— Порнуху, что ль? — хихикнул Клим, чья рябая физиономия не понравилась мне еще в бане.

— Заткнись, придурок! — рявкнул Толстяк. — Сначала вот это почитайте.

Зашелестела бумага — он протянул им письмо, они умолкли — начали читать. Длилось это минуты три-четыре, затем Ярый озадаченно проговорил:

— Что это за хреновина, Вань?

— Да, Ваныч, че это за хренотень? — поддержал Клим. — Худой нас на понт, что ли, берет или как? Клим, ты помнишь Худого?

— Кто ж его не помнит, — буркнул тот. — Но это не тот Худой.

— Почему?

— Того пришили в прошлом году на; зоне.

— Точно, я и забыл совсем. А других я что-то не припомню, чтобы так круто замешивали. Ниче не пойму, бля буду.

— Сейчас все поймете, — прорычал Колесников. — А когда поймете — объясните мне. Или я вас по миру пущу.

Заработал видик, и мы опять перестали что-либо слышать.

— А здорово я про Худого придумал, а? — радуясь, как ребенок, спросил босс. — Пусть теперь поломают свои тупые головы. Нет, Мария, они на нас ни за что не выйдут — по ложному следу пошли, урку-конкурента искать будут.

— Вашими бы устами да мед пить, Родион Потапыч, — вздохнула я, вовсе не испытывавшая подобного оптимизма по этому поводу. — Мне так, например, почему-то страшно.

Он серьезно посмотрел на меня, помолчал немного, потом спросил:

— Думаешь, мне тоже пора начинать бояться?

— В любом случае, радоваться пока преждевременно. Мне уже никакие деньги не нужны, лишь бы нас в покое оставили.

— Что тебя так волнует?

— Моя квартира.

— То есть?

— Я боюсь, что мы ее потеряем, босс, — я вдруг всхлипнула. — Нужно срочно продавать ее, пока они до нас не добрались. И потом, они и других девчонок вычислить могут и убить…

— Вот что я тебе скажу, Мария, — босс повысил голос. — Деньги, которые мы у них просим, — для них копейки. Им проще заплатить, чем поднимать на ноги всех людей и перерывать всю Москву. Для этого нужно очень много времени, а его у них нет — пленки могут в любой момент попасть в прессу и погубить их навсегда. Это для них пострашнее, чем потерять несчастные баксы. Ты просто еще многого не понимаешь в поведении таких людей, Мария, а я изучал психологию преступников в специальном учебном заведении. Так что успокойся и не думай о плохом, о’кей? На платок, вытри сопли и больше не хнычь.

Как ни странно, но его слова подействовали на меня успокаивающе, и к тому времени, когда бандиты просмотрели кассету, я даже смеялась внутри над своими страхами. Родион сделал звук погромче, и мы стали слушать. Но, увы, из динамика не доносилось ни звука — в квартире Колесникова после просмотра воцарилось гробовое молчание. Оно длилось минуты две. Затем раздался нервный смешок Клима:

— Слышь, Ярый, а я, по-моему, ничего получился, а?

В ответ Ярый громко прорычал:

— Уймись, Клим, мать твою, а то урою! Ваныч, ты где все это дерьмо надыбал?

— А вот об этом, голубчики, я хотел у вас спросить, — грозно начал Толстяк. — Из всех пятерых только мы с вами были там не в первый раз. Генерал и Петро на даче раньше никогда не появлялись. 51 сам себе такую подлянку устраивать, как вы понимаете, не стал бы. Значит, кто остается? Вы двое, дорогие мои. Так что лучше колитесь сразу и сами, а то потом будет поздно.

— Ты это о чем, Вань? — недоуменно проговорил Клим. — Ты что, хочешь сказать, что…

— Да, урка поганый, — истерично взвизгнул Колесников, — именно это я и хочу сказать!!! Что, решили с меня, благодетеля, бабки сорвать, ублюдки?! Мало я вам плачу, мало ваши вонючие задницы прикрываю, шакалы?! В порошок сотру!

Послышалась какая-то возня, похожая на короткую потасовку.

— Да ты утихомирься, Ваныч! — испуганно закричал Клим. — Совсем крыша поехала? На своих кидаешься!

— Ваня, мы здесь ни при чем, зуб даю! — воскликнул Ярый. — Мы честные воры, сам знаешь! Давай лучше сядем, выпьем и все спокойно обсудим! Да не маши ты руками, ядрена вошь! Сядь на место, Христом-Богом прошу.

Толстяк еще немного посопел, потом все-таки успокоился, сел, и они выпили.

