Утро выдалось хоть и светлое, а сырое. Неподалеку кусты голубики все мокрые. На каждой белой ягодке прозрачная капля висит, вспыхивает на солнце. Ручей бугрится мутной водой. Ром, лениво потягиваясь, сквозь зевоту говорит: надо бы переедать, пока подсохнет тайга, вода в ручье спадет. Кирьке все это до форточки, ему надо поскорее увести отсюда глазастого цыгана, чтобы не раскрылась тайна. Хитрит Кирька, торопит товарища, мол, потеряют их, чего доброго, искать кинутся.

- Пошли так пошли,- согласился Шатров и поднял голенища резиновых бродней. Кирьку-торопыгу пустил вперед. Идет сзади сухонький, насвистывает -весело. А Кирька в мокрых кустах, и травах на первой же версте выбродился по грудь. Да еще узелок в сапоге сдвинулся, волдырь натирает, ходу не дает.

Зашли в высокий осинник. Рубцеватые стволы у старых осин в три обхвата. Ветра нет, а округлые листики на длинных черешочках покачиваются, трепещут. Кирька доподлинно знал со слов бабушки, что осины боятся страшного суда: на осиновом кресте Христос повешен.

- Привал! - сбрасывая тяжелый рюкзак, предложил Кирька.

Поглядел Кирька на Шатрова и диву дался: забрал за-чем-то Кирькино ружье и ходит меж осин, что-то выискивает вверху, аж голову запрокинул.

- В-ворон считаешь? - съязвил Кирька.

- Сучок понадежнее ищу,- откликнулся Ром.

- 3-зачем?

- Грешника повесить хочу.

Ого! Кирька много слыхал подобных историй про копачей. Вот так вдвоем наткнутся на золотишко, а из тайги возвращается один…

Не дожидаясь трагической развязки, Кирька вскочил и на цыпочках прокрался за деревья, а потом припустил, что было прыти в ногах.

Оглянулся Шатров, а Кирьки и след простыл. Слышит, где-то впереди только кусты шуршат.

- Постой! Я пошутил!

«Н-не на шутника напал!» - лихорадочно соображал Кирька и несся с отчаянностью преследуемого олененка. На грех, преградил путь ручей. В сухую погоду его и не заметил бы, а сейчас не перескочить. Кирька пробежал шагов сто вверх, увидел наклоненную лиственницу и решил перебраться по ней. До середины дополз по мокрому стволу. Глянул вниз, а там кипит вода. Мигом закружилась голова, хотел ухватиться за гибкие ветви, но не удержался, свалился в поток.

- М-га-а! -успел выкрикнуть паренек.

По крику Шатров понял, что его дружок бултыхнулся в ручей. Кинулся на выручку, да на первых шагах ударился ногой о колодину. Доскакал на одной ноге до ручья, а Кирька - вот он. Вынырнул, схватился за берег, а его потоком смыло и потащило дальше, как в шутку говорят, в сторону ледовитых морей.

Ром пробежал вперед, наклонился над берегом, ухватил Кирьку за шиворот и вытащил на кручу. Маленький Кирька, а тяжелый, как рюкзак с камнями.

Не скоро пришел в себя беглец. Растелешил его Шатров, отдал ему свою куртку, подштанники. Костер под лиственницей развел. Вместе принялись сушить Кирькину амуницию.

- Т-тебе золото н-нужно?-сурово спросил Кирька, готовый отдать все свои драгоценности, чтобы только Ром сохранил тайну.

- Я твою честность проверил,- с презрением ответил Шатров.- На «туфту», что я отобрал у картежника, на самоварную медь ты клюнул!

У Кирьки Метелкина осины перед глазами закружились. Мог ли он подумать, что в такой глухомани этот черт подсунет туфту! Уж попался бы, опозорился, так хотя бы на чистом золоте. Теперь он готов был обрушить всю ярость на собственную совесть, что не удержала от соблазна. «Но ведь ты меня не послушался»,- шепнула совесть…

Босой, взъерошенный, Кирька отошел от костра, оглядел высокую осину и обернулся к Шатрову.

- П-повесь меня вон на том корявом суку,- произнес он с мрачной решимостью.

- Хватит чудить.

- П-прошу тебя, к-как друга, п-повесь!

