Леван скрыл от Бесики, что побег его устраивался с разрешения Ираклия.

— Я предпочитаю смертную казнь.

— Погоди, не торопись! Ты должен бежать в Имеретию и там дожидаться меня. Ты ведь давно мечтаешь об объединении всех грузинских царств по обе стороны Лихских гор? Мой отец давно бы расправился с царем Соломоном, если бы не боялся восстановить против себя Турцию. Дело нужно повести так, чтобы не сердить ни Турцию, ни Россию. Имеретинский престол займет твой друг и покровитель Леван; это будет действительно объединение Грузии. Видишь, как судьба благосклонна к нам? Благодаря стараниям моего деда и отца сначала объединились Картли и Кахетия, теперь мы объединим всю Грузию, как Западное, так и Восточное царство.

Бесики внезапно почувствовал прилив сил; он восхищенно глядел на царевича и уже не помнил ни о тюрьме, ни о печальной своей судьбе, которую проклинал несколько минут назад.

— Когда я должен отправиться в Имеретию? Сейчас? — спросил он Левана.

— Нет, не сейчас. Приблизительно через месяц, когда все забудут о тебе и о твоем деле. Сюда придет человек, который поможет тебе бежать. По знай, стража не будет предупреждена, и если кто-нибудь заподозрит побег или увидит тебя потом, после побега, в городе, то в тебя будут стрелять. Поэтому будь сугубо осторожен. Мы же, узнав о побеге, подымем тревогу, пошлём за тобой погоню и поручим нашему послу в Имеретии требовать у Соломона твоей выдачи. Но ты не бойся — Соломон не только не выдаст тебя, а наоборот, примет тебя с большим почетом, так же, как мы приняли бежавшего из Имеретии Георгия Абашидзе; он даст тебе придворную должность и приблизит тебя к себе. Ты должен сделаться поверенным его тайн. Можешь клеветать на нас сколько хочешь, но помни, что там, в Имеретии, ты являешься как бы тайным представителем Левана.

— Понимаю.

— Связь со мной ты будешь держать через католического миссионера Франчески; кроме того, курьером тебе будет служить кутаисский купец армянин Гарегин. Он часто приезжает сюда за цветными ситцами и другими красными товарами. Вот и все. Все ли тебе ясно?

— Совершенно ясно; я готов.

— Итак, до свидания, мой Бесики! Может быть, нам доведется вновь сойтись вместе, и тогда мы возблагодарим бога за эту милость. Но может случиться, что мы сойдем в могилы, так и не увидев больше друг друга. Что ж, мы и тогда, перед смертью, сможем утешиться сознанием, что всю жизнь трудились для возрождения нашего отечества.

— До свидания, ваше высочество! — Бесики опустился на колени и поцеловал Левана в колено. — Ваши слова воскресили меня из мертвых. Правда, тяжело мне расстаться навеки с Тбилиси. Но если мы призваны судьбой служить своей стране, мы должны иметь силу выносить любые превратности и невзгоды.

Бесики встал, смахнул навернувшиеся на глаза слезы и продолжал:

— Простите меня за все, царевич. Я не смог проявить в жизненной борьбе столько стойкости и выносливости, сколько проявили вы. Я не раз спотыкался на своем пути, но господу ведомо, что я был искренне предан нашему государю и нашей родине. Никогда мое сердце не знало корысти, и никогда я не искал сланы и почестей. Перо и чернила, кувшин вина да смена одежды — вот все, что нужно было мне, чтобы чувствовать себя богатым и счастливым. Да и как же я дерзну роптать на судьбу, которая послала мне жизнь, полную страданий, но зато удостоила чести стоять бок о бок с рыцарями, сражающимися за счастье моей земли? Прощайте, мой царевич!

— Прощай, Бесики! Постараемся увидеться вновь как можно скорее.

— Аминь!

Леван ушел. Бесики, оставшись один, предался мечтам и совсем позабыл о том, где он находится. Он воображал, как он выберется из тюрьмы, вскочит на лошадь и помчится в Имеретию. Он думал о трудностях, которые ему придется преодолеть по пути, прежде чем он доберется до цели. Он мысленно проходил весь этот путь до конца, а потом начинал сначала; но с каждым разом его мечты делались все смелее и смелее. Вскоре он уже представлял себе, как бежит из тюрьмы, а потом целый месяц тайком живет в городе. Он покидает город в сопровождении вооруженного отряда. Он не минует городские ворота и прямо перелетает через городскую стену на своем коне. Царь Соломон встречает его у самого перевала Лихи...

Через несколько дней волнение Бесики улеглось. Однообразная мечта о побеге ему надоела, и он уже не знал, чем себя занять. Любовные стихи не шли на ум. Он стал всматриваться в речные валуны, из которых были сложены стены, на пол, усеянный соломой. В одном месте он увидел вдавленную меж плитами пола свинцовую пулю. Он достал её и, очистив от земли, царапнул по каменной степе, как это делал в детстве. Пуля оставила след — черную черту, и вдруг Бесики осенила мысль исписать стихами отполированные рекой валуны. Правда, таких удобных для письма камней в стене было немного, но все же достаточно, чтобы на них нацарапать целую поэму. Бесики отколупнул от стены два небольших камня и начал катать между ними пулю, делая из неё некое подобие карандаша. Вскоре он уже держал в руке небольшую свинцовую палочку и разглядывал стенную кладку, решая, с какого бы камня начать.

Но о чем же можно писать пулей на камне?

Бесики вспомнил Ацкурскую крепость, у которой были такой же кладки стены и в которую так тщетно палили русские пушки. Промелькнули перед глазами — атака хевсуров, смятение грузин и гнев сардара Давида Орбелиани, когда он останавливал дрогнувших сородичей.

Вспомнил все это Бесики и, подойдя к стеке, некоторое время водил ладонью по гладкому камню, как бы снимая пыль и разглаживая его, затем начал тщательно выводить на нем строку за строкой.

Камень был исписан. Бесики взялся за другой. Он писал не останавливаясь:

Камни постепенно запестрели стихами. Местами свинец почти не оставлял следа на камне.

Бесики описывал неожиданный отход войск Тотлебена, совершенный по вероломному приказу командующего, и радость в стане врага.

Воспоминания набегали наподобие морских воли. Они захлестывали молодого поэта, исписывающего грубые булыжники крепостной камеры. Вот перед глазами Бесики встал могущественный образ Давида Орбелиани:

Так писал Бесики, вспоминая Аспиндзскую битву, и в первый раз, даже не заметив того, написал длинную поэму, восхваляющую Давида Орбелиани.