— Ну говори. И быстрее — у меня нет времени.

Они так и остались в прихожей. Валерий Юрьевич даже не предложил Мишке раздеться.

— Мне нужны деньги, Валерий Юрьевич.

— Та-ак… — несколько оторопел Генкин отец. — А почему ты решил с этой просьбой обратиться ко мне?

— Потому что вы мне их дадите. Двести рублей, на фотоаппарат. — Мишка глаз не прятал, смотрел прямо и даже нагло.

— Ты, кажется, с ума сошел, Рубцов? Могу дать не денег, а по шее. Будешь лететь кувырком до первого этажа.

— Можно и по шее, — согласился Мишка, — но деньги вы мне дадите. К тому же двести рублей не так много. Кинокамера, которую вы зашвырнули в пруд, стоила намного больше… И если я расскажу об этом в школе… вам эта история еще дороже будет стоить… Там даже милиция следствие ведет.

Валерий Юрьевич был ошеломлен и смотрел на Мишку со страхом.

— Ты… ты рехнулся… Какая камера? Нету никакой камеры…

— Это легко проверить, Валерий Юрьевич, — с тем же ледяным спокойствием отвечал Мишка. — Там, у мостика, дно из галечника, и водолаз сразу найдет камеру. Представляете, какой будет скандал?

Валерий Юрьевич молчал, словно лишился дара речи. И Мишка молчал, ждал терпеливо, мял в руках шапку.

— Т-ты… ты н-негодяй… — наконец выдавил из себя Валерий Юрьевич.

— Может быть, — спокойно согласился Мишка, — но не больший, чем вы, Валерий Юрьевич… когда оскорбляли мою мать на родительском собрании…

— Ах вот что… — выдохнул Валерий Юрьевич и вытер испарину со лба, и опять не нашелся что ответить.

Мишка подождал еще, потом нахлобучил шапку и повернулся к двери:

— Ну, я пошел, Валерий Юрьевич. Всего хорошего.

Валерий Юрьевич вдруг рванулся к нему и схватил за шиворот, пальцы правой руки сжались в кулак:

— Т-ты… ты… Я тебя сейчас…

Взгляды их столкнулись в упор, и Генкин отец понял, что Мишка совсем не испугался. Наоборот, столько ненависти было в его глазах, что кулак Валерия Юрьевича опустился сам.

— М-мерзавец… — процедил он. — Подожди… Я дам деньги…

Он ушел в свою комнату, скоро вернулся и протянул Мишке тонкую пачку десяток. Мишка взял деньги и принялся неторопливо пересчитывать. Валерий Юрьевич задыхался от гнева. Самым гадким было чувство бессилия перед этим взрослым подростком, перед этим маленьким мерзавцем. Пересчитав деньги, Мишка сунул их в карман и шагнул к двери.

— Надеюсь, теперь ты будешь молчать? — в спину спросил Валерий Юрьевич.

Мишка обернулся, ответил с презрительной усмешкой:

— Буду…

…Матери дома не было. Мишка разделся, прошел к себе в каморку, достал из-под стола маленькую картонную коробку и сложил туда деньги, и при этом мстительная усмешка тронула его губы.

В прихожей зазвенел звонок. Когда Мишка открыл дверь, на лестничной площадке стояли Аня и Генка.

— Вот козел! Обалдел, что ли? — воскликнул Генка. — Мы уже сорок минут на улице дуба даем, а он сидит!

— Зачем? — спросил Мишка.

— Мы же к Мазиковым на день рождения собрались! — сказала Аня. — Забыл, да?

— Я не пойду.

— Видала, Ань? Ну не козел после этого? — обиделся Гелка.

— У Мазиковых записи новые, Миш. Потанцуем… — Аня зазывно улыбнулась. — Там Ленка Корнеева будет. Все говорят, ты по ней сохнешь.

— Не могу, ребята, извините. Дела. — И Мишка бесцеремонно закрыл дверь.

— Что это с ним? — с недоумением спросила Аня.

— Да ну его к лешему! Опять со своими фокусами!

Они медленно спускались по лестнице.

— А я думаю, он ревнует, — вдруг сказала Аня.

— Кого? К кому?

— Меня к тебе…

— С чего ты взяла?

— Мне так кажется… — вздохнула Аня.

— А вот и нет! — совсем по-детски воскликнул радостно Генка. — Я с ним разговаривал! Он сказал, что ты ему аб-со-лют-но без-раз-лич-на! Понятно? — И Генка даже засмеялся.

— Понятно… — опять вздохнула Аня и вдруг спросила: — А ты?

