– Я Королева, пронзи меня молния! И я смогу начать!

– Древняя мудрость гласит: если огромное тяжелое колесо уже вращается, нетрудно толкать его, чтобы оно не встало, трудно сдвинуть его с места, покуда оно стоит.

– Начнем с тебя: я хочу, чтобы ты разговаривал с женщинами. Я приказываю тебе делать это. Ты молодой король, и твоё поведение должно задавать тон придворной жизни. На всех коктейлях, раутах, балах ты будешь подходить к женщинам, здороваться с ними, шутить, и когда они начнут спрашивать, почему ты себя так ведешь, я объясню им, что мужчина – разумное и свободное существо, а не домашний питомец, и тогда они задумаются. Общество консервативно, я понимаю. За моей спиной пойдут разговоры. Аристократки решат, что я позволяю себе причуды, всё так, но рано или поздно самые смелые позволят и своим мужчинам держаться в свете как держится супруг Королевы…

– Мне страшно разговаривать с женщинами. Я говорил до этого только с матушкой, с Селией, с охраной. Ну… и с вами.

– Вот, ты же смог как-то одолеть свой страх, чтобы поговорить со мной.

– Я очень хотел. Желание может победить страх. Но все эти надменные аристократки! Я ведь чувствовал, что вы мне ответите, ведь вы атлантийка… А они могут меня проигнорировать. Посмотреть неодобрительно. Осудить вслух. У них свои представления о том, как должен вести себя мужчина, и кто знает, как они отреагируют, если я выйду за условные границы дозволенного.

– На то ты и король! Если они посмеют обижать тебя, я стану наказывать их.

– Это самоуправство. Вас не простят. Вас объявят тираниссой! Веками свет жил по своим устоявшимся правилам, нарушившие эти правила платили дорогую цену, и чем выше статус, тем больше цена ошибки. Королевская власть отнюдь не означает возможности контролировать аристократию; у аристократии всегда были ресурсы: земля, нефть, золото – королевский род мог противопоставить этому только Кровь – на почтении к Закону Крови держалась королевская власть, а почтение так легко разрушить! – королевы потому лишь оставались королевами, что волей-неволей вписывались в общий натюрморт светской жизни.

– Но ведь надо меняться к лучшему! Короли должны жить с оглядкой на остальной мир, а не вариться в собственном соку! Уж отменить варварский закон о праве на убийство мужа в случае его измены я могу? Штраф – это неслыханно! Наказание должно быть более суровым! В Новой Атлантиде это проходило бы по статье «умышленное убийство» и каралось бы лишением свободы на срок от восьми лет!

– Разумеется, вы Королева. Я могу вас только попросить действовать более осторожно. После того, как родится наследница, истинная носительница Крови женского пола, ваше положение станет более уязвимым. Не исключено, что будут покушения или попытки дворцового переворота. Взять хотя бы мою матушку: сколько я помню себя, она стремилась урвать себе вожжей больше, чем могла удержать, она болеет о власти, она жаждет её – невероятно, чтобы она не тешила сейчас тайную надежду стать регентшей при внучке.

Тати вернулась к разглядыванию мозаики на потолке. Завоевательница Лидия была запечатлена живописицами в тот момент, когда она, падая, успела зацепиться одной рукой за край парапета. На лице женщины, что еще секунду назад была могущественной царицей, застыла унизительная маска смертельного ужаса. Кроша ногти, оставляя на камне кровавые следы, из последних сил удерживалась она за самый кончик своей ускользающей жизни, некогда полнившейся свершениями и блаженствами. Толпа, изображенная на заднем плане, шествовала сквозь столетия в своем вопиющем бездействии. Растерянные лица аристократок, оруженосиц, прислужниц, ни одна из которых даже руки не выбросила вперед в знак желания помочь падающей, гениально освещали истинное одиночество человека, облеченного властью. Одиночество, когда над пропастью смерти тебя не поддержат, а толкнут. В небе над дворцом неистовствовал громовой, сочный закат. Дынные, коралловые, багровые, пунцовые и местами сангиновые оттенки придавали ему особенный роковой размах – художницам удалось вложить в бесстрастное небо мистическую сопричастность трагедии, под этим небом творящейся.

