Вдруг его озарила мысль. Его руки сильно затряслись и он принужден был крепко ухватиться за ручки кресла, чтобы не упасть.

Он сказал сегодня мистеру Саундерсу, что завтра же все его векселя будут куплены. С этой минуты у мистера Сторрса как-то совершенно вылетело из головы одно весьма важное обстоятельство: странный недочет в денежных отчетах кассира. Он стал еще добрее к Гарри, свалил на него большую часть своей работы и предоставил ему полную свободу действий.

– Надо подождать, – думал он, – и постараться воздействовать на него путем доверия и любви. Если только он раскается, я спасу его непременно. Со временем он вернет банку все, что растратил.

И мистер Сторрс несомненно так бы и поступил, если бы не банкротство его акционерного общества.

Через две недели потребовался новый взнос. В воспаленном воображении этих борющихся людей все еще была надежда на успех. Походило на то, что соперник сражен. Многие мелкие фирмы были объявлены несостоятельными должниками. Еще немного денег, ну хоть по двадцати тысяч с человека, и победа будет окончательно за ними. Получив новое требование денег, мистер Сторрс не стал более колебаться. Он уже заранее решил, что делать. Необходимо раздобыть, во что бы то ни стало, еще двадцать тысяч или потерять все до последнего доллара, сделаться виновником банковского краха, так как сумма, уплаченная им за векселя мистера Саундерса, во много раз превышала наличность денежных средств банка. Он вынул в подвале облигации из различных пачек, заменив их простою бумагою. Он старался уверить себя, что берет облигации всего на несколько недель. Он беззастенчиво старался убедить себя в этом, совершенно забывая, как он презирал прежде других за такой сознательный самообман. Можно ли ожидать чего-нибудь хорошего от человека, который понимает, что он совершает беззаконие, пользуясь, для своих личных целей, банковскими облигациями, и который надеется получить барыши, не стесняясь разорением других?

Но иногда мистера Сторрса начинала мучить совесть, или вернее он так думал. В действительности, им овладевал простой страх. Если он обанкротится, имя его будет покрыто несмываемым позором. Все остальное ничего не значило рядом с этим. Его неожиданное и полное банкротство, переход от богатства к нищете, вызовет только удивление в том свете, который он сам поставил судью над собой. Он мог даже рассчитывать на некоторую долю сочувствия с его стороны. Никто не может, ведь, доказать, что он знал, что купленные на банковский счет векселя ничего не стоят. Но если бланки, которыми он заменил облигации, попадут в руки правосудия, тогда его виновность станет очевидна для всех. Пока никто ничего не подозревал и не знал о хищении облигаций, он находил еще себе оправдание. Но иногда, сквозь самообман, начинало проскальзывать раскаяние и ему мерещилось, что правосудие высоко держит в воздухе, на виду у всех, эти ужасные и беспощадные улики его преступления. В такие минуты он вспоминал кассира и эта мысль придавала ему мужество.

В среду, после полудня, на другой день после чтения Евангелия от Матфея, к мистеру Сторрсу зашел мистер Саундерс с просьбой дать ему еще денег.

– Сторрс, – сказал он, как только они остались вдвоем в комнате, – дело дрянь. Если мы не раздобудем еще сто тысяч, то можем хот сегодня же закрыть свою лавочку.

Странно, но это сообщение менее встревожило мистера Сторрса, нежели прежние красноречивые уверения в полном успехе, которыми мистер Саундерс неизменно до сих пор сопровождал каждую просьбу о деньгах. Он спокойно посмотрел на своего посетителя, улыбнулся даже и спросил:

– А если удастся раздобыть эту сумму, дальше что?

– Я отказываюсь вести это дело, – ответил тот мрачно. – Вряд ли нам удастся что-нибудь сделать. Крупные промышленники производят теперь разведки в двух новых графствах. Один фонтан уже бьет у них и дает до пяти тысяч ведер в сутки. Чтобы его черт побрал! Туда понаехало масса народу и все торопятся заарендовать землю. У них, вероятно, громадные средства. Хотел бы я знать, кто им дает деньги.