— Чего — я? — не понял Генка.

— Тебе я тоже безразлична? — Она обернулась к нему, смотрела прямо и серьезно.

— Ты про любовь, что ли? — смутился Генка.

— Да… — Она чуть улыбнулась.

— Брось, старуха… — через силу улыбнулся Генка и отвел взгляд.

— Ну говори, говори… — попросила Аня.

— Ну… по правде сказать, ты мне… всегда нравилась…

И обоим было непонятно, как они вдруг обнялись, и его губы осторожно прикоснулись к ее губам.

…До позднего вечера Валерий Юрьевич не находил себе места. Работа над рукописью не шла, и он со злостью закрыл книжки, бросил в ящик письменного стола исписанные формулами и колонками цифр листы. Вышел из кабинета в гостиную, где перед телевизором сидела жена Лена. Передачи закончились, и диктор сообщала программу на завтра.

— Геннадий еще не пришел? — зло спросил он.

— Еще нет, — беззаботно ответила жена, глядя на экран.

— Начало двенадцатого! Где он шляется?

— Кажется, говорил, что пойдет на день рождения.

— Тебе все в жизни кажется! Сын вырос бессмысленным оболтусом, а ей кажется!

— Что с тобой, Валерий! — удивленно взглянула на него жена. — Тебе только сегодня стало понятно, что твой сын оболтус?

— И твой! — едва не крикнул отец. — Не строй из себя светскую даму, черт подери! — Он подошел и выключил телевизор.

— Не хами, пожалуйста, сейчас зарубежную эстраду передавать будут. — Она встала из кресла и включила телевизор. — И вовсе не оболтус. Нормальный парень. Ты все из него гения математики хочешь сделать, а он нормальный парень.

— Идиот! — уже с гневом выкрикнул Валерий Юрьевич.

— Ты что, пьян? — Глаза жены сузились. — Я не позволю оскорблений, слышишь? Эти свои словечки побереги для подчиненных на работе.

— Идиот, — повторил Валерий Юрьевич. — По его милости и я превратился… Всякая, понимаешь, мразь, всякая…

— Что с тобой? Что происходит, объясни, пожалуйста.

— Что тебе объяснять? Что ты можешь понять, если судьба сына тебе до лампочки! Даже на родительские собрания хожу я, а не ты!

— Господи, один раз сходил, а крика… — поморщилась мать. — Ты, кажется, действительно нарезался. Ну-ка, дыхни…

— Прекрати паясничать, Лена! Или ты разучилась говорить о серьезном?

— По-твоему, говорить о серьезном — значит орать и оскорблять?

— Кто ты есть, скажи? Чего добилась в жизни?

— Во-первых, задавать мне такой вопрос, по крайней мере, бестактно. Во-вторых, я вырастила сына. Ты его сделал, а я растила и нянчила…

— Результат — налицо!

— Не перебивай, хам. И в-третьих, доктором наук, как ты, я не стала. И не собираюсь, между прочим.

— Карточки переписываешь в отделе информации!

— Да, работаю простым программистом.

— Вот-вот, ты и Геннадия приучила ни к чему не стремиться! Ему на все наплевать — ничтожный болтун! Тряпка! Я его… Я ему морду набью!

— Перестань бесноваться, Валерий. Объясни по-человечески. Какие-то неприятности на работе?

— При чем тут работа, Лена? Я тебе о Геннадии говорю! — снова закричал Валерий Юрьевич.

— А что Геннадий? Доктором наук он не будет — это я могу твердо тебе сказать.

— А кем он будет? Лжецом? Вором?

— Ты действительно чокнулся. Каким вором?

— Каким?.. — начал было Валерий Юрьевич и тут же осекся, будто слова застряли у него в горле, даже замычал и головой замотал. Быстро открыл крышку бара, откупорил бутылку минеральной воды, налил полный фужер и торопливо выпил.

— Каким вором? — уже с тревогой переспросила мать. — Неужели он украл что-нибудь?

— Ладно, хватит, — резко ответил отец. — Слава богу, до этого пока не дошло…

— Я никогда тебя таким не видела, Валерий…

А с экрана телевизора гремело эстрадное шоу.

— Я сам себя никогда таким не видел, — несколько успокаиваясь, пробормотал Валерий Юрьевич, уходя к себе в кабинет.

Там он долго сидел за письменным столом, задумчиво глядя в темное окно и барабаня пальцами. Он слышал, как жена выключила телевизор, потом шумела вода в ванной, потом раздался стук в дверь и голос жены: