— Ах ты девочка моя! — облегченно ответила она и потянулась ко мне; я нагнулась, а она обняла меня за шею рукой и крепко поцеловала.

Не хочу хвастаться, но магнитофонные записи у меня — самые модерновые, да и танцевать я люблю, неплохо это у меня получается; вон даже в самодеятельности я на каждом концерте бисирую. А вот Игорь, оказалось, танцует средненько, и это мне неожиданно очень понравилось: не такой он, значит, и в этом, как плясун Борька. То есть он и смущался, и вовсю старался повторять движения за мной, и покраснел от усердия, а я отплясывала себе от души, даже стекла в окне позвякивали и Дарья Тихоновна пришла поглядеть. Но главное, что старающийся Игорь, безуспешно повторяющий мои движения, стал вдруг и младше меня и чуть ли не глупее, а я — взрослее его и сильнее. Тогда я не понимала, конечно, этого и не смогла бы объяснить, только смутно догадывалась, но испытывала неожиданно для себя нечто вроде отношения матери к ребенку. Случайно возникнув во время танца, это чувство не исчезло во мне и потом, даже укрепилось оно, многое определив во всей нашей с Игорем истории.

Я все выплясывала, охваченная гремящими тактами музыки и счастьем, а Дарья Тихоновна стояла в дверях, восхищенно глядя на меня. И в ясных глазах ее уже не было печали, как в начале вечера, когда я вернулась с работы, теперь они светились бодростью и весельем. В перерыв между двумя пленками она даже успела сказать:

— И меня ты завела, отчаянная девка!

А, главное, Игорь стоял у стены, заложив руки за спину, как школьник, и не отводил от меня поголубевших глаз, смешно вытягивая шею. И был сейчас уже не ученым, способным создавать новые и умные машины, а несмелым парнишкой вот вроде Катюшкиного Симки Салова; и сейчас вот именно этим в первую очередь Игорь и был близок мне.

Неожиданно я заметила, что у Дарьи Тихоновны от усталости уже буквально слипаются глаза, как у моей Верушки сейчас, и выключила магнитофон:

— Новоселье закончено: спать! — и поцеловала ее, забрала магнитофон и пошла из комнаты.

Игорь тоже расцеловался с Дарьей Тихоновной, пожелал ей доброй ночи, пошел за мной. А у меня даже на спине кожа похолодела: так и чувствовала я, что вот сейчас должно что-то случиться! Хотела этого, боялась и не знала, хватит ли у меня сил противостоять Игорю. Так с магнитофоном в руке и притащилась на кухню, включила свет, поставила магнитофон на пол, присела к столу. К себе в комнату уж боялась пригласить Игоря: сейчас мне даже смешно, а тогда я опасалась того, что там — кровать. Игорь сел с другой стороны стола, и мы с ним долго молчали, а за темным окном все шел дождь.

— Жалко, что я курить так и не научился, — негромко сказал потом он.

Я хотела что-то ответить ему, но голос от волнения будто не слушался меня, и мы опять надолго замолчали. Я только боялась, помню, что вот сейчас Игорь по-своему вежливо скажет: поздно уже, ему пора… Боялась, хотела этого и одновременно не хотела, как ни странно.

— А диван Дарья Тихоновна для меня привезла, еще утром сказала мне: «Может, когда и поночуешь у меня по старой памяти…» — так же тихо проговорил Игорь, и голос у него чуть вздрогнул; потом пояснил: — Когда я был маленьким, ее кровать стояла у меня в детской.

«В детской…»

— У меня уже была любовь… — неожиданно для себя сказала я.

— И у меня… Даже два раза.

— Только обманулась я, оказалось, и не любовь это вовсе.

— Вот и у меня так же.

Мы опять надолго замолчали, и я все не могла поглядеть на Игоря, да и он на меня, кажется… А за окном по-прежнему успокоенно-ровно шуршал дождь.

— Можно, мы завтра снова увидимся? — спросил наконец Игорь.

— Я завтра в вечернюю смену… — начала я и испугалась: вот и первое препятствие! А ведь еще есть и Маргошка! Ну, делать нечего, и я сказала: — Строгая у тебя мама! — Замолчала выжидательно.

И он сразу понял, ответил успокоительно:

— Это она только поначалу…

Я решилась и подняла голову. Игорь глядел на меня совершенно так же растерянно-восхищенно, как и во время моего танца. Тогда я улыбнулась ему, и он сразу же заулыбался мне в ответ, точно я кнопку выключателя нажала и зажгла свет. Дождь почему-то зашумел сильнее, я сказала:

— Привыкнет, надеешься, твоя мама к дождику?

