На лице Глеба невольно появилась саркастическая усмешка.

— Чего это ты, сынок? — удивился Федор Степанович.

— Чепуха, — сказал Глеб, вставая, — смешной случай вспомнил… Ну, батя, пора мне…

Уже в дверях, когда Глеб, непривычно элегантный в своем новом кожаном пальто, целовался на прощание с растроганной Верой Ивановной, старик, велев ему минутку подождать, зачем-то вернулся в комнату и появился снова, держа в руках большой плоский пакет, наподобие почтового.

— Давай-ка я тебя провожу, Глебушка, — сказал он, с трудом обувая разношенные стариковские ботинки.

— Что-то ты у меня сегодня расходился, отец, — заметила с тревогой Вера Ивановна.

— Ничего мать. Я только до лифта…

Уже в просторной, чистой и ярко освещенной кабине, Федор Степанович, на полпути к земле, неожиданно нажал красную кнопку.

Лифт плавно замедлив ход, тотчас остановился.

— Вот что, сынок, — озабоченно начал старик. — Я тут кое-что для тебя приготовил. На вот, внимательно изучи, какую свинью князь твой нынешним временщикам-то подсунул… — И передал Глебу плотный бумажный пакет. — Уж больно легко они тебя выпустили. Я и не надеялся, что так скоро… С первого раза… — Глаза его насторожено заблестели. — Чует мое сердце, задумали они с твоей помощью докопаться до всего остального… Так что смотри, держи ухо востро! А на всякий случай вот тебе телефон. На обороте записан. Друг мой старый и надежный человек. Полковник Каленов Вячеслав Иванович. Если что понадобится, звони прямо ему. Он теперь в ФСБ большая фигура. А может, еще больше будет…

— Спасибо, батя, — благодарно прогудел Глеб и нажал желтую кнопку.

Упрятав пакет за пазухой, Глеб вышел из подъезда и уселся в машину. Запустил двигатель для прогрева. Закурил. Через несколько минут, выглянув в окно, бросил настороженный взгляд вверх.

За стеклом освещенной площадки десятого этажа вскоре показалась невнятная темная фигура. Помахала рукой на прощение.

— Ай да батя, — покачал головой Глеб. — Ну, удружил… Что ж, поглядим, каких там на меня понаставили капканов…

И, включив первую передачу, лихо тронулся с места.

Глеб даже не предполагал, что способен так, по-сыновнему привязаться к этим одиноким старикам, родителям своего погибшего друга. Вера Ивановна оказалась единственным человеком, который прислал ему в зону несколько писем. А Федор Степанович, когда справился, не пожалел сил, чтобы вовсе вызволить его оттуда.

Что ни говори, батя был просто мировой мужик. Любил Глеба искренне. И не только потому, что тот немало лет дружил с его единственным сыном и рисковал жизнью, чтобы хоть похоронили Алешку под родными березами. Ценил, как настоящего профессионала. «У тебя, Глеб, талант прирожденного разведчика. Редчайший талант…» — нередко говаривал ему старик. Сколько раз он выручал Глеба в самых отчаянных переделках. Спасая его, безоглядно принимал на себя сокрушительный гнев злопамятного начальства… Эх, батя, батя. Только он да Вера Ивановна вот и все оставшиеся у него близкие люди. И будь такое, возможно, Глеб, не задумываясь, отдал бы все свое легкое богатство, чтоб вернуть им былую молодость и здоровье…

Вернувшись домой, он тотчас наметанным волчьим глазом обнаружил в квартире неприметные следы дотошного обыска. Стало быть, навестили гости. Прав был батя. Кто-то и в самом деле его пасет. Или решил наживить, как живца, на хитрую свою удочку. Только не на того нарвались, соколики. С ним шутки плохи. А уж сделать из себя безвольного живца он и подавно никому не позволит.

Проверив помещение, Глеб, как и ожидал, легко отыскал запрятанные в самых неожиданных местах подслушивающие устройства. От души посмеялся над выдумкой самозваных сыщиков. И с язвительной усмешкой установил разоблаченные жучки в сортире. Там им самое место. Пусть ребятишки насладятся его сокровенными мыслями.