– Это ведь не единственное панно в этом дворце?

– Нет, конечно. Должно быть ещё "Пронзение копьем царицы Параскевы-кровосмесительницы".

– О, Всеблагая… Всё у вас под знаком крови.

– По легенде владычица Параскева много лет правила самовластно, имела она многих мужей и наложников, но все не могла насытиться. Меры не ведало сладострастие царицы. И в один судьбовершительный день узрела она младого сына своего, выходящего из купальни, узрела она, что к пятнадцати годам расцвел он, точно смоковница, и решила, что нет прекраснее его юноши во всех землях. Маяться стала царица, пожелала она себе сына своего, плоть от плоти своей, и не под силу оказалось ей укротить змия богомерзкой похоти. Взошла она на ложе с сыном, из утробы её исторгнутым, усмирила ропот ближних властию своей, но далеко пошла о том молва, и испугался народ, что разгневаются на кровосмесительницу богини, пошлют засуху, мор или войну, ворвались разгневанные люди во дворец, и пронзила смелая дева копьем царицу Параскеву…

– Складно излагаешь, – удивилась Тати, – прямо как по писанному!

– Так оно и есть. Я просто до сих пор помню эту песнь. Селия заставляла меня наизусть учить "Слово о древних правительницах". Целыми днями, бывало, зубрил, а по вечерам она посылала за мной, садилась в кресло и задумчиво слушала, как я рассказываю… Честно говоря, мне этого сейчас иногда не хватает.

– Селии? – Тати иронично приподняла бровь.

– Нет… То есть… Мне не хватает многого из того, что я делал при ней. Вы практически ничего от меня не требуете.

– А я должна?

– В нашей культуре принято, что женщина руководит жизнью своего мужчины. Она отвечает за его образование и занятия. Я понимаю, вы выросли в другом обществе, где каждый за себя, и я вас не виню, что вы не на все сто процентов исполняете обязанности жены по отношению ко мне…

– У меня нет слов. Ты хочешь, чтобы я тебе приказывала?

– Не совсем, но почти. Меня нужно направлять, контролировать… Я не привык к свободе. Мне целыми днями нечем заняться. В гостиницах, когда вы уходили по делам, я с ума сходил. Вы мне не велели даже читать. Не давали мне книг. Я сам находил их, и вы даже не проверяли, не содержат ли они информации, которая может быть мне вредной.

– Что за чушь ты мелешь? На мой взгляд книги – это самое интимное, что может быть в жизни. Всех книг не прочтешь, а некоторые книги лучше и не открывать. У человека есть святое право выбирать книги, и никто не смеет это святое право у него отнимать!

– В нашем обществе считается, что есть вещи, знать которые мужчине не положено. Я боюсь узнать их случайно.

– Ты должен как сорняки корчевать в своей душе ростки этой рабской логики! Тебе следует осознать, что ты самостоятельное и самодостаточное существо, способное решать, что тебе нужно. Я не собираюсь ничего тебе запрещать! Будто мне делать больше нечего, кроме как давать тебе уроки как школьнику и их с тебя спрашивать!

– Но вы даже ни разу не попросили меня спеть для вас или потанцевать! Это ведь главное предназначение мужчины – услаждать чувства жены, её взор, уши, руки. Для этого мы держим себя красивыми и опрятными, с детства учимся музыке и пластике. Мужчине нельзя быть угрюмым. Встречая уставшую жену вечером на пороге чистого прибранного дома, он должен сделать так, чтобы она в один миг забыла все неприятности дня и окунулась в мир гармонии и неги. Ещё: вы должны говорить мне "вы". В обществе странно смотрят, когда слышат ненароком ваше обращение ко мне… Ведь у нас будет ребенок.

– Ну это же нелепо! Ты ко мне на "вы" это куда ни шло, и то коробит! А уж мне тебе выкать…

– Так ведут себя все семейные пары. "Ты" – обращение к невинному юноше. Окружающие могут даже думать, что ребенок, которого вы носите, не мой, а, например, другого вашего мужа… У нас можно иметь их несколько, вы знаете.