Поскольку первая группа нападавших находилась в тюрьме, нас вызвали в суд давать показания. Мы с Брахманандой написали Прабхупаде письма, в которых сообщали о случившемся. Наверное, на содержании моего письма отразился испуг. Я старался обратить внимание Прабхупады на серьезность нападения, на то, что Уддхава травмирован, и что мы отправили Божества и женщин в Нью-Йорк. Может быть, я спрашивал его, считает ли он, что нам опять нужно переехать. Хотя Брахмананда писал о том же и спрашивал у Прабхупады совета, что делать, его письмо было более объективным и консервативным. Несколько ночей прошли относительно спокойно, и мы послали Прабхупаде телеграмму, в которой сообщили, что нападения, похоже, не будут непрерывными.

Ответ Прабхупады был сдержанным. Его интересовали последствия. Одним из последствий нападения стало то, что из-за опасности нашего положения мы в течение долгих осенних недель проигрывали диск «Харе Кришна» в больших пустых комнатах. Вновь и вновь преданные совместно слушали Прабхупада-пранати на обратной стороне грампластинки, пока эта молитва — каждая ее строка — не стала нашим лейтмотивом. В своей уязвимости мы обращались к Прабхупаде и чувствовали, что он с нами. И Прабхупада уверяет меня в этом письме, что нам надо «продолжить свою деятельность, всегда повторяя “Харе Кришна”. Кришна всегда защитит нас».

Нападение породило в умах большинства преданных философский вопрос, и мы состязались в отыскивании ответа, который бы разрешил противоречие, представшее перед многими преданными во всей красе. Мы были преданными Кришны. Как с нами могло произойти подобное? Помню, что я осознал: быть защищенным Кришной не означает, что на нас не нападут, или что мы не проиграем сражение, или, даже, что нас не убьют. На Курукшетре Пандавы побеждали не каждый день; когда их отправили на тринадцать лет в изгнание, они казались побежденными. И все же, в итоге преданные Кришны всегда непобедимы. Но что же это значит? В нашей ситуации, мы видели, что если бы хулиганы убили кого-то из нас, то получилось бы, что демоны нас победили. Но такого, вроде бы, не должно быть. Инцидент проткнул «шарик» нашего незрелого понимания смысла защиты Кришны.

Лопнул также пузырь нашей опьяненности тем, что мы воображали раем. Мы жили в самом большом храме ИСККОН. Мы ликовали и рассматривали храм как нечто вроде духовного мира. Нападение заставило нас посмотреть на все иначе. Теперь размер дома пугал нас, поскольку мы чувствовали себя слишком уязвимыми. Мы поняли, что живем не на Вайкунтхе, а в реальном городском районе.

Также мы поняли, что факт принадлежности к семье преданных Кришны сам по себе не всегда позволяет делать все, что угодно. Значит ли это, что преданные могут быть угнетенными, но не побежденными? Мы не знали. Если кто-то думает, что присоединение к движению сознания Кришны в буквальном смысле избавит его от несчастий и страданий, то он скоро обнаружит, что это не так.

Мы поняли, что должны быть терпимы не только к себе и своему незрелому пониманию, но и по отношению к тем людям, которым мы проповедовали. Прабхупада сказал, что проповедник должен быть терпелив как Иисус Христос, Господь Нитьянанда и Харидаса Тхакура. Эти великие преданные подверглись тяжелым испытаниям. И мы тоже должны быть готовы к испытаниям. Прабхупада даже пообещал нам, что если будем проповедовать, то испытания нас не минуют. И мы, наконец, встретились с их первой ощутимой дозой. Постепенно противоречия сглаживались, и хотя мы оставались напуганными, мы не возмущались. Мы лишились наивности и были уже благодарны за встречи с людьми, интересующимися сознанием Кришны. Поэтому после погрома наш проповеднический дух, по милости Прабхупады, лишь окреп.

Хотя на нас больше не нападали, испытания не закончились. Некоторые члены банды были арестованы, и предстоял суд над ними. По мере приближения даты суда к нам стали приходить люди, предостерегающие нас от выдвижения обвинений. Я тоже думал об этом и позвонил в полицию, сказав, что мы хотим отказаться от суда. Мне ответили, что это невозможно, поскольку иск подан штатом, а не от нашего имени. Из-за нашей деморализованности Брахмананда согласился пробыть у нас до окончания судебного разбирательства.

