Беспомощно оглянувшись по сторонам, на заснеженный лес, Гузель полезла в тесную клетушку; и Петрович «помог» её, подтолкнув в задницу. Она дёрнулась, он довольно хмыкнул.

— Устраивайся. Тут не особо далеко, но трясёт… Да! — как вспомнил он, — Руки сюда дай-ка!

— Руки?.. Зачем?

— Давай-ка не болтай! — он повторил строго, — Руки перед собой! Поняла??

Гузель вытянула перед собой руки; и он, порывшись в кармане, достал блестящие наручники и защёлкнул их у неё на запястьях.

— За что?? Я ничего не сделала!

— Поговори ещё.

Он проверил, как держатся наручники; чуть дожал — стальные скобы плотно обхватили её запястья.

— Вот. Теперь сиди.

И захлопнул дверцу.

Двигатель подвывал, в салоне пахло бензином. На заснеженных лесных колдобинах, хотя ехали по своей же недавней колее, кидало от борта к борту.

Сидевшие на передних сиденьях мужчины, одетые в потрёпанную полицейскую форму, вполголоса разговаривали между собой:

— Удачно, а?

— Угу. Красивая.

— Восточная какая-то. Я таких люблю…

— Хы, «он таких любит»!.. Все таких любят.

— Не бродяжка какая. Не, удачно.

— Я ж и говорю. А Димыч ещё машину не хотел давать: — Да врёт он, да зря только бензин пожжёте!.. А видишь — не соврал.

— Ну, ещё б он соврал. Я б ево за яйца на ночь на улице привязал… Да, конь ведь ещё! Лёха, ты поглядывай, как он там, — чтоб не отвязался. И не гони особо.

— Хы, раскомандовался. Где тут гнать; видишь же, я еле-еле. А чо с конём-то? Как думаешь?

— А чо? Хороший конь, сразу видно. Ездить на нём можно. А чо? Седло там, ты ж видел; эта… сбруя, да. В деревню, к примеру.

— Хы, а ты умеешь?

— Не-а. А ты?

— И я не. И Ганс не умеет. А как представить Димыча на коне — так уссацца!

Оба засмеялись. Петрович оглянулся на узницу — сидит, опустила голову. Ну, а что ей ещё делать.

— Да, это косяк. Ну, в деревню можно продать. Или на мясо.

— А чо, коня можно?.. На шашлык?

— А чо бы не? Корову можно, значит и коня можно.

— Во. Это дело. Жареного мяса давно не жрали.

— И бапп не драли!

— Ну, это уж не так давно, как мясо!

Оба опять загоготали, рефлекторно обернувшись на клетку с девушкой.

— Да, ты её обыскал?

— Данунах, на холоде-то? «На базе» обыщем, полностью, хы-гы!

— А-ха-ха. А это… чтоб не сделала с собой чо? Как тот, помнишь?

— Не. У ей нож был, — я забрал. Вот… — он завозился, доставая; и достал из кармана вместе с паспортом, — И я её в браслеты. Так что ничо, доедет.

— А ну-ка, ну-ка, кто такая?

— Темиргареева. Гузель Вадимовна. Во помесь, а?? Хы. Говорила, у ей батя полицейский. Или военный, не помню.

— Да похер.

— Это точно.

Гузель сидела, опустив голову, как бы дремля; хотя и мотание от стенки к стенке, и периодическое ржание полицейских, и маячивший за задним зарешёченным окном несчастный Орлик, и вообще всё произошедшее совсем ко сну не располагало. Плюс обрывки разговора полицейских, доносившиеся до неё, не оставляли сомнений в дальнейшем.

Ситуация была совсем плохая, но не безнадёжная. Совсем не безнадёжная. Пока не безнадёжная.

У неё отобрали нож; её «основной» нож, — вернее, она сама его им сдала, вместе с паспортом. Наплевать, не последний.

Её не обыскивали, купившись на беззащитный и испуганный вид — это самый большой плюс! Короткий обрез так и остался подвешенным сбоку под курткой. Но, конечно, без сомнения, придёт время — и обыщут. И разденут. И вообще. Последние сомнения исчезли. Бандиты, просто бандиты; только в полицейской форме!

Она заперта тут, в клетке; и её везут туда, где таких вот уродов в форме будет больше. Да, но откроют же они клетку, когда приедут!.. К этому времени и надо подготовиться.

