Глава вторая

Особняк Татьяне и Тягунову понравился. Стоял он в ряду престижных дворцов-новостроек, пестрой кирпично-бетонной цепью опоясавших зеленое поле городского питомника, ничем особенным, на первый взгляд, не выделяясь, но все же, если приглядеться, запоминался. Особняк этот строил для себя какой-то «новый русский» — в двух уровнях, с гаражом и просторными погребами, с полукруглыми высокими окнами, с вычурным крыльцом. Крыша из белого оцинкованного железа была вся в башенках и затейливо изогнута. Залюбуешься. «Новый русский», приятель Аркадия Каменцева, помогавший ему сделать миллионы на перепродаже сахара и сливочного масла, в последний момент, уже построив особняк, передумал, махнул за «бугор», купил виллу аж на Кубе, а это архитектурное чудо оставил на родине как память о себе — предприимчивом и удачливом человеке. Каменцев с Дерикотом перекупили у него особняк по сходной цене (он требовал еще отделочных работ). Феликс вознамерился было поселиться в нем сам, но жена его не захотела уезжать из центра города, из обжитой и шикарной квартиры на окраину. Правда, место тут классное, самый чистый район Придонска — тишина, зелень, свежайший воздух. И до троллейбусной остановки минут десять ходьбы. Но жену Дерикота это не прельстило.

Денег от проданного имущества Бизона на покупку особняка не хватило, но Аркадий куплю-продажу организовал в считанные дни, сразу же, как получил согласие Тягунова и Игоря «держать язык за зубами». Дальше следствие по делу угнанного «кадиллака» пошло по продуманному сценарию. Феликс простил своему шоферу «мальчишество», даже пообещал не увольнять с работы («кадиллак» он уже на следующий день заменил престижным «мерседесом»); ни о какой чеченской машине с оружием речь на допросах не шла; Тягунов показал на следствии, что его пригласил (в протоколе было записано «позвал») с собою в «кадиллак» подполковник Косов, не объяснив толком, зачем; парень с автоматом (Петушок) оказался в машине случайно, попросил подвезти до Каширского, и никто, разумеется, даже не подозревал, что у него в сумке автомат; огонь по вертолету, патрулировавшему шоссе, Петушок открыл из хулиганских побуждений, для всех в машине это явилось полной неожиданностью; частные детективы Дорош и Бобров были приглашены тем же Косовым — «прокатиться и выпить на природе». В деле, конечно, не все стыковалось, но только в самом начале — ход расследования по просьбе старшего Каменцева, Вадима Иннокентьевича, курировали лично начальник областного УВД и прокурор области, трехэтажный новенький особняк-дворец которого оказался по соседству с особняком Татьяны и Тягунова.

Словом, Вячеслава Егоровича и Игоря в скором времени выпустили из тюремной больницы, правда, под подписку о невыезде. А через месяц уголовное дело по факту перестрелки с военным вертолетом и гибели при этом людей спустили на тормозах, расценив его в постановлении как «несчастный случай на почве хулиганства». Главный же виновник этого «несчастного случая», дезертир российской армии Андрей Петушок, погиб, поэтому уголовное дело против него тоже прекращено. Короче, спрашивать было не с кого. Водитель же «кадиллака» Зацепин и старший оперуполномоченный УВД Тягунов во всей этой истории оказались случайно — один по легкомыслию, а другого просто ввели в заблуждение.

Вячеслава Егоровича и Игоря у ворот тюремной больницы встречали приехавшие на такси Татьяна с Изольдой, Ольга да еще два хмурых следователя из милиции и прокуратуры, которые явились с постановлением об освобождении задержанных. На лицах следователей можно было прочитать явное несогласие с тем, что им поручено было сделать в это теплое апрельское утро. Они с поджатыми губами наблюдали за бурной встречей у ворот КПП больницы, по следовательским скулам буграми ходили желваки…

Ноги Игоря были еще в гипсе, ему предстояло длительное лечение, а Тягунов вполне поправился в течение двухнедельного «отдыха» за колючей проволокой, полосок из лейкопластыря на его лице уже не было, но забинтованная правая рука покоилась на перевязи. Здоровой рукой он помогал шоферу такси и женщинам усадить Игоря в машину, а потом обнял прижавшуюся к нему Татьяну.

