Алеше снова припомнились отрывки в эпиграфах, и с этой минуты ясно уловил он кровное родство между старинными народными сказаниями и самим текстом повести: та же простота и точность, та же краткость и выразительность!

— «Ну, братцы, — сказал Пугачев, — затянем-ка на сон грядущий мою любимую песенку. Чумаков! Начинай!»

И песня, заунывная, грозовая, слышалась вместе со всем тем, что говорил Григорий Наумович о Пугачеве, неграмотном и грубом, но умном и бесстрашном вожаке народного восстания:

Толя рядом ковырял ногтем на парте какой-то бугорок — может, вздувшуюся когда-то и застывшую краску, может, естественный наплыв по живому дереву, случайно сохранившийся. Но так же, как и все остальные ученики, слушая урок, он предавался постороннему занятию лишь машинально, что только подчеркивало всю степень его признательной и взволнованной сосредоточенности.

Звонок. Гул в коридоре. Никто не шелохнулся за партами в классе у Григория Наумовича. Он еще говорил минут пять, потом собрал книги, хотел подхватить их себе подмышку. Тут только застучали откидные, на петлях, крышки парт, несколько учеников кинулись на помощь своему учителю и понесли за ним его книги.

Едва окончились в этот день уроки, Алеша сбегал домой, наскоро пообедал.

Осторожно снял он с полочки модель «ЗИС-110», утвердил ее на бархатной подставке, бережно упрятал под синей крышкой футляра и защелкнул замочек.

В пять часов, захватив с собою футляр, Алеша отправился снова в школу.

На перекрестке, как всегда, милиционер регулировал движение. Из старинного здания с колоннами и с решетчатой оградой выходили служащие с портфелями. По переулку озабоченно спешили женщины с «авоськами», полными хлеба, свертков с продуктами, спичечных коробок, яблок. На пустыре, образовавшемся в первый год войны после разрыва бомбы, у палатки, которая теперь вовсе не была палаткой, а исправным, аккуратным деревянным домиком, торговали пивом. И два чудака на морозе, держа большие стеклянные кружки с желтой ледяной влагой и с шапкой пузырящейся белой пены, завязывали меж собой знакомство.

Алеша мог видеть все это каждый день, но только сейчас улица явилась ему частью огромного целого, связанного воедино несчетными, невидимыми, но прочными нитями.

Милиционер часами картинно поворачивается на своем посту. Он то выбрасывает руку с жезлом резко и властно вперед, то молодцевато щелкает задниками сапог, делает полуоборот, и в то же время рука его сгибается и разгибается в локте — знак милостивого снисхождения к веренице дожидающихся его команды шоферов. Но зря милиционер воображает себя полновластным и независимым хозяином улицы — он сам покорно служит этой улице и подчиняется ее продуманным законам. Мужчины с портфелями и женщины с «авоськами» спешат, даже не замечая друг друга, как будто совсем чужие, но все они накрепко связаны общими интересами, государственными или домашними. И даже вот эти два человека возле пивного киоска, осушившие только что свои огромные кружки, совсем напрасно думают, что ничто на свете их не касается: девушка за прилавком в белом халате поверх толстого зимнего пальто сделала свое дело, напоила двух прохожих, она сейчас расстанется с ними, и оба, удовлетворенные, разойдутся в разные стороны для исполнения, может быть, важного долга…

У каждого свой долг, все на советской земле связаны вместе и все одинаково нужны друг другу. Все! И Алеша тоже… Без него тоже не обойтись, хоть никто из прохожих об этом даже не догадывается, даже не подозревает.

Приятно и весело было сознавать, что идет он на сбор отряда, что тридцать малышей из третьего класса «Б» ждут его и что Анечка, и учительница малышей, и даже сам директор школы надеются на него, как на своего помощника. И не зря надеются!

Марианна Сергеевна уже поджидала его в вестибюле. Подымаясь с ним вместе на третий этаж, она торопливо напомнила ему, пункт за пунктом, сообща разработанный план нынешнего сбора.

— А это что? — указала она на синий футляр.

Алеша уклонился от ответа.

В свободном классе собрался отряд вместе со своей учительницей.

Когда миновала церемония с рапортами, Алеша поставил принесенный с собою футляр на столик президиума, снял крышку — модель легковой машины, той самой, которой все любовались на заводе, в зале со сверкающим кафельным полом, предстала отряду, как эмблема, как символ сегодняшнего сбора.

Председатель совета отряда, и звеньевые, и Марианна Сергеевна — счастливцы! Он были за столиком, могли рассматривать модель близко, слишком близко, так что Алеша испуганно крикнул: «Не трогать руками!» Остальные, подчиняясь дисциплине, только принимали, сидя за партами, самые неестественные позы, чтобы лучше видеть славную игрушку.

Со всех сторон посыпались вопросы:

— Работает ли мотор?

— А стекла опускаются и подымаются от кнопки?

— Что, если водой ее поливать, что тогда?.. Промокнет она до нутра или не промокнет?..

— А радио действует?

Марианна Сергеевна и сама некоторое время удивлялась безукоризненному повторению образца в столь малом масштабе, потом тревожно замахала обеими руками на ребят.

— Тише! — успокаивала она. — Алеша нам все расскажет…

Сбор начался.

Начался он с воспоминаний о минувшем походе, и, разумеется, каждый из ребятишек мечтал, когда вырастет большой, непременно работать у большого конвейера. Там всего интереснее!

Охотников поделиться мыслями о заводе оказалось гораздо больше, чем рассчитывали Алеша с Марианной Сергеевной. Алеша даже утомился слушать.

По плану, обдуманному заранее, Марианна Сергеевна принялась наталкивать мысли пионеров к полезным для школьных дел выводам из путешествия на завод.

— Как вы думаете, — обратилась она к детям, а смотрела на учительницу, — как по-вашему, есть на свете человек, хоть самый знающий, самый опытный, который мог бы в одиночку построить такую машину?

Все хором ответили, что нет, не может быть такого человека.

— А если десять мастеров соберутся вместе? Или сто мастеров?

— Нет, нет! — утверждали дети. — И сто мастеров не смогут!

— Значит, весь секрет в том, — Анечка по-прежнему смотрела искоса на учительницу, точно приглашала ее быть настороже и вовремя уловить мгновенный, но долго подготовляемый эффект, — в том только и секрет, что большой коллектив, десятки тысяч людей поделили между собой по мельчайшим частям всю работу. Верно? Ясно вам?

— Ясно!

— Как не ясно, если своими глазами видели!

— Тут и говорить нечего… Само собой… Понятно!

Мальчики кричали со всех сторон, кричали оживленно, хотя никакого интереса не вызывали в них эти поучительные расспросы.

Теперь, когда Анечка добросовестно исполняла свои обязанности и со скучной назидательностью втолковывала своим слушателям мысль о коллективном единстве, благотворном в каждом деле, в том числе и школьном, Алеша надолго остался без дела. Сначала он еще прислушивался к тому, как подвигает Анечка вперед намеченный ими обоими план сбора, а потом незаметно отвлекся далеко в сторону. Без всякой уже связи со сбором одна из страничек «Капитанской дочки» просигналила ему в воображении мелкими буквами эпиграфа: