- Да, - продолжил Мастер, словно подтверждая их мнению, - это позволило закончить уже сегодня.
Улыбнувшись, художник достал из кармана куртки небольшой фонарик и показал ребятам:
- Представляете, я пользовался этим, чтобы сделать последние мазки, когда стемнело.
Ученики переглянулись, как бы говоря друг другу: «В его возрасте странности - обычное явление. Рембрандт, говорят, и не такое выкидывал ... »
- Вы ее рассмотрите завтра. А в этот вечер ... - художник жестом пригласил учеников встать у него. - Сегодня я хочу вам кое-что показать. И услышать, что вы увидели.
- Что? - заинтересованно спросил Весельчак.
- Город - старый очертил рукой в воздухе полукруг, включая панораму цветных огней внизу. - Город ночи ...
- Это название картины ... - Задумчивость посмотрел на землю с высоты четырнадцати этажей и пожал плечами: - Ничего особенного, как по мне. Обычный город. Темно. Высоко. Мы видели такое уже тысячу раз ... И это не интересно. Мне, по крайней мере ...
Мастер положил ладонь на плечо Замыслы. Осторожно, словно имел дело с очень хрупким материалом.
- Ты сегодня не в духе?
Тот снова пожал плечами:
- Нет, не то чтобы ... - однако через секунду добавил: - Наверное.
- Что-то серьезное? Может, хочешь ...
Задумчивость покачал головой.
Весельчак усиленно изображал равнодушие к их разговору. Хорошо, что темнота скрывала его улыбку. Он, как никто другой, знал, что его другу присущий подобное положение: серьезный и грустный и одновременно раздражен. На этот раз Весельчак знал даже причину: его товарищ безнадежно влюбился в женщину, лет на десять-двенадцать была старше него. Без взаимности.
- Что ж, - после минутной паузы сказал художник. - Я не настаиваю. Личное всегда оставаться в тайне.
- причин нет, - поспешно оправдался замысел. - По крайней мере я ее не знаю ...
Весельчак хихикнув, но сделал вид, будто закашлялся. Затем заговорил, меняя тему:
- А с вами такое бывало, маэстро?
- Да, иногда - с пониманием улыбнулся художник. - И сейчас случается. Изредка ... И все точно так же - без определенных причин.
- Я думаю, что причина всегда существует, - уверенно заявил Весельчак. - Даже если ее не заметно - то же заставило улыбаться Монну Лизу.
- Улыбаться ... Может, ты и прав, - Мастер вглядывался куда темную даль, словно пытался достичь горизонта, затопленного ночью. - Но иногда тебя действительно беспокоит то, что упорно не желает показаться при свете дня ... особенно, когда стареешь. Или начинаешь понимать ... Только вас это коснется еще не скоро.
- А как вы справляетесь с этим, когда причина ... ну, скажем ... - запнулся Задумчивость, краснея. - Я имею в виду ...
- Я тебя понимаю, - кивнул художник. - Конечно, это зависит от самой причине - он продолжал смотреть туда, где, как крылья гигантской птицы, проплывали тяжелые облака. - Я часто начинаю думать о чем-нибудь значительно больше, чем я сам. Например, о звездах, - он указал рукой на чистый клочок неба. - Я стараюсь ... просто пытаюсь представить себе, насколько велика наша Солнечная система. Представляю, сколько времени потребовалось бы быстром самолете или поезде, чтобы достичь Юпитера или Плутона. Или - сколько тысячелетий это заняло бы у человека, который идет пешком. А потом сравниваю этот фантастически долгий путь с расстоянием хотя бы до ближайшей звезды ... скопления ... масштабам Млечного Пути, миллиардами звезд, намного превосходящие наше Солнце и как частицы пыли творят его. Я пытаюсь представить целая Вселенная, где наша невероятно огромная галактика - не более чем крошечная мерцающая искра, летящая сквозь бесконечное пространство среди миллиардов, а может, и квинтильонов таких свитлякових роев ... Наконец спрашиваю себя: что такое мои проблемы, какими бы всеобъемлющими и катастрофическими они мне казались, да и сам я - по сравнению с этим?
Мастер замолчал, глядя на учеников с видом человека, которому повезло отколоть себе кусочек от неприступной скалы Истины.
- Карлик ... - нерешительно сказал замысел.
- Ничто ... - коротко бросил Весельчак.
