Даже Генка растерялся, опустил руки, тяжело дыша.

— Дураки… — поморщилась Аня. — С ума сошли…

Мишка поднял аппарат, отстегнул крышку. Объектив был разбит, и осколки стекла посыпались на землю. Выражение лица, у Мишки было такое, что Аня испуганно пробормотала:

— Ой, Мишенька, прости, пожалуйста…

— Ничего, заработаем… — прохрипел Мишка, — у мамы выпрашивать не будем…

Он пошел от них прочь, ссутулившись, держа в руке разбитый фотоаппарат. А Генка стоял как истукан и растерянно смотрел ему вслед.

— Догони его, слышишь? — потребовала Аня. — Извинись хотя бы.

— А чего я? — передернул плечами Генка. — Он же точно нас за людей не считает — только себя… Козел закомплексованный!

— Хам ты, — сказала Аня, — обыкновенный хам!

— Да идите вы все! — Генка сплюнул и зашагал в другую сторону. — Все меня учить собрались! Себя учите, чистоплюи паршивые!

…В мастерской по ремонту мастер сказал Мишке, вернув фотоаппарат:

— Нет, друг, дело дохлое. В корпусе трещина, и резьба сорвана. Это уже металлолом. Хотя машинка стоящая. Сколько платил, сто восемьдесят?

— Сто восемьдесят, — вздохнул Мишка.

— Жаль. Ничем не могу помочь… — И вернул аппарат Мишке.

— Спасибо, — тот кивнул и вышел из мастерской.

Постоял секунду-другую, а потом бросил аппарат в мусорную урну…

…В классе Мишка и Генка сидели теперь за разными партами и всем своим поведением старались не обращать друг на друга внимания.

— Рубцов, что это ты место жительства сменил? — спросил историк Яков Павлович.

Мишка не ответил, отвернувшись кокну.

— Из-за чего хоть поссорились? — опять спросил Яков Павлович.

Аня оглядывалась то на Генку, то на Мишку. Ей хотелось сказать, но она сдерживалась.

— Неисповедимы пути любви… — с громким вздохом проговорил в это время длинноволосый узкоплечий парень и тут же «заработал» оглушительную затрещину от Генки.

— В чем дело, Куликов? — строго спросил Яков Павлович. — Опять удалить тебя из класса?

— Могу выйти, — зло ответил Генка. — Теперь знаю, за что и почему.

— Дурак и не лечится… — пробурчал длинноволосый.

— Закрой варежку… — угрожающе процедил Генка.

— Ладно, хватит вам, петухи, хватит, — сказал историк и продолжил уже официальным тоном: — Тема сегодняшнего урока — начало революции 1905 года в России…

…После школы домой возвращались порознь.

— Аня! Да подожди ты! — Генка догнал девушку, остановил ее за руку. — Ты-то чего? Тебя, что ли, обидели?

— Отстань! — Аня вырвала руку. — Я думала, ты мужчина, а ты…

— А я тряпка и хам, — договорил за нее Генка. — А вот Мишка — настоящий мужчина, так, да?

— Дурак… — с сожалением сказала Аня. — Еще попрекни меня тем, что тебе деньги пришлось доставать… что ты из-за меня пострадал…

— Ты меня еще и за жлоба держишь? — криво усмехнулся Генка. — Спасибо, Анна Борисовна.

Аня молча пошла вперед по переулку.

— Кретинка… — пробормотал Генка. — Кругом — сплошь шизофреники.

…Мишку Генка встретил вечером у прудов, недалеко от того горбатого мосточка, с которого Генкин отец бросил камеру. Поджидал, мерз на лавочке. Мишка узнал его издали, хотел пройти мимо. Над голубоватым ледяным пространством прудов сияли гирлянды разноцветных лампочек, гремела музыка и кружились катающиеся.

— А я тебя жду, — сказал Генка, загораживая Мишке дорогу.

— Чего надо?

— Ну, извини, что ли… Ну честно, не хотел тебя обидеть. Друзья мы или не друзья, Мишань?

— Были друзья…

— Ладно тебе, не лезь в бутылку. На аппарат мы тебе соберем, лучше старого купим. Ну, давай пять… — И Генка протянул Мишке руку.

Тот помедлил, потом пожал ее. Дальше пошли вместе, и Генка с облегчением заговорил:

— Ты поговори с Анькой, ладно? А то фыркает, как кошка…

— А ты что, без нее не можешь?

