Но вслух Фонтей лишь сухо вымолвил:

– Говори!

Аристоника сделала испуганный вид – вообще-то она нисколько не боялась, но нужно было подыграть легату – и жалобно прошептала:

– Прости меня, любимый. Я – глупая женщина и иногда говорю чушь…

– Продолжай! – твердо сказал Фонтей.

– Нет. Не буду… Это было просто помутнение…

–А я говорю – продолжай! – рявкнул Фонтей, но тут же, видя, как вздрогнула Аристоника, смягчился: – Прошу тебя, объясни…

Она испуганно залепетала:

– Я думала, тебе нужен наследник… По вашим обычаям ты можешь усыновить негражданина Рима, но он никогда не займет ни одной должности, приличествующей фамилии Фонтеев. Но ты ведь любишь меня, а я люблю тебя, и хочу быть всегда с тобой. Ты хорошо относишься к моему сыну, а он искренне восхищается тобой. Так почему тебе не выдать его за Тиберия Младшего?

Убедившись, что в глазах Фонтея появился интерес, Аристоника продолжала уже более уверенно:

– Тиберия Младшего из-за его болезни никому не показывали. Никто не помнит его в лицо. Мы живем в окружении рабов, которых не так много и ими можно поступиться, чтобы сохранить тайну.

– Ты предлагаешь их всех убить?.. – Гнев Фонтея снова сменился изумлением. Аристоника так добра и мягкосердечна, как она может?..

– Нет! Зачем? – успокоила она. – Мы можем продать их в дальние страны. И сделать это до подмены. Они ничего не заподозрят. Надо только придумать причину, по которой мы захотели разом от них избавиться.

«Я опою их неким зельем, составленным по рецепту моего дорогого Пелагона, – думала она. – И память вернется к ним не очень скоро. Но зато… это будет гуманно».

Фонтей долго молчал – ему было необходимо переварить услышанное. Наконец он произнес, тяжело выговаривая слова:

– Мне надо подумать. Оставь меня одного…

Так сын Аристоники стал Тиберием Фонтеем Младшим. Ей долго пришлось объяснять Гелону, почему он второй раз должен менять имя и национальность. Но мальчик был весьма смышлен и быстро привык к своему новому положению.

Аристоника сохраняла внешнюю невозмутимость, но ее душа рыдала от невыносимой боли, когда ей собственноручно пришлось порезать Гелона правую щеку ножом, чтобы у него на этом месте появился шрам, который был у Тиберия Младшего – когда-то давно мальчик неудачно упал. Но слезы высохли, шрам зарубцевался, и сейчас никто не мог заподозрить в Фонтее Младшем сына карфагенского аристократа – Мисдеса Гамилькона, соратника ненавистных римлянам Баркидов…

Тиберий Фонтей издавна поддерживал приятельские отношения с Гаем Клавдием Нероном. Их дома на Палантине находились по соседству, что только укрепляло их дружбу.

Клавдий Нерон в этом году был избран консулом совместно с Марком Ливием Салинатором – его злейшим врагом.

Назавтра в доме Тиберия Фонтея давали обед, на который были приглашены сосед-консул и вновь избранные преторы, Порций Лицин и Гай Мамилий, который обещал прийти с молодым, но подающим большие надежды сенатором – двадцатисемилетним Марком Порцием Катоном.

Этот обед станет скрытыми смотринами «Тиберия Младшего», которого Фонтей решился показать Риму.

В шатре главнокомандующего было душно, несмотря на поздний вечер. Сказывалась жара раннего бруттийского лета, напоминающая в этом году родной климат Карфагена.

Разговор был секретный, и вход плотно зашторили, поэтому свежий вечерний ветерок не мог проникнуть в шатер. Но те, кто находился здесь, были готовы смириться с этими неудобствами ради безопасности задуманного мероприятия.

Ганнибал давал последние наставления Мисдесу и Гауде, которые отправлялись в тяжелый и опасный путь через всю Италию на север, чтобы встретиться с Гасдрубалом и передать ему наставления старшего брата.

