В группу Саламбека народ подобрался смелый, можно сказать, отпетый, готовый на все, таких называли камикадзе — смертниками. Так оно и было. Многие из них за минувшую зиму в Грозном, а затем в селах, где шли бои, потеряли почти всех родственников, жилье, средства к существованию, и им уже нечего было терять. У Шамиля Басаева погибло одиннадцать близких людей, у Саламбека — четверо, среди них мать и два брата, у Рустама — трое, у Аслана — жена и сын. Погибли родственники практически у всех членов диверсионной группы.
Смерть близких людей, вид разбитого Грозного и сожженных сел, крах надежд, которые связывали эти в большинстве своем молодые мужчины с режимом Джохара, ожесточили их. Месть для них стала смыслом жизни.
Такие настроения в группе Саламбека подогревали и несколько уголовников, и наемники-афганцы, уже более полугода воюющие за деньги на стороне Дудаева. Они не боялись смерти; убийства, пытки и насилие для них стали обыденным делом, работой, за которую хорошо, очень хорошо платили. К тому же все они были отличные военные спецы, уже понюхавшие пороху. Были среди них и снайперы. На счету, например, Идриса около тридцати убитых и раненых, это был ас своего дела, и его помощь, конечно же, пригодится в проведении тех акций, которые группа Саламбека запланировала.
Еще месяц назад, когда российское правительство объявило о том, что «Грозный практически очищен от дудаевских боевиков», и стало ясно — придется вести партизанскую войну на всей территории Чечни (да и не только Чечни), командование приняло решение: забросить диверсионные группы из добровольцев смертников в российские города, и в первую очередь в Москву, наказать эту крестную мать, вдохновительницу «всей развратной России», распоясавшихся преступников, поднявших руку на святое, на народ Чечни. Пусть и Москва умоется кровью. Так говорил Джохар.
В группе Саламбека — двадцать два боевика — настоящие, бесстрашные воины. Те, что уехали поездом, должны были рассредоточиться по городам, ждать его, Мусаева, с оружием в Ростове-на-Дону, на Придонской атомной станции, в Воронеже и Рязани…
Сам Саламбек, Рустам и Аслан, а с ними еще трое безобидных по виду «грузчиков» везли в потрепанном, видавшем виды КамАЗе фрукты — импортные яблоки и груши. Коммерсанты, сорванные с насиженного места войной, а главное, упавшим спросом: кто там, в Чечне, может теперь покупать заморские лакомства? У кого там есть деньги?
Фруктами на постах ГАИ приходилось делиться — весна, авитаминоз донимал и стражей порядка. А торговцы желали, чтобы и российские «гаишники» не хворали, чувствовали себя бодрыми и энергичными, не снижали активности в борьбе как с организованной, так и со стихийной преступностью, с бандитами и хулиганами на автодорогах.
Никто, конечно, после презентованных двух-трех ящиков красных аппетитных яблок не требовал от Саламбека и его подручных выгружать из машины остальное, не лез в глубину длинного темного кузова, не стремился искать в КамАЗе двойное дно. А оно было — там и лежали автоматы и взрывные устройства…
Часть смертоносного груза Саламбек оставил в Ростове-на-Дону Ширанову. Он знал, что придет час и взрывные устройства будут заложены в аэропорту, в сборочном цехе Ростсельмаша, в кинотеатре… Но это будет потом, позже…
В Ростове с Ширановым остались двое: минер и еще один боевик, автоматчик. Им велено было пока что спрятать оружие и «лечь на дно». Аэропорт и другие объекты рвануть по команде, «когда заварится каша». Когда это будет, Шамиль не сказал, намекнул, что, может, через месяц, а может, и через два. Но «каша» будет, и они, «мстители», узнают об этом. А пока что — вести «в своих городах» подготовительную и агитационную работу, вербовать себе помощников среди местного населения. В Ростовской области около тридцати тысяч чеченцев, столько же в Москве, похуже обстоит дело в Воронеже, Придонске, Рязани: там русских большинство, подниматься в защиту Дудаева они вряд ли будут, своих забот полно, но и среди истых русаков есть свои по духу люди, хлебнувшие тюремной баланды, недовольные режимом Ельцина, гонениями со стороны милиции, желающие разбогатеть. Среди них-то в первую очередь и нужно искать друзей чеченского народа.
На подготовку «группы поддержки» Саламбеку давался месяц, несколько тяжелых брезентовых сумок с деньгами было спрятано в том же двойном дне КамАЗа. «Деревянных» велено было не жалеть. Одна из главных боевых задач — взрыв на Придонской атомной станции, в сорока километрах от самого Придонска. А пока нужно было закрепиться в городе, раствориться в нем, заиметь, как говорят шпионы, «крышу», заняться легальным бизнесом. Здесь, в Придонске, Саламбек с Рустамом и Асланом бывали уже не раз, имели среди русских деловых людей знакомых, на их помощь и поддержку очень рассчитывали.
В середине марта, а если точно, то шестнадцатого числа, Мусаев благополучно въехал на своем забрызганном грязью КамАЗе в город, где его в очередной раз остановили на посту ГАИ и где в очередной раз состоялся привычный для боевиков разговор:
— Что везешь, земляк?
— Фрукты. Вон, смотри, не прячем. Можешь залезть…
Сержанты, два молоденьких белолицых мальчика со строгими глазами и попискивающими рациями на ремнях, переглянулись: лезть в замызганный кузов не хотелось. Придрались к документам — мол, неясная какая-то печать на правах, непонятно, кому принадлежит машина…
А из кузова тек такой одуряюще аппетитный запах!
Саламбек кивнул Аслану, тот ящеркой шмыгнул под брезент, подал большую картонную коробку с яблоками. Сержанты нахмурились еще больше, но Аслан молча отнес коробку к посту ГАИ, поставил на скамеечку у входа.
— Еще раз попадешься мне с такими документами, никакие уговоры не помогут, — начальственно сказал старший наряда. — В другом месте будешь объясняться. Понял, Са-лам-бек? — по слогам прочитал сержант имя в паспорте, протягивая мятую красную книжечку Мусаеву.
— Понял, господин сержант! — ухмыльнулся Саламбек.
— Ну что там, в Чечне? — уже миролюбиво спросил другой милиционер. — По телевизору говорят, что дело к концу идет.
— По телевизору, может, и говорят, — вполне искренне завздыхал Мусаев, а вместе с ним и Аслан с Рустамом. — Но как стреляли в Грозном, так и стреляют. Да и в других местах. Торговать вот мешают… Эх! И кто только эту войну придумал?! Ельцин ваш, не иначе. Зачем войска в Чечню приказал ввести?
— Ну, если бы Дудаев не возникал, никто бы в вашу Чечню не сунулся, — авторитетно заявил старший. — Я вон читал в «Комсомольской правде»… или еще где-то: он себя жуликами окружил, уголовниками. Вместе и крали — нефть, еще чего-то. Вместе с нашими, с русскими. А потом подрались, не поделили барышей. Вот и война…
Боевики с милиционерами жарко заспорили, каждый отстаивал свою правду, защищал своего президента, но спор этот, как водится, ни к чему путному не привел — слишком уж невысок был дипломатический уровень сторон.
Старший наряда махнул рукой.
— Ладно, Саламбек, езжай. Ни до чего мы тут не договоримся. Ни ваш Дудаев, ни наш Ельцин нас все равно не услышат.
— Вот! Нам самим надо дружить, — живо отозвался Мусаев.
И пожал руку обоим милиционерам. Дружескими рукопожатиями со стражами порядка обменялись и остальные боевики. Взаимопонимание и симпатии представителей братских народов, называющих себя россиянами, были укреплены. Саламбеку «со товарищи» не терпелось уехать с этого поста ГАИ — не дай Бог, появится офицер поумнее и попринципиальнее; а сержантам хотелось попробовать яблок. Навар, разумеется, невелик, всего несколько килограммов, но польза — очевидная. Весна как-никак.
…Саламбек, загнав КамАЗ во двор частного дома, где жил его давний знакомец и земляк Казбек Мержоев, вечером позвонил Дерикоту:
— Феликс Иванович?.. Привет, дорогой! Поклон тебе от Ибрагима. Машину, помнишь, у тебя покупали?.. Ну вот, жив-здоров, чего и тебе желает. Подарок тебе прислал, несколько ящиков хороших яблок, вина… Да, мы здесь, в Придонске. Надо бы повидаться. Послезавтра?.. Хорошо, время у нас есть. Я позвоню.