Исалка и Гауда вскочили на ноги.
– Сколько их? – озабоченно спросил Исалка. Он лихорадочно раздумывал, что делать – напасть или послать гонца в лагерь.
– Меньше, чем нас, – успокоил наблюдатель. – Но это тяжелая конница.
– Интересно, что им нужно? – спросил Исалка. – Очень странно. Большой конный отряд, ночью движущийся в сторону нашего лагеря… Похоже на самоубийство.
– Им не нужен наш лагерь. Им нужен этот холм, – усмехнулся Гауда. – Это усиленный отряд разведчиков. Они не подозревают, что мы здесь, иначе их бы было намного больше, чем нас.
Исалка согласился с ним, кивнув головой, на которую он уже нахлобучивал шлем.
– Позволь дать тебе совет, Исалка, – произнес Гауда.
– Говори, – неохотно отозвался тот.
– Надо разбить солдат на два отряда. Первый втянется в драку, а второй, когда противник увязнет, ударит с тыла.
Исалка, опытный командир, задумался лишь на мгновение.
– Согласен. Я возьму командование первым – в три сотни бойцов. Поначалу мы просто наделаем побольше шума, в темноте все равно ничего толком не видно. А ты с остальными, когда убедишься, что римляне полностью заняты нами, ударишь им в тыл. После этого я атакую их всерьез. Никто, кроме парочки пленных, не уйдет живым!
Быстро разделившись на два отряда, нумидийцы растворились в ночном лесу.
Консулы, одетые как простые легионеры – плащи из грубой ткани, на ногах солдатские калиги – были незаметны среди двухсот двадцати всадников, скакавших по ночной равнине.
Отряд двигался вперед, стараясь не производить лишнего шума: оружие и доспехи были закреплены, а копыта лошадей обмотали тряпками. Римляне молчали, напряженно вглядываясь в темноту ночи.
Однако нумидийцы не дремали: для них легионеры, скачущие по равнине в тусклом свете луны, представляли собой отличную мишень, а они сами не были заметны в темной чаще ночного леса.
Римский отряд достиг холма, и тут передние всадники начали неожиданно валиться с лошадей, сраженные вылетевшими из леса дротиками. Воины не успевали укрыться за своими небольшими круглыми щитами и, падая, попадали под копыта коней скачущих следом товарищей. Вслед за дротиками появились нумидийцы, похожие на подземных демонов; они визжали, улюлюкали, и как бешеные кинулись на римлян. Римляне оторопели, но враг, не развивая успеха, тут же рванулся обратно в лес. Всадники топтались на месте, не понимая, что им делать дальше – преследовать, оставаться на месте или поспешно отходить.
Марцелл, несмотря на свой огромный опыт, тоже растерялся: с ним это случилось едва ли не впервые в жизни. Он не подавал команд. Всадники, – это были союзники римлян, этруски и фрегелланцы, – не дождавшись приказа, начали разворачивать коней в сторону лагеря, однако путь назад уже преградили другие нумидийцы, появившиеся словно из-под земли.
Окруженные легионеры были вынуждены принять бой, но только фрегелланцы сражались мужественно, а этруски бросились наутек, сталкиваясь друг с другом и падая на землю.
Марцелл, справившись с первоначальной растерянностью, отдавал короткие приказы. Римляне, которые были вооружены лучше, чем противник, стали отбиваться, но силы оказались неравными и они сразу стали нести серьезные потери. Темнота еще больше затрудняла положение консула: звуки сражения неслись, казалось, отовсюду, и было невозможно различить, где свои, где чужие. Но тут сказался опыт легионеров, и римляне стали понемногу выбираться из кровавой мясорубки.
Гауда рубил неприятелей мечом наотмашь, даже не успевая прикрываться щитом. Это был его первый серьезный бой после прибытия в Италию, он соскучился по хорошей драке, и сейчас каждая клеточка его тела буквально звенела от наслаждения: Гауда был опьянен своей удалью, он поймал завораживающий ритм кровавой схватки и забыл почти обо всем. Под ударами его меча уже пал один из вражеских командиров – Маний Авлий, префект союзников, и теперь Гауда пытался добраться до пожилого римлянина, который вместе с двумя всадниками бесстрашно и умело отбивался от наседавших на него нумидийцев.