- Именно так, - согласился Мастер. - Даже меньше ... чем ничто. Намного меньше.
- И как? Помогает? - спросил Весельчак. - О проблемах, я имею в виду.
Старый художник с непониманием посмотрел на лукавую улыбку ученика, застегнул «молнию» куртки под самый верх и вдруг рассмеялся сам:
- Если честно, не всегда ... а в последнее время - совершенно редко. Чаще - просто помогает переключиться.
Весельчак повернулся к огням ночного города, как давая понять, что тема упадочничества духа исчерпана, и Столпам Мироздания ничего не угрожает.
- Так мы будем смотреть на город или нет?
- Конечно ... - ответил Мастер, продолжая улыбаться. Они встречались часто, и Весельчак нравился ему с каждым разом все больше. С парня что-то может и получиться ... Даже если он бросит живопись.
- Конечно, будем ...
Задумчивость едва слышно пробормотал что-то неразборчивое; похоже, идея смотреть на город его совсем не вдохновляла.
Минут десять они молча стояли на крыше дома. Здесь, наверху, сильнее чувствовался сырой осенний ветер, налетал внезапными, как ночной хищник, порывами и исчезал так же неуловимо, как и появлялся, оставляя после себя лишь отголосок ледяного дыхания - предсказателя ранней зимы.
Где-то вдали полыхала молния. Под ними, как феерия угасающего праздники, мигали тысячи, десятки тысяч огоньков - рисунок этой разноцветной мозаики непрерывно менялся, как полотно большой живой картины.
- Я подумал ... - первым нарушил тишину Весельчак. Сейчас в его голосе не было обычной иронии. - Каким видит наш мир отрыватели голов?
- Иное ... - отозвался художник.
Задумчивость, стоявший позади учителя и друга, заметил, как тот вздрогнул.
- Иное ... Но не стоит об этом говорить.
Что-то в голосе Мастера заставило Весельчака пожалеть о своих словах.
Они помолчали еще некоторое время, глядя на город, засыпает, постепенно погружаясь во мрак, медленно подчиняясь власти ночи и отдаваясь в ее бестелесные объятия. Здесь это чувствовалось особенно остро.
- Что ж, друзья мои, - сказал старый художник, возвращаясь к ученикам. - Уже поздно, пора ... С кого начнем? Может, у тебя? - со скрытым сомнения и одновременно с какой-то родительской надеждой взглянул на Замысла.
Тот неохотно кивнул. Он бы вообще не открывал рта - выражаясь, он всегда чувствовал себя неуютно. Казалось, что все мысли куда-то исчезали, как мелочь, когда они наиболее необходимы.
Вот, например, Весельчак ... Как говорил Мастер: «Несмотря на неизлечимую косоглазие в изображении перспективы, он все-таки умеет видеть». Весельчак всегда удавалось вызвать положительную улыбку старого. Ему удавалось сказать именно то, что художник хотел услышать. Задумчивость не понимал, чего именно от него хотят и это его раздражало. Он без особого труда мог воспроизвести с точностью до деталей (даже по памяти) любой пейзаж или натюрморт, который видел хотя бы мельком - причем гораздо более реалистично (почти фотографически) - и лучше владел кистью, чем другие, в том числе и Весельчак. Тогда почему же старый ...
- Ну ... - Задумчивость вздохнул, как человек, сознательно убеждена, что перед ней поставлена непосильная задача (и всего, еще и совсем бессмысленная, на ее взгляд). - Дома ... Улицы ... Фонари ... Я не понимаю! - разозлился юноша. - Черт! .. Ну для чего это все? Разве не важнее точно передавать то, что существует реально? То, что может увидеть каждый, то, что есть! Для чего нужны все эти выкрутасы? Почему я должен что-то придумывать?!
В глазах художника блеснула безнадежность, но он сумел скрыть этот взгляд, отвернувшись в сторону ночного города.
- не выдумывай ... смотри ... Ты думаешь, что живопись умер еще сто лет назад, когда появилась фотография?
Задумчивый промолчал.
- Нет, не умер, - тихо сказал старик. - И этого никогда не случится, пока существует мир, человечество ... и люди, единичные люди, способные делать видимой для каждого скрытую суть вещей. Это творят, в частности, художники. Я надеюсь, ты понимаешь, что я хотел сказать, или когда поймешь ... Ну что ж, давай оставим пока это ... - он повернулся к Весельчака. - Может, тебе удастся ...