До этого суда над погромщиками я никогда не участвовал в судебном процессе. У обеих сторон были адвокаты. Мы не очень-то готовились к слушанию и лишь кратко поговорили с адвокатом, которого нам предоставил суд. Но члены банды, судя по всему, тщательно всё обсудили со своим защитником. Помню, как давали свидетельские показания разные люди — Нанда-кишора, Мурари. Брахмананду впечатлило выступление Нанды-кишоры, поскольку тот умудрился проповедовать. Впоследствии Брахмананда похвалил его в письме к Прабхупаде, и Прабхупада ответил, что раз Нанда-кишора, будучи всего лишь юношей, смог так замечательно выступить, значит способность говорить дарована ему Кришной (Письмо от 19 сентября 1969). Читая это, все воодушевлялись.

Помню, что когда говорил Мурари, адвокат погромщиков попытался представить его агрессивным человеком: «Если опять кто-то придет в храм и нападет на вас, ты ведь его убьешь, правда?» Лицо Мурари озарила улыбка, и он сказал: «Нет, это не наша философия. Мы просто ходим давать людям прасад». Я все еще помню его улыбку. В кино это называют «улыбкой киллера». Мурари выглядел так, словно он действительно может кого-то убить.

Потом я поднялся на трибуну, и защитник подверг меня перекрестному допросу. Он спросил, насколько давно мы живем в этом доме, и на каких юридических основаниях его занимаем. Юрист старался подать ситуацию так, словно мы скваттеры (лица, самовольно вселившиеся в чужой дом — Пер.), не имеющие права возмущаться при постороннем вторжении. Для него оказалось сюрпризом, что дом мы купили и за пару дней до погрома получили подписанный договор. Когда я сказал об этом, он явно расстроился и ослабил напор. Очевидно, он планировал выстроить защиту, главным образом, на предположении о том, что мы не являемся владельцами дома.

Потом защитник попросил меня описать, что случилось. С некоторой долей эмоций я рассказал, как увидел этих бандитов нападающими на преданных. Ударение я делал на то, что в здании находились женщины и дети, и дал показания относительного того, как на нас напали. Юрист указал на молодца со сломанным пальцем и спросил, понимаю ли я, что из-за нашего нападения на них этот парень получил травму и страдает. Я впервые хорошенько рассмотрел «страдальца». Почувствовать симпатию к нему было трудно.

Потом вызвали давать показания главаря банды. Даже одетый в костюм, он выглядел как неотесанный мужлан и головорез. По крайней мере, таким видели его мы. Может быть, другие воспринимали его как своего парня, местного героя. Его адвокат подчеркнул, что этот человек служил во Вьетнаме в таких-то войсках, и попросил его озвучить свою версию произошедшего. Бандит сказал:

— Ну, я проходил мимо дома, а они сидели на крыльце. Один из них назвал меня вьетнамской свиньей.

Я не мог поверить своим ушам.

— И что было дальше?

— Потом они, это… вышли наружу, схватили меня и затащили в дом.

Именно такого оправдания следовало ожидать. Хотелось крикнуть «Позор! Ложь!», но слова застряли в горле, и я ничего не сказал. Я не мог вести себя так в суде.

Главарь рассказал фантастическую историю, выставляя нас в образе хиппи, мешающих вести войну во Вьетнаме. Его слова противоречили всему, рассказанному нами.

Я был наивен и не знал, что такого рода ложь звучит в суде постоянно. Защитник доказывал судье, что бедный ветеран Вьетнама говорит правду, а мы лжем. Дело рассматривалось без присяжных заседателей, и в конце судья огласил условный приговор. При этом он добавил, что если в течение шести месяцев произойдет еще один инцидент, или даже если просто нам станут мешать, то дело опять будет открыто, и обвинения будут выдвинуты заново.

Я был доволен вынесенным решением. Если бы этих членов банды признали виновными и упекли в тюрьму, остальная шпана могла бы за них мстить. И все же нас раздосадовала их ложь; произошедшее, смутило, расстроило и возмутило нас. Брахмананда счел инцидент исчерпанным и вернулся в Нью-Йорк. Прабхупада одобрил решение судьи.