– Ах, здравствуй, Клара, – равнодушно приветствовала ее мистрисс Вандемер, вставая с кушетки, на которой только что, лежа, читала, и протягивая ей пухлую, безжизненную руку. – Ты ездила за покупками? – Её круглые, маловыразительные глаза остановились на минуту на лице сестры. Затем она прибавила: – У тебя усталый вид, хочешь чашку чая?

– Да, – сказала мистрисс Сторрс, давая волю душившим ее горю и гневу, – если ты не откажешься положить в него стрихнина. О, Сусанна, я вне себя от отчаяния. Случилось нечто ужасное, – почти выкрикнула она. – Генри разорил и обесчестил меня. Он потерял все, что у нас было.

Мистрисс Вандемер подалась назад, не спуская с сестры широко раскрытых глаз. Вся эта история была ей очень неприятна. Зачем Клара ворвалась к ней так неожиданно и зачем так громко кричит о таких ужасных вещах? Какое она имеет на это право?

– Сусанна, – продолжала мистрисс Сторрс, понизив вдруг голос и еле говоря от волнения, – я ровно ничего не понимаю в этом деле, но если ты и Вилльям откажетесь помочь нам, то Генри посадят в тюрьму, а я застрелюсь!

– Боже милостивый! – кротко сказала мистрисс Вандемер, волнуясь, насколько ей это позволяла её расплывчатая, флегматичная натура.

Глава IV

Мистеру Вандемеру было приблизительно лет сорок пять-пятьдесят. Росту он был немного выше среднего. Вся его фигура была приятно округлена и имела сильную наклонность к полноте. Физически он был вполне здоров и бодр, красив и хорошо сложен. Но бритое лицо было типичной физиономией американского аристократа. Он принадлежал к тем людям, которые, унаследовав от предков громадные средства, умеют сами их приумножит. Много общего было у него и с теми, которые сами выбиваются из нищеты и наживают себе большие состояния. Оба эти типа людей давно уже обособились в совершенно отдельный класс и между ними трудно пронести границу. И те, и другие отделяются от плуга одним, много двумя поколениями. Дед мистера Вандемера, будучи еще молодым начинающим торговцем, сам развозил свой товар на тележке по улицам Нью Иорка. В семьдесят лет, когда он уже был крупным нью-иоркским собственником, старик, ни на минуту не задумываясь, собственноручно разгружал свои суда в назидание ленивым портовым рабочим. Погоня за богатством ни на минуту не ослабевает у этих людей, поглощает их всецело, но все их приемы остаются чисто демократическими. Многие богатые американские наследники продолжают вести начатую их отцами борьбу, с той же непоколебимой, сильной, неостывающей энергией, с которой работали их предки – и в этом именно и состоит характерная особенность Америки.

Мистер Сторрс мрачно дожидался в библиотеке возвращения Вандемера. Отчаяние мелких нефтепромышленников, на которых так тяжело должно было отразиться его банкротство и которых он в сущности разорил, нимало его не беспокоило. Его всецело поглощала мысль о крушении собственного благополучия. Кто-то открыл дверь в библиотеку. Мистер Сторрс, думая, что пришел Вандемер, не взглянул даже на вошедшего. Он живо почувствовал всю унизительность своего положения.

Детские голоса, раздавшиеся в библиотеке, привлекли его внимание и он невольно повернул голову в их сторону. Он увидел совсем не зятя, как ожидал, а своего племянника, Ричарда Вандемера, тоненького, белокурого мальчика лет пятнадцати, и маленькую Дору Престон. Родства между ними не было никакого, но с тех самых пор, как мальчик себя помнил, она всегда заменяла ему сестру. Доре было двенадцать лет и она давно уже находилась на попечении у м-сс Вандемер. Она была дочерью судьи Джошуа Престона, старинного друга детства самого Вандемера. Мать Доры умерла, когда ей было три года, и м-сс Вандемер тотчас же перевела девочку в свою детскую, в которой Ричард начинал уже усердно столярничать.

– Я нашла эту книгу сегодня, Дик. – сказала Дора, войдя в библиотеку.

Она круто оборвала начатую фразу и замолчала при виде какого-то господина, сидящего в громадном кожаном кресле. Мистер Сторрс сидел полузакрыв рукою лицо и потому Дора не сразу узнала его.

– О, посмотри, Дик, – прошептала она, хватая его за руку, – тут кто-то чужой!

