— Но причина для смеха, наверное, была? — настаивала Марго. — Может, вы подшучивали друг над другом?

— Нет, нет, нет. Ничего не подшучивали. Просто смеялись… ну, по-глупому.

— Даже если смех и глупый, как ты говоришь, все равно смеются всегда над чем-то. И над какими же глупостями вы смеялись?

— Над чем смеялись? — Обязательно вынь да положь объяснение. Раз смеялись — значит, над чем-то. С чего-то ведь этот смех начинался.

— Не хочешь говорить? — На лице Марго мелькнуло раздражение. Она стояла перед ним и требовала открыть тайну.

— Мы с Сьюзен… — промямлил он.

— Это я уже слышала, — быстро перебила она. — Ты и Сьюзен забирались в беседку. Стоило вам там оказаться, вы смеялись до одури. Мне интересно, над чем вы смеялись.

— Ну, она придумывала слово… любое, какое-нибудь дурацкое слово… и этого нам было достаточно, — пояснил он, ухватившись за первое слабое воспоминание. — Какое-нибудь дурацкое, бессмысленное словечко, «слигалог» например, или «скукалук». Что-то в этом роде.

— «Скукалук»? Что же здесь смешного?

— Ну, может, такого слова и не было. Главное, что мы его придумывали сами. Там, в беседке, все это казалось нам… ужасно забавным.

— И это все?

— Все, — вяло подтвердил он.

Он доверил ей свою тайну, и Марго сразу успокоилась, взяла мужа под руку и потерлась щекой о рукав его куртки.

— Бедный Джо, — проговорила она. — Наивный глупыш Джо. Давай пройдемся немного. Скоро будем трогаться домой.

Когда они подошли к машине, на заднем сиденье уже сидела Мэри.

— Куда вы запропастились? — спросила она суровым голосом, над этой ее суровостью Марго и Джо всегда посмеивались.

— А где Питер? — встревожилась Марго.

— Не знаю. Мы с ним не разговариваем. — Мэри напустила на себя важный вид. — Его уже полчаса как нет.

— Я найду его, — вызвался Джо. — Далеко уйти он не мог.

— И я с тобой?

— Не надо. Один быстрее управлюсь, — отмахнулся Джо; Марго, конечно, понимала, что он напоследок хочет еще раз оглядеть старое пепелище один. — Заводи машину и включай печку! — крикнул он уже издалека. — Роса выпадает.

Он не стал искать сына. Медленно прошел по дорожке к развалинам дома, обошел их раз, другой, третий. Он старался двигаться неслышно, чтобы не потревожить воспоминаний. Он словно ждал чего-то. Но прошлое не отзывалось — ни крика, ни смеха, ни даже собачьего лая. Джо вдруг рассердился. Он решительно зашагал через сад и пролез сквозь изгородь.

— Питер! — закричал он. — Питер! Питер!

В ответ донеслось только обманчивое эхо.

— Питер! Питер!

Его объял страх. С ребенком что-то случилось! Он побежал, пересек нижнюю лужайку, перепрыгнул через ручей, взбежал на пригорок к кучке дубов.

— Питер! Питер!

Питер так заигрался, что ничего не слышал. Джо схватил сына за плечо и встряхнул его — тут только мальчик очнулся. Он сидел на коленях возле кроличьей норы и втыкал в мягкую землю тоненькие прутики.

— Питер! Ну что такое?

— Смотри, папочка! Смотри! Я колоколю башню.

— Ты что, не слышал, как я тебя звал? Или ты оглох?

— Я еще немножко поиграю, ладно, папочка? Еще пять минуточек, и я ее доколоколю.

— Пошли! — Джо потянул его за собой. — Мама подумает, что мы оба потерялись. Как ты меня напугал!.. Прямо охрип, пока нашел тебя. Быстро!

— Ну пожалуйста, папочка, еще немножко…

— Вое, я сказал! И так вернемся бог знает когда!

До самой дороги Питер семенил, чтобы поспеть за отцом.

— Вот он! — объявил Джо. — Сидит себе под деревом и ковыряется в земле как ни в чем не бывало!

Марго и Мэри слушали радио.

— Поехали, — сказала Марго. — Меня уже в сон клонит.

— Кричу и кричу, а этот свиненок даже не изволил откликнуться!

— У тебя туфли промокли, — заметила Марго.

— Не смертельно, — насупившись, бросил Джо.

Марго еще что-то сказала, во он уже включил зажигание, и ее слова потонули в шуме двигателя.