А он опять понял, чуть улыбнулся:

— Она себе не враг, знает, что остановись дождь ей не под силу.

— Зонтиком воспользуется или плащ наденет?

— Но уж не замокнет, — и он потихоньку засмеялся, а за ним и я.

И вдруг я, поняв, что мы с Игорем сейчас будем целоваться, испуганно вскочила. Игорь тоже встал, и коротенькую секундочку мы с ним постояли друг против друга. Я уже понимала, что не смогу противиться ему даже для виду, но он вдруг сморщился, на миг прикрыл глаза и — справился, выговорил глуховато:

— Завтра утром я никак не могу уйти с работы, срочное у меня дело, а послезавтра утром приеду, можно?

— Обязательно!

Потом было еще мгновение глухой, вязкой тишины, и снова Игорь преодолел себя, чуть ли не по-обычному вежливо выговорил:

— Доброй ночи тебе, Анка!

— И тебе, Игорь!

Он так и не решился даже протянуть мне руку, чтобы попрощаться. И был прав, конечно, мы оба не справились бы с собой, только коснувшись руками. Игорь рывком повернулся, одним движением открыл двери, выскочил на лестницу и захлопнул их за собой. А я постояла еще, прижимаясь к дверям щекой, и послушала его шаги, точно летящие вниз по лестнице.

7

Долго я не могла заснуть в ту ночь. Главное, потому, что у меня уже было ощущение: Игорь тоже любит меня! А о том, люблю ли сама я его, мне даже в голову не приходило задуматься, так уже я была уверена в этом. Лежала, помню, в постели, заложив руки за голову, слушала по-прежнему шумевший за окном дождь, и все вспоминала лица Игоря, глаза, и как он улыбается мне и все-все понимает с полуслова… Вон как он сказал, что Маргарита Сергеевна не сумеет воспрепятствовать нашему с ним счастью: «Она себе не враг». А я ведь даже прямо об этом и не спросила, иносказательно говорила про дождик… Умный он и даже тонкий человек, откровенный, как и я: когда я сказала, что у меня уже была любовь, и он тоже ничего не скрывал, ответил, что у него их даже две было… Ну, и что, если две: мне восемнадцать, а ему уже целых двадцать пять, да и к тому же все это у него было несерьезным, как у меня с Борькой… Хорошо и то, что работник он настоящий: ведь у аспирантов расписание свободное, а он отказался от свидания со мной завтра утром: «Я никак не могу уйти с работы, срочное у меня дело…»

А воспитанность у Игоря такая, что мне самой еще тянуться до него. Что бы я там ни говорила про Маргариту Сергеевну, а вот ведь сумела она так воспитать сына! И тотчас слегка даже обрадовалась, помню: а ведь возможно, что и никакой борьбы у меня с ней не будет; ведь и она, наверно, достаточно умный человек, опытный в жизни; поймет, что дождь ей остановить не под силу, как сказал Игорь, воспользуется зонтиком или плащом, но уж не замокнет.

Мне сделалось так жарко в постели, что я откинула одеяло, а потом и потихоньку вылезла, попила из графина холодненькой водички, даже зачем-то постояла у окна босиком и в одной рубашке. Вот мама была бы рада, если бы узнала, как может сложиться судьба ее дочери! Дождь за окном шумел все так же ровно и тихо, счастливый дождик. И неожиданно я сильно заволновалась, когда вдруг подумала: а что сказал бы отец про Игоря? Но снова вспомнила, как Игорь отказался от свидания со мной из-за работы, вспомнила, какими серьезными вещами он занимается и как, взяв обыкновенную сахарницу, понятно показал мне значение коэффициента внутреннего трения, которым он занимается. И успокоилась: отцу Игорь понравился бы, наверняка понравился бы!

Дарьи Тихоновны не было слышно. Я залезла в постель. Вот уж совершенно замечательная старуха, и как же мне повезло, что именно она оказалась моей соседкой! Она наверняка по-настоящему понравилась бы отцу и маме. И снова с радостью почувствовала то же ощущение чуть ли не родительской ласки, по которой так уже стосковалась, заулыбалась тихонько, прошептала: «Вы не беспокойтесь, отец и мама, не одна я дома без вас осталась! Правильно вы воспитали свою Анку, понравилась я Дарье Тихоновне, понравилась!..» И еще порадовалась, когда сообразила: ведь именно она вынянчила своего Игорешку, а на руках такой женщины плохой человек вырасти просто не может!