В ожидании появления римских армий нумидийцы Адербала не сидели сложа руки. Они уничтожали вражеских фуражиров и сбивали с толку римских разведчиков, совершая глубокие рейды по вражеским тылам.

Но этот набег должен стать последним – нужно срочно возвращаться к Ганнибалу.

Постепенно воспоминания становились отрывистыми и расплывчатыми. Адербала стало клонить в сон. Его рука, поглаживающая бедро римлянки, замерла, но ее благодарный поцелуй в его плечо почему-то встряхнул молодого карфагенянина. Он вскочил, оделся и вышел наружу, где его солдаты устроилась на ночлег.

Нумидийцы были детьми пустыни, и домашний уют не привлекал их. Вытащив из дома все подушки, перины и тюфяки, они развалились под сенью фруктовых деревьев. Теплая августовская ночь, превосходное итальянское вино, жирная домашняя еда из хозяйских запасов – солдаты испытывали настоящее блаженство и благодарили своих нумидийских богов за подаренную усладу.

Одни спали, другие переговаривались, третьи прямо здесь удовлетворялись со служанками виллы, кряхтя от наслаждения.

Адербал подошел к Батию и Хираму, отдыхающим отдельно от остальных, во внутреннем дворике виллы. Они наслаждались свежестью небольшого фонтана и что-то негромко обсуждали.

– Караулы проверили? – спросил Адербал.

– Проверил, несут службу исправно, – ответил Хирам.

Вопрос был скорее формальным. В отряде Адербала караулы проверять не требовалось. Все бойцы были родом из местности, которая не одно столетие находилась под властью рода Батия. По обычаю, за малейшую провинность воина подвергали жестокой экзекуции, а его семью изгоняли в пустыню. Только так можно было выжить в суровых условиях Нумидии в условиях постоянных войн с соседями и борьбе за существование с природой. А несение ночного караула всегда считалось чем-то подобным священному ритуалу, который необходимо исполнять безукоризненно.

– Завтра возвращаемся в главный лагерь, – сказал Адербал, с трудом подавив зевоту. – Прикажите людям отдыхать. Хватит куража! Подъем будет ранним.

– Смотрю я на тебя, Адербал, и все большее уважение ты во мне вызываешь, – проговорил Батий. – Тебе только двадцать два года, но в тебе нет ни капли юношеской расхлябанности. Ты - дисциплинирован, требователен к себе, воздержан в пище и питье. А о твоей храбрости и бесстрашии в армии уже ходят легенды.

– Да уж, брат, – засмеялся Хирам, – отец так тебя любит, что порой мне кажется – он тебя усыновит, а нас с Гаудой оставит без наследства.

– Разумная мысль, – поддержал шутливый тон сына старый воин. – Может быть, и правда мне так поступить? Как думаешь, Адербал? Моим сорванцам необходимо еще расти и набираться мудрости, чтобы стать такими же, как ты, хотя они и старше тебя.

– Зачем же лишать наследства таких бесстрашных бойцов. – Адербал засмеялся и похлопал Хирама по спине.

Неожиданно лицо Батия стало серьезным. Он приподнялся, подбоченился и важным тоном произнес:

– Адербал, я много думал в последнее время и решил: ты должен стать членом нашего рода.

Он достал из-под туники золотой треугольный кулон на серебряной цепочке.

– Возьми это и надень.

Адербал взял вещицу в руки и внимательно ее рассмотрел. С лицевой стороны он увидел выгравированное изображение человека с головой льва, стреляющего из лука. С обратной стороны – надписи на непонятном языке.

– Это священный талисман нашего рода. Самого древнего и могучего рода Нумидии. – Лицо Батия светилось гордостью. – Мы называем его Канми. Любой наш соплеменник, увидев его на твоей шее, признает тебя своим господином и отдаст за тебя жизнь. И горе будет тому, кто не исполнит этот святой обычай! Его постигнет не только гнев богов, но и месть сородичей! Теперь ты – мой названный сын!

В знак благодарности Адербал почтительно склонил голову и прижал правую руку к сердцу, затем торжественно надел амулет на шею

– Спасибо, Батий… – с чувством произнес он. – Ты для меня в Италии как отец, а Хирам – как брат. Я чту ваши обычаи и никогда не забуду оказанной мне чести!