— Могу, конечно… — Генка опустил голову. — Но вообще-то… она мне здорово нравится… А тебе?

— Ни капли.

— Ладно врать-то… А чего ж тогда к ней клеишься?

— Я? — Мишка вскинул на него глаза. — С чего ты взял? Просто школьный приятель — и все.

— Правда? — недоверчиво переспросил Генка.

— Ну а какой смысл мне тебе врать?

— И то верно! — Генка с облегчением хлопнул друга по плечу. — Значит, поговоришь?

— Хорошо, поговорю… — пожал плечами Мишка.

— А фотик мы тебе купим, железно! Я у отца попрошу. Он даст.

— С чего это вдруг?

— Даст, никуда не денется, — с многозначительной ухмылкой проговорил Генка. — Ты, вообще-то, зря на него бочку катишь, он правда ничего мужик. Все понимает.

— Это верно, — согласился Мишка. — Поэтому и человеком стал.

— Кем-кем?

— Че-ло-ве-ком, — по слогам повторил Мишка. — В сорок три года — доктор наук. Через несколько лет — член-корреспондент будет, а потом — академик.

— Ну и что?

— Ничего. Такое мало кто может, — прищурился Мишка.

— А ты?

— Не знаю… Во ВГИК буду поступать, на операторский… А там посмотрим, кто чего стоит… — Мишка смотрел вдаль, словно разглядывал там свое будущее.

— Будешь лауреат Государственной премии. А лучше — Ленинской. Снимешь что-нибудь такое… — улыбнулся Генка. — А ты на папашку моего тянешь… Хочешь, я тебе один секрет скажу? По дружбе, а? Только никому ни слова.

Мишка с любопытством посмотрел на приятеля.

— Ведь это я камеру украл, — бухнул Генка, и Мишка даже остановился:

— Как — ты?

— Ну так. Все ломал голову, где денег на ремонт достать, а тут в вашу фотостудию случайно зашел — открыто было… Ну и… А фатер узнал. Два часа меня пытал. А потом камеру в пруд закинул и денег на ремонт дал. И матери ни слова — железный мужик, в полном порядке! — с гордостью закончил Генка.

Мишка опять не ответил, только взглянул на Генку долгим, изучающим взглядом. Потом проговорил про другое:

— Ладно, Генк… Я попробую поговорить с Аней… если только получится…

…И опять лыжник в цветном костюме, в шлеме и очках летел по трамплину, присев на корточки. Вот он оторвался от трамплина, взмыл вверх, выпрямился, накренившись вперед и прижав руки к туловищу. Красивый, захватывающий дух полет и — приземление на утрамбованную лыжню. Еще некоторое время лыжник катил по земле, а на верхотуре вышки к прыжку готовился следующий спортсмен.

Тренер встретил Генку внизу, у самого заборчика, где толпились лыжники и болельщики.

— Ты сегодня просто молодцом, Геннадий! — Тренер хлопнул его по плечу. — Летел, как птица! И посадка что надо, и длина мастерская. Считай, первый разряд у тебя в кармане. Но лыжи в воздухе поровней держи, поровней!

— Спасибо… — Генка снял шлем и очки, глазами поискал Аню в толпе *болельщиков.

— Дава-ай! — крикнул в мегафон тренер, и следующий лыжник полетел вниз по трамплину.

И все это походило на праздник — вокруг разноцветные флажки и транспаранты, весело гудящая толпа зрителей и спортсменов и белый-белый снег. Из толпы к Генке подбежала Аня, сияющая, восторженная:

— Генка, когда ты в воздухе, я тебе все-все простить готова!

— Что — все-все?

— Ну что ты такой… обалдуй! — Она чмокнула его в щеку.

— Ладно… — снисходительно усмехнулся Генка. — Вся моя беда, что я обижаться не умею… Я еще раз прыгну, подождешь?

— Конечно!

Генка взвалил на плечи лыжи и потопал к лифту на вышку.

…Это было в воскресенье, и Мишка пришел в квартиру Куликовых. Позвонил. Дверь открыл сам Валерий Юрьевич, холодно уставился на Мишку.

— Я Рубцов, — коротко представился Мишка.

— К несчастью, знаю.

— Мне поговорить с вами надо. Наедине. Дело важное, — деловито и совсем по-взрослому сообщил Мишка.

— Говори, не стесняйся, дома никого нет.

— Я знаю.

— Специально, значит, выбрал время? — усмехнулся Валерий Юрьевич.

— Да, специально, — совсем не смутился Мишка.