— Здравствуй, Танюша! Здравствуй, родная! — вырвалось у Тягунова настрадавшееся, идущее от души, и они жарко поцеловались на виду у всех, и всем в такси стало как-то радостно от этого искреннего и чистого поцелуя.

Вскоре после освобождения в жизни Вячеслава Егоровича произошли приятные перемены: он был назначен на должность заместителя начальника УВД вместо ушедшего на пенсию полковника Кравчуна. Он перебрался в просторный кабинет на третьем, «начальственном», этаже — со знакомой секретаршей в приемной, в которой бывал, конечно, не раз и где, как все подчиненные, явившиеся «на ковер», чувствовал себя неуверенно.

«А что, один раз живем», — подумал Тягунов, усевшись в мягкое кресло за широким полированным столом и хозяйским взглядом окинув строгое убранство кабинета. Кресло приятно-податливо охватило тело, расслабило и успокоило — все, мол, будет хорошо. Напряжение последних недель как-то само собой спало. Не хотелось сейчас думать о том, что несколько дней назад занимало его мысли. Жизнь резко и решительно переменилась. Сразу как-то пришло понимание, ощущение большой должности и новой ответственности: заместитель начальника УВД — это, конечно, не старший опер, пусть и по особо важным делам. Теперь бывшие коллеги оказались в его подчинении и он, Тягунов, получил право командовать, принимать судьбоносные решения, но ни на минуту не забывал и о том, кому обязан своей стремительной карьерой, что над ним по-прежнему могучая и, как оказалось, всесильная власть. И он добровольно и с желанием взялся служить этой власти. Что ж, в конце концов, он всего-навсего милиционер, пусть и старший офицер, его долг — способствовать исполнению законов, принятых властью. Во все времена стражи порядка были с властью заодно, являлись ее глазами и ушами, выполняли ее волю. Так было при коммунистах, так нужно вести себя и сейчас. А что делать? Жизнь есть жизнь, нужно к ней приспосабливаться. Пусть душа и совесть не всегда согласны с тем, что приходится делать рукам, но от этого несогласия никто еще в их милицейском ведомстве не умирал, а власть и люди, ее защищающие, всегда жили лучше «простых людей». Это надо понимать.

— Да, Вячеслав, живем один раз, — сказал Тягунов и потянулся к сигаретам. — Пусть историки да писатели, эти инженеры человеческих душ, разбираются, что к чему, что нравственно, а что безнравственно. Нам же с Татьяной жить надо. Капитализм так капитализм, хрен с ним, нужно теперь к нему прилаживаться, мы люди маленькие, никакой революции не делали и ничего в стране не меняли. Милиционерам положено преступников ловить, вот и будем этим заниматься, а общественный строй тут ни при чем. Милиция вне политики.

Покурив и окончательно успокоившись, Тягунов стал выдвигать ящики стола: нужно избавиться от старых и ненужных бумаг Кравчуна, протереть влажной тряпкой пыль — в этом кабинете начиналась новая жизнь.

…И вот они втроем — Татьяна, Тягунов и Изольда — стояли возле особняка и любовались им. Вчера вечером Аркадий Каменцев позвонил Татьяне, сказал, что документы на дом уже оформлены, она может осмотреть особняк, назвал адрес. Ключи он пришлет с шофером или приедет сам, часам к одиннадцати утра, не раньше — занят делами.

Белая крыша особняка сверкала на солнце, слепила. Вспыхивали в лучах яркого апрельского солнца и высокие, забранные ажурными решетками окна, приятно отсвечивали необычные литые ручки на металлической двери, полированные перила на каменном крыльце, фонари «под ретро», свисающие с козырька… Весь облик дома, тщательно продуманный архитектором, напоминал нечто старинное, забытое, барское. Не хватало у крыльца разве кареты с четверкой горячих лошадей да лакея в ливрее…

От соседнего особняка, где работала бетономешалка и возилась кучка заляпанных раствором рабочих, подошел невысокий мужчина в очках и куртке-штормовке с внимательным взглядом серых глаз, приветливо сказал Татьяне: