— Словно средневековый замок в центре города, — произнесла я, заставляя Эвана остановиться и посмотреть на единственное общественное здание, которое чудом уцелело в Великом пожаре 1871 года.

Я игнорировала его шуточные протесты, когда затащила его внутрь. Мы стояли и рассматривали трубы и насосное оборудование внизу, опираясь руками на оргстекло, перед тем как пройти в расположившийся рядом туристический центр.

— Могу я вам чем-то помочь? — спросил служащий, когда мы вошли.

С непроницаемым лицом Эван рассказал ему, что мы туристы и проездом в городе, и у нас всего 36 часов на осмотр достопримечательностей Чикаго. Слава богу, у служащего было несколько действительно стоящих предложений, и мы вышли с кучей брошюр. Наше приключение начиналось с аренды велосипедов в одной из городских точек, отмеченных на карте. Потом, припарковав велики, мы отправились гулять босиком по песочному пляжу.

— Знаешь, у меня нет любимого места в Чикаго, — призналась я. — Но если бы и было, это был бы пляж. Разве не классно, что мы находимся в сердце континента и гуляем по пляжу?

Мы собирали камешки, чтобы пускать «лягушек», пили пиво в ресторане, оформленном под пляжную хижину, наблюдали, как пожилой мужчина пытался отыскать клад с помощью металлоискателя. Мы вернулись в город и купили в сувенирном магазине отеля «Дрейк» дешевые рюкзаки. Прокатились по набережной озера, пронеслись по паркам, в конце концов остановившись у скульптуры Клауд-Гейт. Мы кривлялись нашим зеркальным отражениям в «Бобе» и прошли под скульптурой, держась за руки и разглядывая ее снизу, что напоминало воронку черной дыры.

— Куда дальше? — спросил он. — Постой, дай угадаю. Художественный институт?

Я остановилась и улыбнулась. Я была рада, что он так хорошо меня знает.

— Куда же еще?! Тем более что это так вписывается в программу сегодняшнего дня.

— А у нас была программа?

Я подошла к нему, взяла его за руки и поцеловала, встав на цыпочки.

— Искусство дает мне ощущение полета, и это именно то, что я чувствую весь день с тобой. Паря над городом во время завтрака, гуляя, держась за руки. А сейчас просто смотря тебе в глаза.

— Осторожней, — сказал он с игривой интонацией. — Ты заставишь меня краснеть.

Я от души рассмеялась.

— Вот на что я бы с удовольствием посмотрела.

Мы сдали велики в одной из точек проката и начали идти по парку Миллениум в направлении музея.

— Ты был в Европе? — поинтересовалась я.

— Несколько раз, — ответил он.

— Я не была. Хотя всегда хотела туда съездить. Я мечтаю побывать в Лувре и Сикстинской Капелле. Хочу стоять там и проникаться той силой власти, которая присутствует там, потому что это важно, это бессмертно и... — Я заставила себя остановиться, качая головой.

— И что? — спросил он.

— Ничего. Это неважно.

Он взял меня за руку и легонько сжал ее.

— Ничего, серьезно. Просто случайные глупые мысли.

— Самые лучшие, чтобы поделиться ими на воскресной послеобеденной прогулке.

— Ладно, — согласилась я, делая вид, что делаю это нехотя. — Я думала о моем отце. Я действительно его люблю. Но в политике нет страсти. Не для меня. Я сделала это, я получила степень, но это не мое, понимаешь? Потому что это не способ что-то создать, это потребление. Политика — это способ отобрать у других и разделить между собой.

— И, несмотря на это, ты уезжаешь в Вашингтон.

Я отвела взгляд, пожимая плечами.

— Это замечательная возможность.

— Да, — ответил он.

Я взглянула ему в глаза.

— Но?

— Я просто думаю, замечательная ли эта возможность для тебя?!

Я промолчала. Я сказала Эвану, что он знал меня настоящую, но только сейчас я осознала, что это значит, и не была уверена, что мне это нравится. Это было хорошо, когда касалось постели. И совершенно по-другому, когда он действительно знал, о чем я думаю.

