Всё было хорошо, надёжно и правильно, — сам Ван Ли был в этом уверен; он очень старался, да и набил уже руку и глаз на этих бетонных работах, — но проверить было, конечно, необходимо, — он понимал друга. Слишком многое сейчас зависело от них, простых солдат Великой Китайской Народной Армии, вчерашних крестьян, которым партия и народ доверила важнейшее на сегодня — охрану южных рубежей Родины. Партия, народ, и сам Великий Вождь товарищ Си верили в них, — простых сельских парней, только что переодетых в военную форму, и даже не научившихся толком ходить в ногу, — и они были горды этим доверием. Немногим из их деревни так повезло, — быть не только призванными на военную службу, но и быть на самых передовых рубежах, — на одном из обширных насыпных островов в Южно-Китайском море, служащим по сути непотопляемым авианосцем ВМС Китая в этом регионе, — так говорил товарищ Ви Чу Син, политрук их подразделения. Он хорошо разбирался в политике и многое рассказывал солдатам на политзанятиях.
Проклятые американские империалисты, недовольные ростом могущества Срединной Империи, её союзом с Великой Россией, не только в конце концов конфисковали — то есть украли! — все накопления китайского народа, хранящиеся в западных банках; но и развязали «ограниченную ядерную войну», чтобы навсегда сделать, как это было раньше, Великий Китай своей колонией. И самые передовые сражения происходят здесь, в Южно-Китайском море, по праву контролирующимся китайской армией и флотом.
Два дня назад американский эсминец опять обстрелял остров своими крылатыми ракетами, — и хотя значительная часть из них, — как говорил товарищ Ви Чу Син, — были сбиты береговыми комплексами ПВО, несколько ракет всё же прорвались сквозь заградительный огонь; и рассыпали над островом свою начинку — десятки компактных бетонобойных блоков; которые, в свою очередь, взорвались, испятнав дырами попаданий взлётно-посадочную полосу острова. Теперь, пока не удалось полностью залатать выбоины в бетоне, стоявшие в бетонных капонирах красавцы Чэнду J-20 с подвещенными уже под крыльями ракетами воздух-корабль, были бесполезны; а сам эсминец отошёл на расстояние, недосягаемое для береговых ракетных комплексов острова, получив всё же два попадания в борт… так говорил товарищ политрук. Теперь нужно было как можно быстрее привести в порядок ВПП аэродрома, чтобы доблестная авиация смогла добить раненого зверя! — благо заделать пробоины в борту корабля вне дока много сложнее, чем залить бетоном щербины ВПП. Так говорил товарищ Ви Чу Син, и Ван Ли и Чун Ли, как и все солдаты из их подразделения, старались изо всех сил. Чем скорее они починят полосу, тем скорее доблестные соколы товарища Си потопят проклятый эсминец заклятого врага Китая, тем скорее грядёт окончательная победа; и можно будет с триумфом вернуться к своим семьям: родина и Великий Вождь товарищ Си не забудут наградами своих верных солдат! Так говорил товарищ политрук.
Правда, были в тиши казармы, находившейся в прохладной глубине бетонного капонира, и другие разговоры: рядовой Кин Чу, призывавшийся не из деревни, а даже обучавшийся два года в пекинском университете, по секрету говорил, что на самом деле Великий Китай совсем даже уже и не воюет с Проклятыми Соединённым Штатами; что не за что воевать; что в самих Соединённых Штатах идёт гражданская война между отдельными штатами, — как, якобы, и между отдельными провинциями в самом Китае; а здесь, в Южно-Китайском море, пиратствуют просто отдельные корабли бывшего Шестого Флота США, уцелевшие после Великой Битвы за Тайвань. Что они воюют даже и между собой, в зависимости от того, какой штат поддерживает большинство экипажа; а наши острова и наши самолёты мешают им установить гегемонию в сопредельных по берегам странах: Вьетнаме, Корее, Кампучии…
Слова Кин Чу, были умными; слушали его с уважением — ведь он не работал на поверхности, а большую часть времени проводил в штабе; а, стало быть, больше знал… Вот и про «гегемонию» (красивое непонятное слово) тоже упоминал и товарищ политрук; но в целом рассказы бывшего пекинского студента вызывали отторжение: по его выходило, что и сам континентальный Китай подвергся атомной бомбардировке; Великий Комплекс Плотин на реке Янцзы полностью разрушен; в стране царит хаос и голод. Это что же? — получается и их семьи в деревне голодают?? Такие разговоры не могли не вызывать неприятия; ведь каждый рассчитывал после службы вернуться героем к своим родным, и отдохнуть там, в родной деревне, от изнуряющих ратных трудов на передовой… Конечно же, это не могло быть правдой; да и сам Кин Чу, надо сказать, несмотря на уважение за учёность, близость к штабу, и очки, вызывал неприязнь: ишь, щеголяет в чистенькой глаженой форме; а не как они — в потёртой и заляпанной раствором; из-за того, что редко бывает на поверхности его кожа сохранила гладкость и приятный матово-жёлтый цвет; в то время как их кожа, сжигаемая неумолимым тропическим солнцем, покраснела и покрылась болезненными волдырями. «Это всё от солнца и пройдёт!» — говорил товарищ политрук, и ему верили; а очкастый студент нудел про «радиация — радиация!» Какая радиация, кто её видел?! — а вот солнце, вот оно! Палит не переставая.