После сказанного он поднялся и обратился ко всем бойцам по-нумидийски:

– Всем спать, немедленно! Завтра вы мне нужны свежими и отдохнувшими…

Следующим вечером отряд нумидийцев въезжал в главный лагерь карфагенян.

Прямо с дороги Адербал явился в шатер Ганнибала с докладом. Однако полководец не дослушал, прервав его на полуслове:

– Полно, Адербал. Я знаю, что ты выполнил все, как всегда, безукоризненно. Сейчас не до этого. Наконец-то мы даем сражение римлянам.

И он стал подробно разбирать роль отряда Адербала в завтрашней битве.

Августовский рассвет наступил неожиданно. Ночь была безлунной. Когда темнота отступила, враги увидели друг друга. Равнина протяженностью не более чем в три мили постепенно заполнялась вооруженными людьми. Они не мешали друг другу: обе стороны готовились к грандиозной битве, которую считали переломной в этой войне.

Стройные ряды римлян выглядели очень грозно: щит к щиту, плечо к плечу, ровный ряд копий, шлемов, султанов – все выровнено, как по линеечке. Манипулы расположены очень плотно, но длину шеренг невозможно было охватить взглядом. По флангам расположилась конница, возглавляемая консулами. На левом – Варрон с союзниками, на правом – римские граждане Павла Эмилия.

Армия Рима напоминала мощнейший таран, готовый без труда пробить любую оборону.

Карфагеняне понимали, что враг силен, организован и число его велико. Но это не очень беспокоило их: у римлян не было самого главного – полководца, подобного талантливому Баркиду.

Ганнибал расположил свои войска в следующем порядке: в центре выступающей вперед дугой он поставил галлов и легковооруженных иберов; слева и справа от них расположились десятитысячные отряды ливийской пехоты; на левом фланге – тяжелая кельтская и галльская конница под командованием Гасдрубала из Гадеса; на правом – легкая нумидийская, возглавляемая Ганноном Бомилькаром.

Отряд Адербала в пятьсот человек держался особняком. Ганнон был предупрежден об особом задании, полученном ими непосредственно от Ганнибала.

Послушные нумидийские кони не резвились, а стояли как вкопанные, не мешая своим хозяевам наблюдать за подготовкой к сражению. Адербал долгое время не мог привыкнуть к такой послушности и преданности этих низкорослых друзей нумидийцев. Они напоминали ему прирученных собак. На войне он в полной мере оценил все их достоинства. Их не надо было привязывать во время спонтанных ночевок; в засадах они вели себя безупречно – скорее враги услышат седока, чем его лошадь; кони никогда не покидали своих раненых хозяев. Поэтому вначале похода он сменил своего кельтиберийского скакуна, высокого красавца, на нумидийского жеребца, подаренного ему Батием, и сейчас нисколько не жалел об этом.

Наблюдая за построением армий с высоты своего преданного коня, Адербал оценил позиции противников. Ему показалось, что ни у одной из сторон нет явного преимущества.

Однако он заметил, что римлянам в лицо дул горячий южный ветер, несущий густую пыль. Скорее всего, глаза легионерам забивало песком.

Армии еще строились, когда Адербал увидел большой отряд одетых в шкуры диких животных воинов, рассыпающихся по полю впереди строя карфагенян.

«Началось, – подумал он. – Пошли балеарские пращники».

Адербал почувствовал неприятный холодок внизу живота. Он не придал ему особого значения. Обычное ожидание чего-то грандиозного. Чего-то, что могло лишить жизни его самого и его товарищей. Наверняка кого-то из своих боевых соратников после сегодняшнего сражения он никогда больше не увидит. Адербал знал, что сейчас это мимолетное ощущение пройдет, и останется лишь жестокая, смертельная, незабываемая красота сражения.

Тем временем балеарцы засыпали врага камнями и дротиками. Но легионеры, укрывшись за ровными рядами больших щитов с закругленным верхом, не понесли серьезных потерь.

– Смотрите! – крикнул Хирам, указывая куда-то влево.