Посылать рядовых воинов не имело смысла. Гасдрубал мог им не поверить – слишком много перебежчиков было за время италийской компании Ганнибала. А Мисдеса он послушает безоговорочно, и все приказания старшего брата выполнит в точности.

Ганнибал не хотел отпускать Мисдеса в столь рискованную экспедицию, но тот требовал направить именно его, приводя различные веские доводы, с которыми было нельзя не согласиться. И Ганнибал сдался, но в попутчики определил ему ливийца Хейрона – опытного разведчика, прошедшего с ним всю кампанию и знавшего все дороги с юга на север.

Мисдес сообщил о своем отъезде только верному другу – Гауде, который сразу же загорелся и принялся упрашивать Мисдеса, чтобы он непременно взял его с собой, и не отставал, пока тот не согласился. Гауда, авантюрист по своей натуре, просто не мог отказать себе в удовольствии пощекотать лишний раз свои нервы, тем более что ему стало надоедать топтание армии Ганнибала по Бруттию, где Гауде, по его мнению, не находилось достойного применения.

Сейчас вся эта компания при тусклом свете чадящих бронзовых светильников внимательно слушала великого полководца.

– Да, мы немного оплошали, – Ганнибал был задумчив и встревожен, как никогда. – Я не ожидал, что Гасдрубал так быстро и легко перейдет через Альпы.

Он нервно мял рукой нижний край своей синей туники и легонько притоптывал правой ногой, что выдавало его крайнюю озабоченность.

– Помнишь, Хейрон, – обратился он к ливийцу, – как тяжело дался нам этот переход?

Мужественный воин кивнул седеющей головой и мрачно улыбнулся.

– Пять месяцев мы боролись с враждебными племенами галлов и с суровостью тамошних гор, – горестно продолжил Баркид, вспоминая тяжелые дни. – И я, глупец, наивно полагал – раз мне было так тяжело, то и брат затратит на переход из Испании в Италию не меньше времени. Вместо того чтобы идти ему навстречу, я отсиживался здесь…

Но тут, вспомнив лицо брата, Ганнибал неожиданно повеселел и сменил тон.

– И все-таки Гасдрубал молодец! – Гордость за брата наполняла его душу. – Как легко ему удалось договориться с галлами, лигурами и заключить с ними союз. Но зачем он ввязался в осаду Плацентии? Мне не удалось в свое время взять этот город. Он надолго задержится там, истощит свои силы. Римляне знают об этом и успеют стянуть легионы.

Мисдес и присутствующие уже слышали все сказанное сейчас Ганнибалом, но не издавали ни звука. Они понимали: командиру надо высказаться. Неудачи, хотя и мелкие, преследуют его последнее время постоянно.

– Ладно. – Ганнибал улыбнулся. – Не знаю, зачем я вновь это повторяю. Вы помните все полученные от меня указания. Выезжайте рано утром.

Оглядев по очереди подчиненных, он погладил свою аккуратно постриженную бороду и удовлетворенно покачал головой.

– Я спокоен за вас. Вы – мужественны, проворны, обладаете недюжинными талантами, знаете латинскую речь. Я уверен, что вы достигните лагеря Гасдрубала без особых проблем. А ты, Мисдес, обними за меня моего брата. Я не видел его уже двенадцать лет.

Присутствующим показалось, будто глаза Баркида увлажнились. Но они были уверены, что это действительно лишь показалось – ведь подобные люди не имеют простых человеческих слабостей…

Рано утром три всадника, закутанных в гражданские плащи, под которыми были спрятаны доспехи и короткие испанские мечи, покинули лагерь. Они двигались в основном ночью, не привлекая внимания местных жителей и соблюдая максимальную осторожность.

Хейрон, более десяти лет с отрядами разведчиков рыскавший по этим местам, хорошо знал местности Бруттия, Лукании и Апулии. Лишь в Умбрии они справлялись у простолюдинов о дороге в северную Этрурию, но не вызвали у них никакого подозрения: те посчитали их за дружественных сицилийцев.