Светка пришла в школу только ко второму уроку и весь день была какой-то молчаливой и подавленной. И обеим нам, я видела, неприятно было вспоминать вчерашнее, даже разговаривать друг с другом не хотелось, точно в чем-то стыдном мы вчера совместно участвовали. Только обе мы в тот день получили по двоечке: Светка по литературе, а я — по математике.

Пришла из школы, разогрела суп и котлеты с картошкой, поела и опять почувствовала такую усталость, что заснула прямо на диване. А мама и вечером ни о чем не спросила меня, только отец сказал:

— Когда ты вчера пришла домой?

— Да не поздно, со Светкой Муромцевой гуляла…

Он заглянул мне в глаза, но ни о чем больше не спросил, а я вдруг почувствовала неожиданное облегчение, будто тяжесть с меня свалилась, которую я хоть и неосознанно, но ощущала весь этот день.

Заговорила со мной Светка только через неделю. Получилось так, что мы с ней вместе вышли из школы, и она вдруг спросила:

— Ты, Анка, сердишься на меня, что ли?..

Хоть мне и было приятно, что она, а не я заговорила первой, но я только хмыкнула:

— С чего ты взяла?

— Разве я одна виновата, что на танцах тогда так получилось?..

Или уж умная Светка, или просто книг больше меня она читала — у Муромцевых громадная библиотека: две комнаты целиком занимает, — только умеет Светка всегда как-то так сказать, будто и я сама об этом же думала, да вот не сумела просто выразить словами. И я ответила уже примирительно:

— И ты, и я одинаково виноваты. Но больше, Светка, я на такие танцы не хожу!

— Вот-вот, — с облегчением проговорила она. — И я тоже, клянусь! А если тебе все-таки кажется, что я больше виновата, то прости, пожалуйста…

— Да брось ты!

— Но главное, за что я хочу от души поблагодарить тебя, что спасла ты меня, когда из машины вытащила!

— Ну уж…

Она вдруг остановилась и даже придержала меня за руку, глядя прямо в глаза. Ее некрасивое лицо сделалось удивленно-растерянным, остренький нос выдался вперед, приоткрылся рот, а в прозрачных глазках было испуганное изумление.

— Нет-нет, именно спасла! — и мне, и себе уверенно сказала она. — Понимаешь, меня ведь мужчина целовал первый раз в жизни, и я вдруг совсем голову потеряла, да-да! Только понимала, как во сне, что все это ужасно, что ведь это — первый встречный, которого я никогда, может, больше и не увижу, а ничего-ничегошеньки не могла с собой сделать, честное слово!

— Родителей стыдно?

— Это само собой… Но я ведь даже адреса этого мужчины не знаю, а если бы ребенок?! — Помолчала, вздохнула: — И не хозяином себе, оказывается, может быть человек, а? — и придвинулась ко мне, заглянула в самые глаза: — Слушай, а тебе приятно было?.. Ну, не только танцевать, а вот что мужчина за руку держит или обнимает?

— Да меня никто и не обнимал. На танцах прижался один рыжий дяденька, я его так толкнула! — И вдруг поняла, что Светка говорит сейчас о том главном, что последнее время сильно волновало и меня, и откровенно ответила: — А вообще — приятно… — И сама почувствовала, что покраснела.

— Вот-вот!.. — будто даже обрадовалась она и спросила: — «Любовь и голод правят миром» — слышала?

— Слышала. — Я снова пошла, а она — за мной.

Светка долго и задумчиво молчала, потом выговорила тихонько:

— А для женщины, может, это вообще основная часть ее жизни, ну, любовь, понимаешь?.. У мужчин там работа, дело, чины и звания, а что женщине остается, кроме ребенка?

— Возможно, — согласилась я и спросила: — А как же наши матери? Они-то еще ведь и работают, да и в полную силу. Хоть и дочери у них.

— Я об этом уже сто раз думала. Во-первых, у моей матери призвание к своей биологии, а у твоей — чувство долга, наверно… — Светка снова помолчала и будто завистливо даже вздохнула: — Моя-то мать — однолюбка, они с отцом до сих пор друг на друга наглядеться не могут.