Он нутром чувствовал: этот римлянин – из знатных; он – настоящая цель. Опасаясь, что его могут опередить, Гауда оглушительно проорал боевой клич и изо всех сил метнул копье в сторону намеченной жертвы. И – удача: копье попало римлянину в бедро. Из раны тут же фонтаном хлынула кровь. Римлянин удивленно вскрикнул и, схватившись за древко копья, рухнул с лошади, которая испуганно мотнула головой, взбрыкнула и стала топтать упавшего седока. Реакция остальных врагов на это падение была поразительной: все дружно ринулись в сторону лагеря, пробив кольцо нумидийцев. Пусть удалось это немногим, но все же удалось.
Нумидийцы погнались за противником, но скоро остановились, опасаясь атаки со стороны вражеского лагеря.
В бою погибла большая часть римского отряда, в основном союзники-фрегелланцы. Из командиров выжили тяжелораненый консул Криспин, и сын Марцелла, Марк. Остальные были либо убиты, либо попали в плен.
Допрос длился уже целый час. Ганнибал сам задавал вопросы высокому, крепкому римлянину, который сидел на земле со связанными руками и ногами. Его лицо было в кровоподтеках и синяках, на голове – корка из засохшей крови и слипшихся белокурых волос. Двое здоровенных ливийцев, стоявших по его бокам, тяжелыми дубинками из италийского бука «помогали» ему вспомнить то, что от него требовалось.
Ганнон Бомилькар, Мисдес, Исалка и Гауда стояли за Ганнибалом, молча наблюдая за допросом. Стойкость и упорство этого римлянина восхищали их. Однако они провели на войне не один год и хорошо знали, что все это продлится недолго: пытка есть пытка, да и спрашивали пленного не о таких уж важных вещах, чтобы за них стоило умирать мучительной смертью.
Но вот римлянин наконец-то рассказал все, что от него требовали.
– Вот это новость! – восторженно вскрикнул Ганнибал и, обернувшись, посмотрел на соратников. – Вы слышали его слова?
Из присутствующих только Ганнибал, Мисдес и переводчик, грек из Тарента, понимали латынь.
Не дожидаясь ответа, полководец пояснил:
– Оказывается, он – ликтор Марцелла. Сопровождал консула в этой ночной вылазке.
Увидев, как вытянулись от изумления лица присутствующих, Ганнибал захохотал от восторга.
– Это еще не все! В отряде римлян были оба консула – Марцелл и Криспин! А еще – два военных трибуна и два префекта. Я не понимаю – старый Марцелл совсем, что ли, выжил из ума, сделав такую глупость – обоим командующим самим пойти в разведку, обезглавив армию?!
Исалка самодовольно улыбался, а Гауда напряженно думал: «Пожилой римлянин, которого я убил, неужели… не может быть… Это консул Марцелл?!..»
– Господин, – обратился он к Ганнибалу, – позволь мне сказать?
– Говори, – разрешил тот.
Гауда коротко рассказал о роковом для пожилого римлянина броске копья и о последовавшем за этим бегством врага.
Ганнибал немедленно стал подробно расспрашивать пленного, как выглядел и во что был одет Марцелл.
Закончив, он повернул к соратникам довольное лицо.
– Ты – счастливчик, Гауда! – Баркид смотрел на нумидийца с искренним восхищением. – Боги благоволят к тебе! Ты убил консула! И не простого консула, а самого Марцелла! Проси чего хочешь – ты всего достоин!..
Исалка с завистью посмотрел на Гауду. Именно он, командир нумидийцев, должен быть сейчас на месте этого изнеженного любимчика царевича. Именно ему должна достаться награда и похвалы полководца. Но Гауду награды сейчас волновали меньше всего: он был счастлив от того, что его клятва исполнена. Отец с братом отомщены.
Просьба Гауды удивила всех присутствующих:
– Я прошу, Ганнибал, лишь об одном. Прикажи найти тело Марцелла и похоронить его со всеми воинскими почестями.
– Ты не только отважный воин, Гауда, – ответил с уважением полководец, – но и обладаешь большим благородством. – Он обвел присутствующих тяжелым взглядом и объявил: – Да будет так! Я сам хотел поступить с павшим Марцеллом, как с героем. Он это заслужил.