Повисла неловкая пауза.

Капитан во все глаза рассматривал прибывшее на пост чудище и его водителя, и всё никак не мог понять, как же себя вести…

Серьёзный симпатичный парень, без шапки, с длинными вьющимися светлыми с рыжиной волосами. В защитного цвета плотной флисовой армейского кроя курточке без шевронов и знаков различия; «тактических» штанах с массой карманов. На бедре кобура-платформа и запасной магазин. И очень уверенный в себе; смотрит эдак как исследователь на клопа через увеличительное стекло… Рядом подошла высокая девка; с автоматом; чёрные блестящие волосы стелются на плечи. Красивая! Но смотрит угрюмо, исподлобья; и автомат держит под рукой, как будто стрелять готова — неприятно! И машина странная; экий гроб на колёсах! Стволы пулемётов торчат — всё по серьёзному. А вот борт расписан какой-то ерундой: нарисован странный розовый кабан с задранным хоботом… какие-то джунгли… Да ещё на залепленном снегом бампере сидит какой-то здоровенный жёлтый медведь в красной жилетке… кто-же это такие?? Взгляд капитана Дим Димыча Пустовалова метался от стоящих перед ним парня с девкой к бронированному монстру, — и он всё никак не мог понять: кто такие, как с ними себя вести? Представители новой власти; или банда какая? Или коммерсанты теперь так ездят?? Если коммерсанты — ой-ой-ой, как же их трудно будет трясти, в такой-то скорлупе! Но коммерсантам пулемёты вроде как не положены? — значит бандиты какие-нибудь? Но бандиты должны бы быть люди серьёзные; а тут парень какой-то, молодой; и девка; да машина как-то несерьёзно разукрашена, как будто на утренник в детский сад едет! И форма не военная — кроме как курточка на парне… И знаков различия никаких… Ой, всё же как мы отстали от событий-то в нашей глуши! Не зря в деревне-то говорили, что в Оршанске, судя по радиопередачам, никакой власти вообще уже и нету!.. Может… может этот парень просто угнал где машину?? Тогда можно бы попытаться её отжать! Ну и что ж что у пацана пистоль, а у девки автомат! Они же, Дим Димыч вот и Ганс — власть! Проверить документы типа… Если их с девкой только двое…

…Нет! Не одни они здесь. Дим Димыч заметил, что в борту машины отодвинуты несколько заслонок на бойницах-смотровых щелях, и там мелькают чьи-то любопытные глаза… Вот ствол одного из пулемётов качнулся в его сторону, и из амбразуры послышалось явно девчачьим голосом «Пух!»

Дим Димыч непроизвольно вздрогнул; в чреве бронемашины довольно засмеялись. Ветерком потянуло на них дымок из трубы печки, торчащей над бронекунгом. Кто же они такие?? Дим Димыч терялся в догадках; его богатый опыт ему что-то ничего не подсказывал… Но на всякий случай решил держаться «любезно»:

… - Ээээ… я старший поста капитан полиции Пустовалов! — он неловко козырнул, при этом автомат свалился у него с плеча, и его пришлось подхватить. Выждал, и снова повторил:

— Здравия желаю! — и замер выжидательно, рассчитывая что парень в свою очередь представится. Но где там. Тот стоял и продолжал рассматривать Дим Димыча холодными светлыми глазами, и от этого взгляда капитану стало что-то зябко…

Владимир же действительно рассматривал этих двоих бывших милиционеров как вредных мерзких животных, вроде клопов; раздумывая только что с ними делать: передавить или залить дустом. Эти двое ему сильно не понравились, хотя стоявшая рядом Гузель ни словом не дала ему понять, что за дела у неё с ними. Как-то вспомнился ещё тот, тоже милицейский стационарный пост, на котором они всем «табором» были задержаны, когда шли и несли раненую в живот Вику в Озерье… Как те менты не разбежались им помочь. О чём шептались они ночью: как и кого обобрать, обчистить; когда в ста метрах стонала в бреду раненая девушка… Он покосился на Гузель — лицо её было непроницаемо как у индейца; вот только автомат — он заметил, — был снят с предохранителя… Ну, ясно. Оно и понятно. Этого можно было ожидать. Чего ж ещё.

