Ей уступили лучшее место, «трон Робеспьера»: старое продавленное кресло, невесть с каких времён оказавшееся здесь. Её накормили печёной картошкой; она же, не желая оставаться в долгу, отсыпала компании с полкилограмма пшена. Её с интересом, но ненавязчиво расспрашивали, как судьба занесла её в такую даль от цивилизации. Гузель скупо поведала о произошедших в Озерье событиях…

Теперь и она уже была в курсе дел нашедшей себе приют в развалинах маленькой общины бомжей.

Пять человек; старший — вот этот вот как раз, Робеспьер интеллигентного вида. Историк, а сейчас «вождь племени», как его с усмешкой называют иногда в беседе. Но авторитетом он, несомненно, пользуется. Убеждённый холостяк; преподавал в Оршанском ГосУниверситете, вёл широкую научную деятельность, ездил в экспедиции. За суетной научной жизнью так и не собрался жениться. В новых реалиях ни его научные заслуги, ни познания в истории Европы оказались невостребованы; однако некоторый опыт организационной деятельности помог собрать и сплотить эту группу; и теперь, поддерживая друг друга, они выживали, дожидаясь весны и тепла, чтобы, возможно, переместиться ближе к Оршанску.

«Скотник», с оригинальным именем Сигизмунд. Невысокий мужчина, немного полноватый, с точными, уверенными движениями. Причёска «как у Ленина»; с широченными залысинами. Он сошёл бы за славянина, но крупный породистый нос выдавал происхождение. Очень следит за собой и за одеждой; вот и сейчас он что-то починяет в одежде, водрузив на нос очки, пользуясь тем, что Гузель организовала сносное освещение.

Света было мало; оказывается, у собравшихся «интеллигентов» нет не то что фонариков, но и хотя бы масляного светильника, какими перебивались в Озерье уж совсем бедные семьи. Но… с любым маслом в этом заснеженном краю плохо; вечером освещались либо от очага, либо лучинами.

— Да-да, милая девушка, лучиной! Представьте себе, этот недорогой осветительный прибор бытовал в истории столетия, если не тысячелетия! И вот, мы вспомнили прошлое! У нас есть брус из прекрасного смолистого дерева, очевидно, сосны; и мы отщепляем от него по мере надобности… вот, Скотник большой специалист в этом, надо сказать. Вот это приспособление называется «светлец». Заметьте, освещённость, как и скорость горения лучины, можно регулировать её наклоном… Во всём есть своя техника, милая девушка!

Пришлось достать фонарик, и, закрепив на нём самодельный рассеиватель, избавить «интеллигентов» хотя бы на этот вечер от необходимости менять лучины, поджигать, регулировать наклон…

Гузель увидела на пальце снующей с иглой руки Скотника обручальное кольцо — необычно для того положения, в котором эти люди находятся.

Интересно, что все по кличкам, то есть по самоназначенным самим себе или данным «обществом» «новым именам». Видимо, тут все разделяют идею Робеспьера, что «на каждый жизненный этап нужно принимать новое имя», — тем боле, что имена, данные при рождении, все эти документы-метрики ничего в новом мире не стоят, а вот клички о человеке много говорят. Да хотя бы о навыках, и о роде занятий в прошлом. Робеспьер, Растрелли, Магерини, Скотник, Юрист.

Все в прошлом уважаемые, состоявшиеся люди, хорошие специалисты в своём деле. И у каждого своя история, приведшая их сюда, в разваливающийся старый дом вдали от цивилизации; к печёной в золе картошке и невесёлым рассказам о прошлом.

Скотник — бывший главный ветеринар в одном из районных центров, по сути в большом селе или ПГТ. Он из весьма интеллигентной семьи, из династии медико-химико-фармацевтов; когда-то при Союзе по разнарядке попал в один из районов Мувской области. Надеялся проработать пару лет, а потом вернуться в родной город. Но на новом месте он познакомился с девушкой, они поженились. Будучи весьма умным и грамотным (воспитание, порода и учёба дали о себе знать) пошёл на повышение; да и привык уже на новом месте. Как нужный специалист, ещё и с молодой семьёй, получил хороший дом. И остался жить в этом районном центре. Дети: старшая дочь ещё в начале 90-х вышла замуж и уехала в Израиль, благо наследственность позволила, другая дочь уехала за длинным рублём в другой город и там осталась жить. Жена лет пять назад скончалась от онкологии. С тех пор жил один. Хозяйством занимался, но никогда не был фанатичным дачником. Всё больше по своей работе, плюс периодическое преподавание в сельхозтехникуме: вёл практику, курсовые и лабораторки.

Всё это вполголоса рассказал Гузели Робеспьер.