— Вот так-то будет лучше, — примирительно сказал Ярый. — А то сразу в морду.

— Значит, это не вы? — потерянно пробормотал Толстяк. — Черт побери, тогда кто же?

— А вот это нужно срочно выяснять, Ваня. Иначе все ваши головы полетят…

— Ну да, ваши-то, бандитские, никому не нужны, — с тоской согласился Колесников.

— Но ты не расстраивайся, — мягко успокоил его Ярый, — мы их вычислим в пять минут. До вечера еще время много — успеем.

— И как ты собрался их вычислять? — угрюмо спросил Клим. — Мы ж даже не знаем, кто нас снимал. Ух, найти бы режиссера этого — вот этими руками глаза бы вырвал!

Босс невольно тронул рукой очки, проверяя целостность своего зрения.

— Для начала нужно выяснить, где стояла камера, — продолжал рассудительный Ярый. — Вы ж помните, как там все происходило, кто в каком углу трахался и под каким углом вы оказались заснятыми. Ну, Ваныч, что скажешь, где могла быть эта камера: вверху, внизу, сбоку?

Тот невнятно хрюкнул и неуверенно пробормотал:

— Кажется, вроде где-то на уровне задницы.

— Не-е, чуть пониже, — уверенно заявил Клим. — Точно вам говорю. Вы ж помните, на пленке пола почти не видно, одни диваны и стол. А когда мою задницу крупным планом показывали, то камера вроде как чуть снизу на меня смотрела.

— Правильно мыслишь, Климушка, — подхватил Ярый. — А это означает, что камера смотрела на нас откуда-то от входной двери или чуть сбоку от нее. Вань, что у тебя там около двери находится? Вспоминай.

— Вроде ничего там и не было… Или было…

— А за стенкой что? Могли из-за нее через дырку нас снимать?

— За стенкой — бетон, а за ним — земля. Сауна ведь в подвале находится. Да и не мог там никто ничего вмуровать — у меня ж постоянная охрана, сами знаете.

— Тогда я ничего не понимаю, — вздохнул Ярый. — Клим, ты там случайно человека с кинокамерой не видел?

— Не, братан, не видел.

— И я не видел. Значит, она была где-то спрятана.

— Во, вспомнил! — радостно провопил Толстяк. — Около двери стул стоял! Я еще, помню, убрать его забыл.

— Ну вот, — облегченно выдохнул Ярый, — а говоришь: ничего не было. Стул нам как раз подходит и по высоте, и по расположению. Выходит, с этого стульчика нас и сфотографировали.

— Ошизел? — хмыкнул Клим. — На этот стул девки свои трусы побросали, а больше там ничего не было. Я сейчас тоже про этот стул вспомнил.

— Да, Ярый, — согласился Ваныч, — стул был пустой.

— Значит, камера была в трусах, — упрямо стоял на своем мозговитый, на нашу беду, урка.

— В трусах?! — Голос у Клима застрял на самой высокой ноте. — Нет, Ярый, ты лучше выпей еще. Надо ж такое ляпнуть: кинокамера в трусах. Хи-хи-хи.

— А чего? Со мной как-то раз один фапсишник сидел по мокрому делу, так он такие вещи рассказывал — у нас уши вяли. Говорит, сейчас кинокамеры делают размером со спичечную головку и с радиопередатчиком. Бля буду, не вру! Если разобраться, то таких камер в тех трусах штук двести спрятать можно было. Точно говорю, такое возможно — факт.

— Значит, девки… — задумчиво произнес Колесников, и от его голоса по мне поползли мурашки. — Ну да, как я сам сразу не понял. Конечно, это они, стервы, все и провернули.

— Ну, может, не все, а только одна, — возразил Ярый. — Камера-то одна была, значит, и трусы одни, а в одних трусах только одна девка помещается.

— Логично, — согласился Толстяк и со злостью подытожил: — Ну, если дело только в девках, то мы его за пять минут решим. Я этих сучек лично на куски резать буду, пока не признаются. Всех четверых. Клим, звони Лысуну! Пусть доставит сюда этих баб немедленно!

Клим торопливо убежал, а оставшиеся двое еще выпили по рюмке и закурили.

— Ну вот, Ваня, а ты боялся, — довольно проговорил Ярый. — Я ж говорил, что вычислим. Раз плюнуть.

— Не забоишься тут, — проворчал собеседник. — Сам знаешь, какие большие люди у меня были. Если бы что-то всплыло — они бы меня за яйца подвесили, а внизу костер разожгли. Фух, слава Богу, все кончилось!