Конечно, за такие неправильные разговоры сам Ван Ли, и его друг Чун Ли, и многие из его взвода сигнализировали, как полагается, товарищу политруку; и вскоре Кин Чу исчез из их подземелья. Товарищ Ви Чу Син сказал им на очередной политинформации, что Кин Чу заболел и был переведён в госпиталь; а заболел он оттого, что, во-первых мало бывал на поверхности, на свежем воздухе и солнце; во-вторых потому, что тайком слушал в штабе радио, и даже смотрел фрагментарно работающий спутниковый интернет… «Фрагментарно» — это было тоже сложно и непонятно; но друзья Ван Ли и Чун Ли прекрасно поняли, что пекинский студент делал нечто нехорошее! — недаром весь интернет был полностью отключён по всему материковому Китаю сразу после начала Великой Войны с Американским Империализмом. Сами они всецело доверяли информации товарища Ви Чу Сина, а он говорил, что до полной победы над империалистическими хищниками оставалось совсем немного! А дальше — победа, и возвращение героев в родную деревню! Какой там может быть голод! — если Китай велик и богат; и они, Ван Ли и Чун Ли, защищают его южные рубежи!
Надо только скорее заделать выбоины на ВПП, и лётчики ВВС Китая разделаются, наконец, с проклятым эсминцем! — можно будет отдохнуть…
Ван Ли вздохнул, поправил грязную тканевую защитную маску на лице, и поволок тяжёлую гладилку к следующей выбоине, в которую с подъехавшей машины-бетономешалки уже нагнетался через толстый грязный шланг жидкий бетон. За ним поковылял Чун Ли, — в последнее время он жаловался на боли в ноге; да и волосы у него стали выпадать сильнее, чем у других, прямо прядями. Бедный Чун Ли! — это всё от солнца!.. Но, перед отправкой на родину, после победы, их непременно подлечат! — так сказал товарищ Ви Чу Син; а сейчас надо было собрать все силы и работать!
Ну что ж. Работы Ван Ли никогда не боялся, — ни здесь, ни в поле у родной деревни. Работать он умеет!..
Ван Ли остановился у дыры в полосе, в которую нагнетался бетон; вздохнул, потрогал яркий эмалевый значок на груди, с которого мудро смотрели на происходящее профили товарища Мао и товарища Си; и принялся вновь разглаживать бетон гладилкой. Проклятое солнце! — как печёт… Вот сосед Хон Ли несколько лет назад работал в России, на стройке, — он рассказывал, что там в это время года повсеместно лежит снег… Снег, снег! — как хорошо бы, если бы сейчас выпал снег и остудил зудящую кожу! Но нет! — только яростное солнце, от которого, несмотря на форму, несмотря на панаму и маску на лице, так зудит кожа и выпадают волосы! Товарищ политрук говорил, что везде «климат сошёл с ума». Наверное так и есть… Но об этом можно будет подумать вечером, в казарме; пока же нужно заделать эти последствия налёта, чтобы лётчики… как же жарко!
Владимир гнал и гнал тяжёлую машину по обледенелой зимней дороге; то краем уха слушая препирательства Женьки с Алёной; то включая приёмник — нет, эфир не вымер, как можно было думать, глядя на безжизненную заснеженную дорогу и редкие, очевидно что давно умершие деревни, попадавшиеся по дороге, — в эфире то булькал джаз; то визжала современная музыка; но больше всего было протяжных завываний муэдзинов, горячечной скороговорки на арабском, или каких-то из других восточных языках; заунывной восточной музыки, китайского лопотанья. Англоязычной речи не встречалось совсем… Можно ли было по этим признакам судить об обстановке в мире? — он не знал. Почему их, «муслимов», стало так много в эфире?