Выйдя из больницы, Настя поняла, что просто не в силах поехать домой, в мужнину квартиру, которая в одночасье стала ей чужой. К тому же интуиция подсказывала ей, что Константина еще нет дома. Очевидно, в его жизни случилось что-то очень, очень серьезное, к чему она не имеет и не хочет иметь никакого отношения. Однако на всякий случай Настя все же позвонила на Коломенскую из телефона-автомата. Долгие безответные гудки подтвердили ее предположение.

Розово-синий, неумолимо опускался вечер. Куда ей пойти? Может быть, стоит навестить одну из ближайших подруг? Но немного поразмыслив, Настя поняла, что пустопорожние разговоры не спасут ее от одиночества. А о том, чтобы поверить кому-то другому свои сомнения и страхи — она по-прежнему даже не помышляла. Это было бы бесполезно для нее самой, опасно для совершенно постороннего человека.

Отправившись из больницы пешком, Настя вскоре оказалась возле Ваганьковского кладбища. Внезапно какое-то шестое чувство буквально за руку потянуло ее в здешнюю церковь. Это было именно то, что ей сейчас нужно! И хоть Настя не считала себя подлинно верующей, она поняла, что помолиться о выздоровлении матери теперь просто обязана.

В полутемном многолюдном приделе с доносившимся из глубины храма ангельским церковным пением ее вновь охватило любовное чувство сопричастности к древнему таинству общения с Богом, к его красоте и благости.

Она купила свечку, самую дорогую. И осторожно прошла сквозь сосредоточенную толпу молящихся в глубине храма. Служба была в разгаре. Высоким голосом восклицал священник в праздничном облачении. Из глубины алтаря вторил ему низкий голос дьякона. Зыбко дрожали в полутьме ласковые огоньки многочисленных свечей. Вглядывались в душу прихожан старинные потемневшие образа в золотых ризах. Икон было слишком много. Перед которой же из них надо молиться о выздоровлении? И как молиться? Ведь Настя знала наизусть лишь «Отче наш» да «Богородице Дево»…

Стараясь не привлекать к себе внимания, она огляделась вокруг и тотчас приметила молившуюся в уголке смиренную благообразную старушку. Неслышно подошла и, улучив момент, просительно прошептала ей на ухо:

— Бабушка, милая, простите, Христа ради…

Выслушав ее просьбу, старушка беспокойно округлила покрасневшие выплаканные глаза и сморщенными старческими пальцами с нежностью взяла Настю за руку.

— Скажи, деточка, а кто у тебя занедужил-то? — прошептала она.

— Мама… — чуть слышно произнесла Настя, опуская дрожащие ресницы.

— Батюшки святы! — всполошилась старушка. — Вот горе-то какое.

И за руку мягко увлекла Настю в другую половину храма.

— Вот, деточка, святитель и угодник Божий Пантелеймон, — с материнской нежностью прошептала она, поставив Настю перед высоким старинным образом, на котором был изображен юноша с ковчежцем в руке. — Святой великомученик и целитель от всякой хворобы. Ему и молись.

Настя недоуменно взглянула на икону.

— Уж как его нехристи мучили, — слезно сокрушалась старушка. — Как мучили — страсть! Огнем жгли. В воду бросали. Крюками железными кожу сдирали… Все претерпел, милый. За все благодарил Бога… — И, робко перекрестившись, она благоговейно приложилась к образу, словно поцеловала родного сына. — Всех-то он лечит… Всем помогает… Помолись ему, деточка. Поплачь перед ним, касаточка… Авось, умилосердится над тобой, поможет…

Настя смущенно поведала доброй старушке о другом своем затруднении. Та сокрушенно вздохнула и велела Насте подождать минутку. Вскоре, вновь появившись из гущи молящихся, она вложила Насте в руки небольшую книжечку и помогла раскрыть ее на нужной странице.

— Вот она, молитва великомученику и целителю Пантелеймону, — прошептала старушка, для верности указав место узловатым негнущимся пальцем. — Ее и читай, деточка. — Вздохнула и деликатно отошла в сторону.

Настя подняла голову и встретилась глазами со смиренным взглядом прекрасного юноши с ковчежцем.

