Какое-то время они снова ехали молча. Гасдрубала по-прежнему одолевали мрачные мысли. Все же он встряхнулся, и, пересилив себя, уверенно произнес:

– Не думай плохого, Мисдес! Я не робею и не падаю духом. Завтра на поле боя никто и не заподозрит о моей сегодняшней слабости. Однако надо реально смотреть на то, что преподносят нам боги.

– Вот таким мне приятней тебя видеть! – воскликнул Мисдес. – Все знают, что ты сполна обладаешь мужеством воина и талантом полководца. И враг завтра это увидит!

На самом деле Мисдесу было тоже не по себе и его тоже одолевали скверные предчувствия. Отправляясь в поход, он попрощался с Аришат, которая не плакала, как это обычно случалось перед долгой разлукой, а лишь сказала, обхватив его шею своими нежными руками:

– Мисдес, я уверена – мы скоро увидимся! Я привыкла к твоим частым отлучкам и уже почти не переживаю за тебя. Я знаю: тебя хранит Тиннит. Она услышала мои молитвы и призвала меня, когда ты лежал тяжелораненый. Она помогла тебе выжить. Она защитила тебя тогда, защитит и теперь. Так что возвращайся скорее домой, любимый!..

Эти слова жены не выходили из его головы. Но он не стал рассказывать об этом Гасдрубалу, чтобы не ухудшать его и так неважное состояние духа.

Рано утром войска подняли по тревоге. Был отдан приказ плотно поесть и выступать по сигналу.

Гасдрубал созвал командиров у себя для окончательного уточнения плана сражения. В армии было много испанцев, которым Гасдрубал не доверял до конца, и поэтому расстановка сил разъяснялась на походном столике, с которого только что убрали еду – полководец как бы просто пригласил ближайших соратников на завтрак.

Вскоре армия выступила на равнину между лагерями и встала, показывая врагу готовность принять бой.

В центре большой неорганизованной массой топтались испанцы, выстроенные карфагенскими командирами в некое подобие рядов. На правом фланге стояли отряды карфагенской пехоты, которыми командовал Мисдес. На левом – немногочисленные ливийцы из числа оставленных Ганнибалом, усиленные легковооруженными иберийскими наемниками. Нумидийская конница и слоны разместились рядом с пехотой Мисдеса. Наемные кельтиберийские всадники – возле ливийцев.

Гасдрубал не напрасно ждал Сципионов: те сразу приняли вызов.

Римские легионы вышли на огромное поле и стали строиться в обычный для себя порядок: три ряда манипул и конница по флангам.

Легион Тиберия Фонтея стоял напротив карфагенской пехоты Мисдеса. Хотя расстояние между ними было достаточно большим, и Фонтей не различал напряженных лиц молодых пунийцев, однако он интуитивно чувствовал: это новобранцы, они боятся грядущего боя.

Его же бойцы были полны решимости. Им не терпелось отомстить за родную поруганную землю и гибель боевых товарищей в Италии.

Раздался сигнал боевой трубы, подхваченный горнами манипул, и легионы центра, прикрывшись стеной щитов, двинулись в атаку.

Первыми шли манипулы гастатов – по шесть шеренг в двадцать рядов молодых, отчаянных римлян, которым нужно было набираться военного опыта и привыкать к войне. Между манипулами оставили проходы для велитов, которые забрасывали врага дротиками и камнями из пращей.

Крики центурионов здесь слышались чаще всего: молодых нужно поучать и оберегать от смертельных ошибок.

– Держать строй! Выше щиты!.. – надрывался Вибий Алиен – боевой товарищ Тита Юния по Требии, дослужившийся в Испании до центуриона гастатов. Он был чрезвычайно горд своей новой должностью и старался показать, что не зря ему доверили символ центуриона, виноградную лозу – розгу, которую он постоянно пускал в дело.

– Ты куда смотришь, сын осла! – орал он, замахиваясь лозой на молодого гастата, вскинувшего взгляд куда-то в небо. – Хочешь, чтобы балеарский камень заехал тебе между глаз?!

За гастатами, на расстоянии ста шагов, шли принципы – опытные воины, прошедшие через горнило множества сражений, готовые прийти на помощь своим молодым товарищам.

Последними неторопливо маршировали триарии – заслуженные ветераны, элита легиона, они не чеканили шаг и не нуждались в понукании центурионов.