На обратном пути его не отпускало какое-то щемящее чувство. Один раз он не удержался и взглянул в зеркальце, но уже стемнело, и Эрригад слилась с чернотой позади машины. Не надо ему было сюда возвращаться, по крайней мере с Марго и детьми. Ведь прошлое — это мираж, сладкие грезы, им предаешься, чтобы убежать от настоящего. Убежать, спрятаться — как в той беседке. Он сказал Марго, что беседка была их любимым местом, его и Сьюзен, их комнатой смеха». Неужели действительно была? Этот отсыревший курятник, в котором пахло гнилью и сыростью, недоступный для солнца и открытый для дождя? Это было их любимое место? Да и так ли уж часто они там смеялись? А может, больше дразнили и валтузили друг друга, как Питер и Мэри? «Все про тебя скажу, посмотришь. Все скажу маме!» В памяти вдруг возник капризный голос Сьюзен, возник ясно, ощутимо, вытеснив другие воспоминания.

«Ну и иди, жалуйся, ябеда».

«Вот и пойду. Вот и пойду. И тебе достанется, чай пить все равно придешь!»

«Ябеда!»

«А ты драчун!»

Как четко вдруг вспомнилось: он идет, одинокий и несчастный, по краю поляны и представляет, как Сьюзен все рассказывает папе и маме; возвращаться домой так или иначе придется, а там — обвинения, строгие папины глаза и поджатые мамины губы, он мямлит что-то невразумительное, его наказывают и отправляют спать. И это было его детство? Почему же, почему он так волновался сегодня утром, перед поездкой? Что он думал найти в Коррадине — утраченную чистоту и наивность? Ждал, что сбудется какая-то призрачная мечта? Разве вспомнишь? Одно только ясно — вся поездка была ошибкой. Она отняла у него чудесную иллюзию память о прошлом.

— Ой! Ой! Питер меня ущипнул! Питер меня ущипнул! — Крик Мэри разорвал царившую в машине сонную тишину.

— Что случилось? — спросила ее Марго.

— Это Питер, мамочка! Он ущипнул меня за руку! Ой, больно! — Она и не пыталась сдержать олезы.

— Она первая меня стукнула, — объявил Питер. — Ногой по косточке.

— Я не стукала, мамочка! Не стукала! Ой-ой-ой-ой! Сейчас кровь пойдет! Вот увидишь!

— Останови машину, — сказала Марго.

Джо съехал на обочину, и Марго зажгла свет.

— Ну? — быстро опросила она. — Что там такое? Покажи руку.

— Вот, мамочка. Вот тут. Видишь, синяк.

— Кровь не пойдет, — оказала Марго. — Но покраснение есть. Зачем ты это сделал, Питер?

— Она меня первая стукнула, а я дал сдачи.

— Но я же спала, мамочка! Как я могла его стукнуть?

— Мери спала, Питер. Зачем же ты ущипнул ее?

— Она врунья! — заявил Питер в отчаянии.

Марго звонко шлепнула его по щеке — все в машине вздрогнули.

— Как ты смеешь! — воскликнула Марго. — Ты прекрасно знаешь, что я тебе запретила произносить это слово. Нельзя так говорить о сестре — это мерзко! Сколько раз я тебе говорила — этого слова я не потерплю! Не потерплю, и все! — Она бросила быстрый взгляд на Джо и тут же отвернулась. — Чтобы я его больше не слышала! Никогда!

Ей пришлось перейти на крик, иначе рев Питера заглушил бы ее слова. От плача у него перехватило дыхание, он, захлебываясь слезами, прижался лицом к обивке сиденья. Мэри, как мышка, забилась в угол машины. Не зная, как быть дальше, Марго отвернулась и уставилась в лобовое отекло.

— Ну, будет, будет. Не надо плакать, сынок, — начал успокаивать мальчика Джо. — Ничего страшного не случилось.

— Я… я… я…, — всхлипывал Питер.

— Знаю, знаю, сынок. Но сейчас уже все в порядке. Все уже прошло.

Он попытался поймать взгляд Марго — можно ли наклониться к сыну, утешить его? Она не смотрела в его сторону, и этого было достаточно. Он потянулся назад, приподнял дрожавшего ребенка и мягко перенес его к себе на колени.

— Ну вот, — нежно произнес он. — Так лучше, правда? Немного лучше. Иногда и мужчине бывает полезно поплакать.

Рыдании прекратились, но при всхлипах легкое тельце еще вздрагивало.

— Давай поспи у меня на коленях, а там и не заметишь, как будем дома. Договорились?

Он выключил свет и завел двигатель. Теплый комочек лежал у него на коленях. Вскоре мальчик заснул.