— О, великий угодниче Христов, страстотерпче и врачу многомилостивый Пантелеймоне! — проникновенным шепотом начала она, то и дело поднимая взгляд от молитвенника, будто разговаривала с живым человеком. — Умилосердися надо мною, грешной рабой, услыши стенание и вопль мой, умилостиви небесного верховного Врача душ и телес наших…

Внезапно Настя поняла, что плачет, — слезы катились по ее запрокинутому лицу. Она вдруг испытала целительное облегчение: древние слова молитвы неизъяснимыми стезями проникли в самую глубину ее страдающего сердца, заронив в него утешение и надежду. Это было настоящее чудо, в эти минуты Настя всем своим существом верила, что святой великомученик непременно поможет ее матери выздороветь. Ведь он всех любит. Всем помогает.

— …Аминь, — чуть слышно прошептала Настя и, перекрестившись, положила перед образом святого земной поклон.

— Приложись, деточка, — послышался за ее спиной настоятельный шепот доброй старушки. — Приложись к образу-то…

Настя, еще раз перекрестившись, смущенно поцеловала икону и на мгновение приложилась лбом к холодному стеклу.

— Вот так, — умильно шептала старушка, глядя на нее скорбными выцветшими глазами. — Вот и хорошо, деточка. Молитва — она от всякой напасти помогает.

Настя попыталась отдать назад молитвенник, но старушка решительно воспротивилась.

— Что ты, касаточка, Господь с тобой, милая! Возьми себе. А я, грешница, еще помолюсь за тебя… Как звать болящую-то? — осведомилась старушка.

— Наталья Васильевна… — прошептала растроганная Настя.

— Вот и слава Тебе, Господи, — с облегчением вздохнула бабушка. — Наталья… Стало быть, тезка… Помолюсь… Обязательно помолюсь о здравии рабы Божией Натальи…

Напоследок добрая старушка настоятельно посоветовала Насте заказать, прямо назавтра, молебен о выздоровлении матери. Потом с родительской нежностью поцеловала Настю в щеку и скрылась в толпе, отказавшись от какой бы то ни было благодарности.

С легким сердцем Настя вернулась в пустой по-прежнему дом и снова завела проигрыватель.

«Держи меня, соломинка, держи! Когда друзей по жизни разбросало…» — пела Алла Пугачева.

Несмотря на то, что муж все еще не вернулся домой и не было у нее ни друга, ни советчика, Настя уже не чувствовала себя такой непосильно одинокой, как нынешним утром.

— Держи меня, соломинка, держи! — вторя Пугачевой, уверенно подпевала она, ощущая необычайный прилив сил, душевное умиротворение и надежду. И почему она раньше не додумалась сходить в церковь?! Это было тем более странно, что мама у Насти была верующей, хотя и никогда не навязывала дочери своей веры. Как она, наверное, обрадуется, узнав, как именно Настя способствовала ее выздоровлению!

Уложив Зайку спать, Настя долго сидела на кухне над молитвенником. Потом потушила свет и в полуночной темноте смиренно опустилась на колени.

— Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня, грешную, — проникновенно зашептала она, сложив крестом на груди руки…

Назавтра, с самого утра, вместе с Зайкой они отправились в церковь.

У старинных ворот музея-заповедника «Коломенское» топтался на снегу бородатый, в красном кафтане, стрелец с алебардой на плече. Взгляд у него был строгий, пронзительный. Так что, проходя мимо, Зайка невольно спряталась за спину матери.

— Ах ты, шалунья, — погрозил ей пальцем стрелец и тотчас белозубо улыбнулся. И вовсе он был не страшный.

На звоннице вновь увенчанных двуглавым орлом проездных ворот мелодично били старинные часы. Опушенные инеем, неподвижно дремали раскидистые деревья. Несмотря на довольно ранний час, в парке уже было полно гуляющих. В воскресенье тут всегда бывало многолюдно. В теплых платочках спешили к церкви старушки-богомолки. Плыли в сияющей синеве небес голубые, с золотыми крестами и белыми звездами купола-луковицы…

Заказав молебен и отстояв половину службы — Зайка, поначалу зачарованная церковным великолепием, вскоре устала и попросилась на улицу. — Настя с дочерью еще долго бродила среди ослепительных зимних пейзажей любимого Коломенского. Это дивное место нравилось ей в любое время года. Но особенно, конечно, осенью. Все здесь было прекрасно, все радовало глаз живой стариной, русской простотой и душевностью. И древние белокаменные палаты. И малиновый мелодичный звон надвратных часов. И привезенные из далеких мест, чудом уцелевшие деревянные постройки. Высокий берег с наведенными на уснувшую реку старинными пушками. Диковинные нервные силуэты обнаженных деревьев. Церковь Иоанна Предтечи на высоком противоположном холме за оврагом. И наконец, неудержимо устремляющийся к пречистой синеве сказочный белоснежный шатер храма Вознесения Господня…