— Так это же и правильно! Вон и мои родители так же.

— А откуда я знаю, что у моей матери в ее ранней молодости было? — чуть не как о чужой сказала она о своей маме.

— А я вот уверена, что у моей матери, кроме отца, никого не было! — сказала я.

— И на танцы она не ходила, и не нравилась никому, кроме твоего отца, такая красивая?

— Ходила, наверное, и нравилась, конечно…

— Вот о чем я и толкую. Ты еще сама не понимаешь, как тебе повезло, что ты красивая: как захочешь, так и проживешь свою жизнь, да-да! А вот я…

Это первое посещение танцев, а главное, то, что было потом в машине, так испугало нас со Светкой, что мы ни разу больше не отважились пойти на них.

2

Я училась еще в седьмом классе, когда отец однажды сказал:

— Запомни, Анка: главный человек на земле — рабочий, это его руками в первую очередь она обстроена. Ты гордиться этим званием будешь, когда сама трудиться начнешь, как я сейчас!..

Мама уверенно подтвердила:

— Нет в жизни, Анка, ничего, что было бы надежнее рабочего мастерства!

Так что я знала заранее: после восьмого класса пойду в техническое училище. Мне хотелось этого еще и потому, что просто не терпелось уже поскорее очутиться во взрослой жизни. А выбор моей специальности определили наши новые отношения с Борькой.

Как я теперь понимаю, началось это у меня давно, когда мне мама глаза открыла, что я красавица. Потом я разглядела, что и Борька — тоже красивый парень: и глаза у него черные, и густые брови срослись на переносице; и волосы на голове пышной волнистой шапкой; и лицо мужественное, с крепкими скулами, широким подбородком, прямым носом с четко очерченными ноздрями. И ростом Борька повыше меня сантиметров на десять, что тоже немаловажно, когда в самой тебе — метр семьдесят пять. И плечи у него пошире моих, хоть сила у нас и одинаковая: неоднократно приходилось нам бороться. Импонировал он мне и своей боевитой подвижностью: просто не могла я представить тогда ситуации, в которой Борька струсил бы, пока сама не сумела испугать его. А тогда казалось — чувство страха неведомо ему точно так же, как и неодушевленному роботу. К тому же Борька от природы обладал удивительной ловкостью и даже красотой движений…

И вот когда я начинала по-девичьи мечтать, герой моих грез двигался совершенно как Борька, и был таким же смелым до безрассудства, и глаза у него были Борькины, и лицо. Но было в нем еще что-то, чем он был во много раз лучше Борьки, хоть я бы и не смогла объяснить, что именно.

Все это произошло еще и потому, конечно, что Светка влюбилась в Борьку, а про мой характер я говорила уже: в первых классах благодаря ему даже сделалась отличницей, бессознательно соревнуясь с Катюшей Шамовой.

Сейчас смешно, а тогда у меня было ощущение, что красота моя будто накладывает на меня дополнительные обязательства. То есть просто не могла я уже не доказать лишний раз ее могущества, подтвердив тем самым, что она действительно существует.

Все, что я перечислила, имело, конечно, значение, но главное-то — меня просто тянуло к Борьке, как на канате. Мне было приятно, когда мы идем по улице и Борька держит меня под руку. Или стоим на Неве, прижавшись к парапету набережной, и он вдруг положит руку мне на плечи. Или даже едем в переполненном автобусе, и я чувствую его сильное горячее тело, притиснутое к моему. В общем, даже сниться он мне начал почти каждую ночь.

И вот мы трое — Борька, Светка и я — готовились уже к последнему экзамену за восьмой класс. Делали это мы на крыше нашего шестиэтажного дома, то есть одновременно и загорали. Расстелили на горячем железе крыши — июнь был на редкость солнечным — большой плед Муромцевых, Борька лежали посредине, и мы со Светкой — по обе стороны от него. И по очереди читали учебник физики, просматривали уже решенные в классе задачки. Было очень жарко, и нас обволакивала какая-то вялая истома. Когда я или Борька читали учебник, то Светка старалась незаметно погладить Борькино плечо или даже привалиться к его боку, а он морщился и отодвигался от нее.