Затем разделся. Принял освежающий душ. И, распаковав бумажный конверт, с комфортом расположился на скрипучей холостяцкой тахте, сбросив на пол пеструю груду глянцевитых «Пентхаузов» и «Плейбоев» на русском языке. Совращают народ, буржуи проклятые. Освоили великий и могучий. Ну, да ничего. Мы им крылышки-то подрежем… А девочки хороши… Первый сорт девочки. Эх, ядрена-матрена…

В пакете оказалось с десяток популярных столичных газет. Прошлогодних, как заметил Глеб, взглянув на первые полосы. Большинство газет были целиком или частично посвящены предвыборной компании. Глеб и раньше не особенно интересовался политикой. Тем более, что выборы были без выбора. Ставь себе крест и шагай осчастливленный, что принял участие в народовластии. А теперь от зверской и гнусной грызни политических вампиров и вовсе делалось тошно.

Пролистав газеты, Глеб легко отыскал в каждой из них обведенные красным фломастером бронебойные материалы. Очевидно, батя для него постарался. Что ж, посмотрим, чего там наваляла свободная пресса. Впрочем, хорошо бы для начала выпить пива. Что он и сделал, достав из холодильника запотевшую ледяную жестянку. Залпом опустошил ее наполовину и с отвращением принялся читать. Но по мере того, как он углублялся в чтение, на лице Глеба все мрачнее сгущалось озабоченное выражение тревоги, и веселая шутка, которую напоследок отмочил Князь, уже не казалась ему больше такой невинной.

18

Настя была в шоке.

Она просто ненавидела себя; безжалостно ругала и высмеивала самыми жестокими словами. И было за что.

Как она — взрослая, без малого тридцатилетняя женщина, позволила себе допустить такое? Чтобы ее, как девчонку, ставили перед фактом! Чтобы ей совершенно недвусмысленно указали рукой на дверь! Чтобы от нее просто отказались, как от ненужной, опостылевшей вещи?!

Разумеется, словами Константин Сергеевич ничего подобного не говорил. Он старался быть «исключительно» дипломатичным, отчего речь его в тот злополучный вечер вышла на удивление путаной и невнятной. Но именно это окончательно убедило Настю, что дело зашло слишком далеко, и виновата в это только она сама. Нужно было решиться на развод по меньшей мере три года назад и уйти самой. Уйти победительницей, а не побежденной.

Теперь было поздно. Последнее слово осталось за Константином Сергеевичем. И хоть он так и на сумел внятно произнести слово «развод», Настя прекрасно поняла всю унизительно-горькую правду.

Всю ночь она не сомкнула глаз. Не спал и Константин Сергеевич. Словно окопавшиеся враги, они сидели по своим комнатам, не решаясь даже выйти, чтобы случайно не столкнуться друг с другом. Слава Бога, что при их роковом разговоре не присутствовала Зайка. Соседка Машенька как нельзя более кстати пригласила подружку совершить с ней путешествие в новую реальность с помощью игровой телеприставки «Денди». Но ведь рано или поздно девочка неизбежно должна будет узнать, что случилось. Быть может, ей даже придется выбирать… О, Господи, как это ужасно!

Приоткрыв форточку, Настя прямо в комнате нервно курила сигарету за сигаретой. Уснуть казалось просто немыслимо. Необходимо было что-то решать. И решать срочно. Если она согласится остаться здесь, как велеречиво настаивал Константин Сергеевич, остаться хотя бы ради Зайки, это будет тот неотвратимый предел унижения, переступив который уже нельзя вернуться обратно, стать прежним человеком. Нет, надо разорвать все разом.

К счастью, им с Зайкой есть куда пойти. В маминой квартире им отнюдь не будет тесно — даже когда Наталья Васильевна поправится. Настя была уверена: мама одобрит и поймет ее решение. Мама всегда ее понимала.

Но как за один раз перевезти на другой конец Москвы такую прорву вещей? Сейчас Настя не в силах была даже представить, как она после окончательного разрыва еще раз войдет в эту квартиру… Взять такси? Но с деньгами у нее теперь как назло было туговато. Попросить кого-нибудь? Но у ближайших друзей и подруг не было автомашины. Может, договориться на работе? Например с Сукачевым — ведь ему ничего не стоило бы помочь ей переехать. Но за это неизбежно придется платить. И платить тем весьма тривиальным способом, который даже в мыслях вызывал у Насти отвращение…