Тогда я не отнеслась к его словам серьезно, отмахнулась от них, как от назойливых комаров. Как от чего-то незначительного и бессмысленного. Подумаешь. И еще потому, что не хотела говорить ни о искусстве, ни о политике. Вообще ни о чем, что могло бы подсказать мне, чем я хочу заниматься в своей жизни. Поэтому я предложила вместо музея взять такси и поехать в зоопарк «Линкольна». Это было идеальным решением. Мы оставили тему о моей работе и увлечениях и провели остаток дня, гуляя, держась за руки, покупая мороженое в рожке и содовую, чтобы как-то охладиться. Мы фотографировали животных и пересылали друг другу фото.

Это было глупо. Это было весело. Это именно то, что мне было нужно.

После мы поужинали в маленьком итальянском ресторанчике «Эль Фреско» и вернулись в пентхаус. По дороге я фантазировала о диких сексуальных шалостях. О связанных запястьях и о разных других удовольствиях, которые создаст эротическая фантазия Эвана. Одна эта мысль заставила меня распалиться и возбудиться в предвкушении. Но когда мы вернулись, остаток вечера прошел не так, как я себе нафантазировала. Мы неторопливо и лениво занялись любовью в душе, а потом, взяв бутылку вина, расположились на террасе. Мы сидели на диванчике для двоих, я положила голову ему на колени, а он гладил меня по волосам. Мы говорили о сегодняшнем дне, о нашей жизни, обо всем и ни о чем.

Думаю, это был самый романтический и нежный день в моей жизни. Несмотря на то, что с самого начала меня привлекала дикая часть Эвана, я не могла не думать, что именно этот нежный романтизм Эвана для меня опаснее всего.

Сейчас, когда я стояла в маленькой кабинке с Эстер, вспоминала вчерашний вечер, я не хотела расставаться с этими ощущениями, но еще больше не хотела делиться ими с ней. У меня было ощущение, что если я это сделаю, то все испорчу.

Поэтому я улыбнулась и сказала, что хорошо отдохнула, и спросила, с чего она хочет начать.

— Мне жаль, что я так долго отсутствовала. Наверное, накопилось работы?

— Пустяки. Джен нуждался в твоей поддержке, а мы как-то справлялись. — Она отодвинула мой стул и села, мне пришлось опереться на стол. — Если честно, дела немного заглохли, когда он заболел. Как бы бесчувственно это ни звучало, мы старались избегать внимания. Слишком много внимания заставило бы инвесторов нервничать.

— Грядут перемены, — сказала я, давая ей понять, что поняла, что она хотела мне сказать.

«Холдинг Поглощений Джена Говарда» занимался приобретением и продажей компаний. И хоть Джен нанял лучших из лучших для оценки потенциала компаний по всему миру, он все равно был лицом компании. Несомненно, его смерть многое меняет в политике компании. Я не винила наш отдел связи с общественностью в их нежелании привлекать внимание к такому важному для фирмы событию. Но теперь, когда он умер, нам не удастся избежать огласки.

— Да, — ответила она. — Но, думаю, мы готовы. Вообще-то, я хотела поговорить с тобой о том, чтобы ты передала свои обязанности фонду. Там накаляется обстановка.

— Из-за смены управления фонда?

Она кивнула, потом продолжила объяснять.

— Мы хотим увеличить активы и прибыль фонда Джена, — призналась Эстер. — И использовать эту прибыль для создания постоянной программы стипендий на обучение, защиту и восстановление. Твой дядя концентрировался на молодежи, искусстве и истории. В мире очень много детей, которые не могут получить соответствующее образование, и слишком много редких документов и картин, которые будут утеряны в следующее десятилетие, не говоря уже о следующем столетии.

— Я согласна с тобой, — ответила я, но мой голос выдал волнение.

Если я все правильно поняла, она просила меня начать работать в фонде. И это, честно говоря, было бы работой моей мечты. Но тут я вспомнила кое-что. Немного придя в замешательство, я была рада, что мне было на что опереться.

— Эстер, — начала я медленно, — я уверена, что бы ты ни задумала, это будет замечательно. Но я переезжаю. Я уезжаю в Вашингтон, — объясняла я, когда она посмотрела на меня с широко открытыми от удивления глазами. — Я буду работать на Капитолийском холме.