Гузель тоже рассматривала этих двоих как мелких мерзких насекомых. Толстого капитана она видела впервые, — наверное, он и стрелял из вагончика; ишь, сейчас все стёкла забиты досками. А этот тощий — его она помнила. Не попала она в него тогда. А он её явно сейчас не узнал — видел-то издалека и лишь мельком. Ну, теперь-то явно не убежит!

Они уже были мертвы, эти два поганых мента; но ещё не знали об этом. Ещё двигались, переминались; их поганые сердца ещё перегоняли последние в их жизни литры крови, — но они были уже мертвы — она так решила. Те, парни в камуфляже, просто грубые самцы из Арсенала — они ей ничего не сделали; и, даже может быть и не желали зла — просто хотели трахнуть, — а она вполне себе поучаствовала в их убийстве. А эти двое явно не должны были жить. Сволочи. Она уже сейчас уложила бы их одной очередью. Но рядом стоял Владимир, мужчина. И ему было в конце концов решать, — так она была воспитана. Надо ему сказать…

— Володя…

Он только взглянул на неё, и, судя по всему, всё понял.

Капитан почувствовал исходящие от чернявой девки враждебные флюиды, и поёжился. Кажется, про «отжим» машины и думать не приходится! Искательно взглянул на парня, и зачастил:

— А мы вот… дежурим тут, в тяжёлых условиях выполняем свой служебный долг!.. Из всего личного состава вот только мы и… ещё Лёха… то есть рядовой… мммм… как его? Раненый — лежит вон в том вагончике! Представьте себе, мы тут как бы в глубоком тылу — но подверглись неделю назад нападению мувской диверсионной группы! Представьте себе! — на лошадях! — кто бы мог подумать! Мы приняли бой! — в результате старший лейтенант Петрович убит, а рядовой Лёха тяжело ранен! Да-с…

Бормоча эти бессмысленные слова, Дим Димыч уже понимал, что это — несмотря на клоунскую роспись броневика, — люди серьёзные; и пытаться что-то отжать у них — пустая затея. Это явно читалось во враждебном молчании девки, и в бесстрастном выжидательном молчании парня. И в мелькающих в амбразурах подсматривающих глазах. И в щель водительской двери тоже кто-то смотрит! Но, может быть, удастся что-нибудь выжалить??..

— …в тяжёлых условиях исполняем, значит… Я — капитан Пустовалов; а, я говорил уже… А вы… простите, не вижу вашего звания…

Парень по-прежнему молчал; и капитан продолжил:

— Какой у вас хороший броневик!.. Таких сейчас, наверное, уже и не делают! И… эмблемы такие симпатичные! Это что, розовый — кабан? А чья это эмблема? Мы, извините, тут несколько отстали от политической жизни в столице…

При слове «кабан» в кунге кто-то возмущённо, но тонким девичьим голосом нецензурно выругался, но капитан не обратил на это внимания:

— …очень тяжело с продуктами, очень! И — с боезапасом, надо признаться… Хотя мы не жалуемся, но продолжаем с честью… раненый у нас — я говорил уже. Рядовой… эээ… Лёха. Алексей. Был ранен при нападении на пост. Вы не могли бы… выделить нам… и для раненого… некоторую толику своих припасов?.. как, так сказать, коллегам?..

На самом деле Дим Димыч кривил душой: никакого раненого у них уже не было. Раненый Лёха так достал их за несколько дней своими стонами, мешая ночью спать, что вчера они с Юркой удавили его подушкой. Всё равно это и для него был лучший выход — медикаментов, кроме йода, у них всё равно не было, а раны гноились и уже начинали вонять… Конечно, это был лучший выход, — и тело Лёхи заняло своё место в траншее рядом с трупом лейтенанта Петровича со снесённой большей частью черепа. Но знать об этом проезжим было необязательно; напротив — на раненого, глядишь, выделят что-нибудь дополнительно!

Капитан смотрел просительно; а парень, как будто закончив своё исследование, повернулся к стоящей рядом девке и именно ей только и сказал:

— Ну, Гуля, у тебя было какое-то дело здесь? Решай его — и поехали.

Дим Димыч смотрел недоумённо, хотя его кольнуло это обращённое не к нему «решай его», — так они говорили во вполне определённых случаях; а вот Юрка Сабельфельд, Ганс, внезапно что-то сообразил; и, бросив в снег автомат, метнулся по дорожке к вагончику… В руке парня как-то внезапно оказался пистолет, но он не стрелял.