не лезли в голову. И не только мне. Моя истерика сказалась и на остальных. Я то восхищался собой — вон как я сразился с Убийцей! — то трясся от страха — ведь теперь он съест меня живьем! Вверх-вниз, вверх-вниз, я то и дело обхватывал лицо руками и начинал всхлипывать. Думаете, Убийца велел мне прекратить? Ничего подобного. Он даже не смотрел в мою сторону.

На весь день я стал кумиром класса. Горман хотел было задраться, но Спиллейн с презрением отогнал его: если ты поднял учительскую трость на одноклассника, говорить с тобой не о чем. Но подобный успех был мне не сильно по душе. Мне бы что-нибудь поспокойнее, без сенсаций.