2

Нет, недаром комаров и мошку таежные старожилы прозвали «чертова зола». Вечером на привале Кыллахов рассказал легенду о происхождении «чертовой золы». В отблесках костра лицо старика казалось выточенным из бронзы. Он сидел по-турецки, ноги калачиком, и неторопливо повествовал:

. - Часто на стойбище таежных кочевников нападал житель преисподней Аджарай. Он пожирал скот и похищал детей. Тогда собрались лучшие охотники и оленеводы, заарканили разбойника и сожгли на костре. Но второпях забыли зарыть золу в землю. Ветер разбросал пепел Аджарая по тайге и тундре. Даже зола дьявола оказалась кровожадной. В сырую погоду - у чертей все наоборот - зола разгорается, превращается в комаров и, словно углями, жжет все живое - людей, оленей, птенцов…

Кыллахов рассказывал легенду, а «чертова зола» звенела неумолчно по всей тайге. Она не давала покоя ни днем, ни ночью.

Зою Савельеву комары особенно допекали. Не спасали ни перчатки, ни густой накомарник, ни антикомарин, которым она смазывала одежду. Волдырями всплывали укусы то На щеке, то на шее. Зоя героически крепилась, хотя порой это было выше ее сил.

«Зачем, ну зачем мне все это испытывать?» - думала Зоя и сама удивлялась себе: вместо готовых уже вырваться слов: «Больше не потерплю ни минуты!», она улыбалась и твердила: «Зато я счастлива, зато я рядом с Сергеем».

Они впятером вели разведку на небольшой речке. Но Ксенофонт появлялся только на стоянках, доставляя две легонькие палатки и готовя на всех ужин. Днем они расходились парами: Вадим с Наташей, а Зоя с Сергеем. Зоя не скрывала своих чувств, ее не сковывало присутствие других. Она могла при всех обнять Сергея за шею, поцеловать в губы. Сергей краснел, смущался, но видно было, что ему нравится такая смелость. Его серые глаза все время сияли… Одно он не мог решить: за что жизнь подарила ему такое счастье? Чем он лучше других?

С помятым лицом и взлохмаченной шевелюрой вылезал утрами из палатки Орлецкий. За эти дни он похудел, на лице обозначились конопушки, а волосы из огненно-золотистых стали просто рыжими. Когда он встречался взглядом с Зоей, весь его вид выражал укор и обиду: «Видишь, что ты сделала со мной? А я верил и ждал…»

Но Зоя отворачивалась. Ей всегда мешали лишние поклонники. Только, бывало, понравится кто-нибудь, а рядом уже другой. Зоя выбирала его, а третий тут как тут. Так и не дали ни разу разгореться настоящему чувству. Недаром Зоя шутила меж подруг, что в ее груди бьется холодное сердце русалки. Исключением стал Сергей Белов. Теперь она твердо решила: больше никого на свете для нее не существует.

- Ты очень любишь Сергея?-спросила ее как-то Наташа, когда они остались наедине у костра.

- Очень! - искренне откликнулась Зоя.

- И он тебя?

- Разве ты не видишь?

Услышь это от кого-либо из университетских подружек, Наташа кинулась бы обнимать, расцеловала бы ее. Но сейчас она не испытала такого порыва. Она растерянно й грустно взглянула Зое в лицо, находя в нем какие-то новые черточки, и хотя это лицо было как всегда красиво, Наташе почудилось в нем что-то неприятное.

- Поздравляю,- еле выдавила из себя Наташа.

- Что-то без энтузиазма,- заметила Зоя и добавила покровительственно:- Да ты не унывай. Надеюсь, твой роман с Орлецким увенчается успехом.

- Обойдусь без романов! - резко сказала Наташа, и шрамик, перечеркнувший ее бровь, побагровел, хотя лицо сделалось бледным, даже желтым.

«Ух и злючка!» - подумала Зоя и принялась уговаривать ее:

- Я понимаю, что от счастья человек глупеет. Ты меня прости.

Но Наташа не собиралась ни прощать, ни судить. Какое ей дело до Зои с ее любовью…

День ото дня Орлецкий все больше нравился Наташе. Он оказался не таким уж лентяем. Копал, долбил камни, промывал породу, наравне со всеми, не жалуясь, делал большие переходы. Не приставал с ухаживаниями, хотя был всегда предупредителен. Хороший парень.

Иногда Вадим брал кинокамеру, снимал Наташу за работой, а потом она его… Они снимали птичьи гнезда, зверьков и просто понравившиеся уголки тайги. Одним только он надоедал: без конца мурлыкал песенку про черного кота.

Как-то Вадим отстал и явился часа через полтора. Давясь смехом, клянясь, что подглядел совершенно случайно, он картинно рассказывал, как ведут разведку в противоположном ключе «счастливейшие личности».