«Для гарантии» её заковали в наручники. Это очень плохо, почти безнадёжно, — было бы, не будь она дочкой бывшего же мента. Знающего всё и про бывших коллег, незаблуждающегося на их счёт. Собиравшего её, их с Зулькой, в дорогу, как если бы сам собирался в длительный, опасный, изобилующий неожиданностями путь. И потому… и потому… ещё чуть наклониться, как будто дремля… впрочем, те, на переднем сиденье, практически не оглядываются; лишь водитель время от времени посматривает в зеркало заднего вида; и то вряд ли он тут что-то может рассмотреть…

Гузель наклонила голову, оперевшись локтями на бёдра; кисть её правой руки скользнула за отворот левого рукава куртки, потом свитера. Вот он — браслет из паракорда, «выживальщицкий», как назвал Вовчик, подарив его как-то по поводу. На нём закреплённый маленький свисток. «Выживальщицкий» … И лезвие от скальпеля; аккуратно закреплённое, в чехольчике, надёжно, чтобы не выпало. Острое, «нулёвое», как выразился Вовчик, но со специально сделанными мелкими зазубринами. Это на случай если руки будут связаны. Верёвка, шнур, даже пластиковые наручники-хомуты, с некоторых пор также ставшие «модными» у правоохранителей, — всё это можно перерезать. Ну и «для вскрыться на крайний случай», как пробурчал отец, рассматривая подарок.

Отец всегда, а после той истории на поляне так и в особенности, на жизнь смотрел крайне негативно. Так и тут: «вскрыться»! Нет уж. Стоит ещё побороться. Да и сам Вадим, одобрив в принципе браслет, лишь обозвав его «игрушкой для тинейджеров; Хорю только в игрушки играться!» в свою очередь также сделал «подарок на всякий случай». Сейчас, просунув пальцы в рукав свитера дальше, за браслет, Гузель нащупала три небольших металлических предмета, прихваченных тонкой ниткой изнутри к ткани рукава свитера.

Вот и пригодятся… Короткими движениями кисти, не меняя положения тела, она оборвала нитки, и три маленьких ключика оказались у неё в ладони. Ключики от наручников. От всех трёх моделей, какие бывают в нашей полиции. Ну-ка… нет, не плоский… а вот этот, с колечком.

Не поднимая головы взгляд исподлобья в кабину — нет, не смотрят; о чём-то негромко переговариваются, иногда перемежая разговор смехом. У них всё хорошо. У них всё сбылось. И вообще — хорошая добыча, удачный день. Ну-ну.

«Пропускной дорожный пункт», блокпост, представлял собой три обшарпанных строительных вагончика-бытовки, установленных на специально привезённые бетонные блоки. Бетонными же блоками была выложена и «змейка» с обоих сторон при подъезде к посту. Там же, возле шлагбаума, стояло облезлое ржавое металлическое корыто с башенкой, из которой торчал кожух-ствол настоящего пулемёта Максим.

Сварное из пятимиллиметровой стали «корыто», поставленное на Шиловские колёса, гордо называлось «мобильным пунктом огневого усиления» — их в начале лета массово изготавливали на оршанском металлообрабатывающем заводе, как замену настоящей боевой технике, срочно необходимой в зоне боевых действий с «кровавым мувским режимом», где она, техника, так же массово и гибла. Для «тыла» же обшивались металлом грузовики; или варились такие вот, не имеющие двигателя, предназначенные для буксировки, МПОУ.

«Нормальные», современные пулемёты также нужны были на фронте, и «корыто» было оснащено раритетным Максимом на стационарном станке, добытом с одной из баз ДХ, бог знает каких времён, не исключено, что помнящий ещё мозолистые ладони махновских пулемётчиков.

Впрочем, для стационарного поста и максима было более чем. А вот сидеть летом в раскалённой солнцем стальной коробке, либо же зимой, в настолько же вымерзшей, желающих не было; и потому грозный МПОУ в основном, даже во времена полной комплектации поста, стоял пустой, — чисто на случай аврала, тревоги, какой-либо попытки прорыва. Но какая тут могла быть тревога? — только что если едущий в Оршанск реализовывать продукцию сельский коммерсант вдруг начинал артачиться, считая неподъёмно большой установленную таксу за проезд через пост, — но таким всегда хватало и угрозы «ксюхой»; за всё время существования поста по колёсам стрелять приходилось всего раз пять-шесть, не больше.