Потом, когда начался кризис, его должность в техникуме сократили. В ветеринарном центре, которым он ведал, Сегизмунда уволили, а на его место посадили кого-то бестолкового в ветеринарии, но зато весьма бойко агитировавшего за «самоопределение Регионов». В общем, к периоду полного развала он уже год был на пенсии и подрабатывал выполнением заданий по химии-биологии для студентов, и ветеринарными консультациями, особенно в своём посёлке.

Позже, когда началось вооружённое противостояние Мувска с регионами, его ПГТ оказался прямо на линии разграничения. Сегизмунд всё равно остался там жить; собственно, идти особо было некуда. Но поскольку у него дом был очень хороший; и внутри тоже — всё же человек из интеллигентско-профессорской среды, то его облюбовали вояки с одного из оршанских добробатов. Вернее, сначала к нему подселили несколько офицеров, а потом их заменили добробаты. Которые, угрожая арестом ни то как пособника уже районного уровня сепаратистов, ни то как мувского шпиона, выгнали его из дома; мол чеши в эвакуационный лагерь. Хоть его из дома выгнали, но его приютила соседка.

Но боевые действия усилились, и однажды его собственный дом был уничтожен обстрелом. А соседку, у которой он жил, забрали родственники в Мувск. Бомбёжка и артобстрелы усилились; посёлок начал переходить из рук в руки враждующих сторон по нескольку раз в неделю. Оставаться там стало невозможно. Он и подался в Оршанск в надежде что кто-то из знакомых или дальних родственников жены его приютит. Но не получилось. Там во время раздачи какой-то гуманитарки он и познакомился с историком Робеспьером. Оба интеллигентные люди, оба «попавшие в трудные жизненные обстоятельства», решили выживать вместе.

Саломаты — как бомжи называют супружескую пару лет 55–60; они же «Растрелли» и «Магерини». Растрелли, он же Павел Семёнович Саламатин, свою кличку получил за профессию: он бывший инженер-строитель, всю жизнь проработавший в проектном институте. Занимался мостами, дорогами, эстакадами и т. п. Был начальником отдела. Так как хороший специалист, то периодически работал и в соседних странах, что позволило собрать приличную сумму; цель была одна — решить вопрос с жильём. Его жена Ольга Викторовна, она же «Магерини», по фамилии крупной европейскойдеятельницы времён пред-развала еврозоны — бюджетный работник, всю жизнь проработала в горисполкоме, в фонде госимущества. Отсюда и Магерини.

История их такова: жили втроём в двухкомнатной квартире вместе с сыном. Несколько лет назад, ещё до активной фазы кризиса, сын решил жениться. Ну что ж, девушка нормальная. Так как её родители были старше четы Саломатиных, то и здоровье у них было похуже; отец бывший металлург, подорвал здоровье на работе; его жена, учительница по профессии, продолжала работать. Дочь не могла их одних оставить, поэтому сын переехал в дом молодой жены — тоже в панельную двушку.

Коллегиально было принято в целом абсолютно верное решение, что нужно решать вопрос с жильём; вот только не был учтён фактор времени и политической обстановки в мире, пошедшем вразнос… План был прост: накопления Саламатиных плюс небольшие сбережения семьи молодой жены пускаются на первый взнос на строительство нового большого жилого дома. Потом, когда дом почти будет достроен, планировалось продать родную двушку, чтобы в том же доме взять однушку для родителей. То есть сбережения сбережения плюс двушка — на выходе должно было получиться две однокомнатные, но большие современные квартиры в новостройке.

Стройка шла активно, через год здание должны были уже сдать в эксплуатацию. Но кризис набирал обороты, и застройщик увеличил стоимость будущего жилья. Пришлось нашей семейной паре раньше намеченного продавать свою квартиру, но с условием что они выпишутся через полгода. Ну а несколько месяцев можно будет перекантоваться где-то пока дом сдадут. А получилось что не получилось. Застройщик деньги взял; но тут или кризис сыграл свою роль, или фирма была обычным аферистом, короче расклад получился следующий: Саламатины продали свою квартиру чтобы доплатить недостающую часть за две однушки в достраивающемся доме. Сами первое время жили в арендуемой квартире. Сын с женой у её родителей, к тому же тогда и новорожденный малыш появился. Кризис прогрессировал, застройщик морозился… Мать невестки (которая учительница), по характеру бойкая и требовательная, несмотря на возраст, дама, приняла активное участие в отстаивании интересов Саламатиных; даже смогла собрать в кучу всех кинутых будущих владельцев квартир в этой недостроенной многоэтажке. Петиции, жалобы, суды, скандалы; она окончательно подорвала здоровье на этой почве. Теперь у невестки оказались на руках двое больных родителя и спиногрыз. Сын Саламатиных работал на двух работах чтобы тянуть семью; плюс немного зациклился на политике, увлёкся поисками истины в государстве, начал принимать участие во всяких акциях, демонстрациях…