Улыбка исчезла с лица мистера Сторрса. Он смотрел на Саундерса, но, казалось, не видел его и еле слышал то, что тот ему говорит. Ему казалось, что он давно знает все это, чуть ли не наизусть. Итак, настал конец. Он понял теперь, что давно уже ждет его, может быть, несколько месяцев. Он сам поражен теми безумными надеждами, которыми он позволял убаюкивать себя. Он был бы еще более поражен, если бы эти надежды сбылись в действительности.

– Что же получит каждый из нас, если прекратить теперь дело? – резко спросил он, направляясь к своей конторке.

– Что мы получим? – воскликнул Саундерс: – да мы все полетим к черту! Мы потеряем почти все наши фонтаны, мы не в состоянии использовать их и согласно условию они должны быть отобраны от нас. Нефтяные промысла – слишком дорого стоящая роскошь, по нынешним временам. Их оценят как раз в половину наших долговых обязательств. Мы можем продержаться еще день, другой, в надежде, что наши конкуренты купят наше дело.

– Отчего бы вам не предложить им такую сделку?

– Рискованно и предлагать то, – ответил тот. – Они, конечно, сперва посмеются над нашим предложением, затем сбавят цену, и мы принуждены будем согласиться на все их условия.

– Итак, мы ничего не получим?

– Я же вам только что сказал это.

– Если вы ничего более не имеете сообщить мне, мистер Саундерс, то попрошу извинить меня, я очень занят. Мне надо серьезно заняться приведением в порядок моих личных дел.

– Итак, все кончено, – с горечью произнес Саундерс. – Но, поймите же, ради Бога, Сторрс, ведь я совсем разорен!

– Будьте так любезны уйти и оставить меня одного, мистер Саундерс Вы, кажется, забыли, что жалуетесь на свою судьбу человеку, который доверил вам все, что он имел и который, благодаря вам, все потерял. Прощайте.

Оставшись один, мистер Сторрс выдвинул верхний ящик своей конторки, вынул из него револьвер, который всегда лежал там, на всякий случай, и отложил его в сторону. Затем он вынул из ящика все письма и документы, быстро перелистал их, сжигая те, которые он не хотел сделать достоянием гласности. Все остальные он положил обратно в ящик и взял в руки револьвер, намереваясь водворить его на прежнее место. Блеск никеля обратил на себя его внимание, и он, задумавшись, смотрел несколько минут на револьвер. Затем он выронил его из рук, револьвер упал на бумаги и он медленно задвинул ящик. Он стоял перед конторкой, засунув руки в карманы, ни на что не глядя. Губы его двигались еле заметно, тихо произнося одно лишь слово: «разорен». Секретарь принес ему бумаги для подписи. Он машинально взял их, прочел, не вникая с смысл, и стоя подписал. – Я нищий, – твердил он про себя, почти вслух. Он испуганно оглянулся, боясь, что действительно говорит вслух и что кто-нибудь мог его подслушать. Мысли его прояснились, он впервые отдал себе отчет в положении вещей, понял, что он ответственен перед другими. Он знал, что банк должен лопнуть. Если ему дадут немного времени, он вернет все взятые им облигации. – Не взяты, а украдены, – поправил его внутренний голос. – Я ничего не крал, – резко ответил он, поворачивая голову и свирепо глядя на своего мнимого обвинителя. – Нет, ты украл, – настаивал на своем голос. – Все будет улажено, если только я успею вернут их на прежнее место. – А как же быт с векселями Саундерса?

Глаза его стали непроницаемы. Он крепко сжал губы. Он не хотел выдавать себя.

– Они ничего не стоят, – сказал голос. – Саундерс говорил, что они стоят кое-что. – Ты отлично знал, что нет. – Почем ты знаешь? Никто этого достоверно не знает. Этого нельзя никак доказать. – Но они ничего не стоят.

На него вдруг напал страх. Банк, несомненно, должен погибнуть, это только вопрос времени. Если в течение года все будет идти гладко, хорошо, он как-нибудь умудрится вернуть взятые им облигации. Только бы это удалось, тогда и личный риск значительно уменьшится. Один год страха и борьбы спасет его от исправительной тюрьмы. Но к чему ему это? Он потерял все свои деньги, да, решительно все, до последнего цента. Его долг равняется ста тысячам. Зачем ему продолжать бороться и беспокоиться? Он судорожным движением выдвинул ящик и схватил револьвер. Он держал его дрожащей рукой, глаза расширились от ужаса.