– Здравствуй, дядя Генри, – сказал Ричард, встретившись глазами с мистером Сторрсом. – Мы не помешали тебе? Мы пришли только за книгой и сейчас же уйдем.

Мистер Сторрс моментально встрепенулся. Он не забывал о необходимости самообладания даже при детях. Он не хотел, чтобы они заметили в нем какую-нибудь перемену.

– Сделай одолжение, – улыбаясь, сказал он и протянул племяннику руку. – Какую же ты книгу ищешь, милый мой?

– Не знаю, сэр. Дора случайно набрела на нее и совершенно не помнит заглавия.

– Вот она! – воскликнула Дора, вытаскивая с полки какую-то громадную книгу. – Название «Потерянный рай».

Глаза её так и сверкали. Для нее свет все еще был волшебным миром с неисчислимыми сокровищами.

– Вы еще не читали эту книгу? – ласково спросил мистер Сторрс. – Это старинная вещь. Помню, я читал ее еще мальчиком, приблизительно в твоем возрасте, Ричард. До сих пор помню иллюстрации Дорэ. Как они хороши, Дора! Когда вы подрастете и будете читать эту поэму, то текст понравится вам еще больше, чем иллюстрации.

Невольно привлеченная его спокойным, ласковым голосом, Дора подошла к нему с книгою в руках. Её худенькая, чрезвычайно грациозная фигурка поражала своею детскостью. У неё были щеки и шея шестилетнего ребенка. Но выражение губ было полно чувства и нежности; большие, серые любящие глаза казались еще темнее от длинных ресниц и поражали своей зрелостью и выразительностью, свойственными разве только взрослой женщине. Если бы ей было суждено вечно жить, она не могла бы никогда усовершенствоваться, стать более чистой и любящей, чем была. Для таких людей года не имеют значения для развития этих качеств. Страсть не в состоянии ничего прибавить нового к их чувству любви. Они дают больше, нежели получают извне, от общества и времени. Они дети будущего, живые иллюстрации его грядущей красоты. Их жизнь редко бывает счастливой, но один тот факт, что они существуют, удваивает цену радостей жизни. Жизнь поглощает их качества и затаптывает их.

– Разве мне еще рано читать эту книгу? спросила она, устремляя на него серьезный взгляд серых глаз.

– Что это еще за новости, Генри? Мне рассказали о тебе совершенно невероятные вещи! – сказал мистер Вандемер, неожиданно войдя в комнату. Мистер Сторрс встал, жесткий и выражением лица давая понять своему собеседнику, что он не желает говорить о своих личных делах в присутствии детей. Дети тотчас удалились и мужчины остались одни.

– Сусанна только что сообщила мне о твоем несчастии, – сказал мистер Вандемер, устремляя на своего зятя ясные, вопрошающие глаза.

– Да, полное банкротство, – ответил мистер Сторрс, также в упор глядя на зятя застланными глазами.

– Твое или банка?

– Банк также пострадал. Все мое состояние ухлопано в Кинстонское нефтепромышленное общество.

– Разве ты имеешь какие-нибудь отношения к нему? Стало быть общество лопнуло?

– Пока это никому еще не известно, но дня через два об этом будут говорит на всех перекрестках. Может быть, завтра публика все уже узнает.

– Ты сколько потерял денег в этом деле?

– Решительно все. Да кроме того я взял еще в банке тысяч сто.

– А банк потерял на какую сумму?

– Он совершенно не будет в состояния выплатить вкладчикам их деньги. Я недавно только узнал, что купленные нами векселя на сумму в двести тысяч долларов не стоят и двадцати. Кроме того, я заметил у кассира недочет в двадцать тысяч долларов. Кто-то, не знаю кто, взял на двадцать тысяч банковских облигаций и заменил их простыми бланками.

Мужчины разговаривали стоя, пристально глядя друг другу в глаза. Мистер Вандемер, по-видимому, отлично понял в чем дело и насторожился. Он говорил быстро, почти резко, желая поскорее разузнать фактическую сторону дела. Мистер Сторрс отвечал гораздо медленнее, но ни в его манерах, ни в голосе не было заметно и следа волнения. Единственным признаком сильного внутреннего волнения был легкий румянец, игравший у него на щеках. Мистер Сторрс опять уселся на стул, мистер Вандемер взял другой и подсел поближе к зятю.