Тит Юний, старший центурион первой манипулы триариев, не давал никаких указаний своим подчиненным. Но он, как центурион «первого копья», постоянно наблюдал за всем легионом. «Молодец Вибий, – одобрительно подумал Юний, услышав ругательства приятеля. – Быть ему когда-нибудь на моем месте!» Пока все шло как надо: легион был готов вступить в схватку.

– Труби: метнуть копья! – крикнул центурион трубачу легиона. Прозвучали дублирующие сигналы горнов, гастаты задержали шаг и с силой метнули пилумы во врага.

Стоящие в центре армии Гасдрубала испанцы прикрылись щитами. Потерь среди них не было, но щиты стали бесполезными: пилумы глубоко застряли в них, потянув своей тяжестью вниз.

Неожиданно для римлян (и еще более неожиданно для Гасдрубала) первые ряды испанцев, побросав щиты, обратились в бегство. Нет, они не были трусами, однако атака римлян стала для них веской причиной для того, чтобы покинуть поле боя и не уходить с Гасдрубалом в далекую и совершенно ненужную им Италию. Напрасно карфагенские командиры метались между бегущими, пытаясь повернуть их обратно: испанцы удирали как зайцы, бросая оружие и доспехи.

Однако оставшиеся верными Гасдрубалу ливийцы и карфагеняне успели охватить римское войско с флангов. Закипела настоящая битва.

Триарии Юния, которым полагалось вступать в бой последними, и то только в крайнем случае, вынуждены вступить в схватку ранее гастатов и принципов.

Мисдес умело командовал правым флангом. После удачно проведенной атаки карфагеняне воодушевились. Бой с римлянами шел на равных. Солдатам Мисдеса удалось расшатать строй манипул: все перемешалось, битва превратилась в отдельные поединки.

Мисдес метался на коне между рядов и подбадривал воинов. Молодые карфагеняне, хотя и не имели сколько-нибудь значительного боевого опыта, но сражались достойно. Отпрыски знатных родов, решившие поменять торговое ремесло на воинскую славу, они недавно прибыли в Испанию под впечатлением побед Ганнибала, и мечтали когда-нибудь войти в поверженный Рим. Ветераны, оставшиеся с Гасдрубалом для подготовки новобранцев, вполне сносно обучили их тонкостям ведения боя. И сейчас молодежь доказывала, что не зря провела столько времени в тренировочных лагерях под Новым Карфагеном.

Заметив рослого римлянина, который, как и он, с высоты своего коня отдавал приказы, Мисдес стал пробиваться к нему. За ним последовали охранявшие его два воина «священного круга». Мисдесу удалось приблизиться к римлянину, тем более что тот (а это был Тиберий Фонтей) не стал уклоняться и двинулся навстречу, приняв вызов.

Центурион Тит Юний, находившийся возле легата, заметив, что карфагенянин пытается вступить в поединок с Фонтеем, атаковал телохранителей Мисдеса и стал теснить их, ловко орудуя двумя короткими мечами. Он одинаково хорошо владел обеими руками, и воины «священного круга» постепенно начали отступать.

Мисдес и Фонтей столкнулись лицом к лицу. Они были чем-то похожи: оба сильные, опытные, умелые в ведении рукопашного боя, мастерски владеющие оружием. Даже кони у них были приблизительно одного роста. Первая сшибка не принесла преимущества никому.

Никто не вмешивался в этот бой. Впрочем, приблизиться к двум всадникам мешали Юний и охрана Мисдеса, которые отчаянно бились друг с другом.

Удары, наносимые Мисдесом и Тиберием, не достигали цели. И тот и другой либо искусно уклонялись от выпада противника, либо прикрывались небольшими круглыми щитами. Мечи выбивали искры, а пляшущие кони не давали нанести точный удар в незащищенную часть тела. Бойцы уже начинали выдыхаться, когда конь легата, в круп которому угодил чей-то дротик, рванулся в сторону.

Фонтей попытался удержать равновесие, открылся и тут же получил сильный удар в голову. Шлем легата съехал в сторону, но удержался на ремешках- это спасло Тиберия от следующего удара, который мог стать смертельным. Скользнув по гребню шлема, острая фальката Мисдеса отрубила Фонтею правое ухо и рассекла щеку. Удар был настолько сильным, что выбил легата из седла, и он упал под ноги сражающимся.