— Скажу, что показывал я вам и примеры и задачи. Не знаю, на что ты жалуешься… Не мог же я, в самом деле, посадить свою голову вам на плечи!

— Что? Что ты сказал? — возмутился Толя. — Да как у тебя язык на такое поворачивается! Алеша, слыхал? И голова у него драгоценная, и кровь голубая, и конь он не простой, а породистый, арабский… Тьфу!

А стрелки меж тем все подвигались вперед минута за минутой.

— Ну его! — сказал Алеша. — Некогда с ним возиться.

— Головы нам пересаживать! А нам, оказывается, такой сложной операции и не потребовалось, обошлись собственными головами. И еще как! Хочешь, давай попробуем — и мы управимся теперь с любой задачей так же хорошо и быстро, как ты сам. А то и еще ловчее… Хочешь? — вконец распалился Толя.

— Пожалуйста. Не отказываюсь от вызова.

Харламов привык, что оба приятеля без споров признают его превосходство, без зависти восхищаются его талантами, без раздражения сносят все его забавы и шутки, как бы бесцеремонны, а иной раз коварны или злы, они ни были. Он был уверен до сих пор, что они любят его и гордятся им. Теперь Коля был втайне смущен, в нем впервые шевельнулось даже чувство вины, но тем с большим вызовом и дерзостью он держался с товарищами.

— Спорить все-таки не советую, — сказал он. — Наверняка осрамитесь.

— Ну, а если нет? Если не осрамимся? Тогда что? — загорелся вслед за своим другом и Алеша.

— Бросьте, ребята. Лезете на рожон!

— А вот давай попробуем! — Алеша глянул на будильник и сразу остыл: оставалось уже менее получаса. — Жаль только, — сказал он, — что сейчас нам времени нет…

— То-то, что времени нет!

— Алеша! Слушай, — решительно заявил Толя, — не знаю, как ты, а я и на спектакль этот не пойду: до того хочется его хорошенько умыть… Давай!

— Успеется, — встревожился Алеша. — В другой раз умоем.

— То-то, что в другой раз!.. Какой там у вас еще спектакль?

И вот единственно затем, чтобы доказать невозможность соревнования в эту минуту, не сходя с места, Алеша показал Харламову два пригласительных билета, два квадратных лоскутка плотной бумаги с печатью Хореографического училища Большого театра. Здесь была на машинке отпечатана и программа вечера: «Ученический спектакль. 1. П. И. Чайковский, «Спящая красавица», второй акт. 2. Дивертисмент. Классика и характерные танцы».

Коля с изумлением ощупывал билеты, недоверчиво поглядывал на обоих товарищей. Вмиг забыл он все, о чем только что говорилось в этой комнате.

— Закрытый спектакль!.. — с уважением произнес он. — Ребята, откуда?

— Нас пригласили. Девочка одна прислала. Она сама сегодня участвует в главной роли и пригласила нас.

— Бросьте врать. Правда, ребята, откуда?

Пришлось показать ему и записку от Наташи, коротенькую записку, в которой девочка просила Алешу с Толей не опаздывать, а то все удобные, передние места будут заняты, и чтоб после «Спящей», в антракте, они обязательно ожидали ее в коридоре.

— И я пойду с вами! — засуетился Коля. — Когда начало? Живо! Пошли!.. Ничего, ничего! Как это «нет билета», если целых два билета! Отлично проберемся втроем!

Сколько Алеша с Толей ни противились, он отправился вместе с ними. Он выработал и план действий для контроля: сначала пройдут Алеша с Толей, а потом, спустя пять или десять минут, смотря по обстоятельствам, кто-нибудь из них выйдет в садик с двумя билетами и один из билетов незаметно передаст ему…

Отделаться от него не было никакой возможности. Ребята уже простились с ним, а он все-таки вскочил в автобус вслед за ними.

И было так.

Сторож за тяжелой резной дверью со сверкающим стеклом — лысый старик с бородкой, со строгими, мохнатыми, насупившимися бровями — проверил билетики, потом глянул сквозь стекло в сад.

— А это кто у вас там бродит? — спросил он.

— Где?.. Не знаем… — дрогнувшими голосами ответили вместе Алеша и Толя.

— В ворота входили — сговаривались, а теперь — «не знаем»…

— Правда, не знаем, кто такой… Он у нас спрашивал: «Здесь балетное училище?» — мы ответили: «Здесь», — и все…

— Будет врать. Терпеть не могу. А то я не знаю вашего брата? — сердито сказал сторож. — Насквозь вижу! Зовите уж его сразу, пропущу троих. А то ведь все равно вы ему билетик выносить будете! Что, я не знаю, что ли?.. Ну! Живо!..

26. Измена Наташи

В большом классе для упражнений не было сцены, не было подмостков. Ряды кресел, стульев и скамей находились на одном уровне с задрапированной перегородкой, за которой вот-вот должен был развернуться школьный спектакль.

Мальчики успели занять боковые места, правда, у самых окон, но зато близко к занавесу, в третьем ряду.

В зале дожидалось спектакля немало и взрослых — родители учащихся, несколько артистов театра.

Две нарядные девочки обходили ряды зрителей, вручали почетным гостям программки, украшенные акварельными виньетками и яркими шелковыми лентами. Одна из них вдруг остановилась и перед нашими ребятами, протянула им программу. Алеша и Толя сконфуженно отстранились, а Коля поднялся со скамьи, преспокойно принял подарок, весьма ловко поклонился и сказал:

— Очень вам признателен!

Ребята переглянулись: «Вот черт! И откуда он только слова такие знает!»

Девочка удалялась, изредка оглядываясь, а Коля непринужденно и милостиво кивал ей, как давно знакомому славному другу.

Потом все трое любовались букетом пионов, наведенным акварелью в углу листка, и вчитывались в строчки с названиями номеров концерта, с перечислением учеников школы и артистов театра: «Аврора — ученица Хореографического училища Н. Субботина. Класс В. Г. Троян…»

Вскоре погасла люстра. Взамен из глубины огромной комнаты, косо и круто поверх голов собравшихся, ударили в занавес два дымчатых голубых потока света.

Седой человек в черном костюме уселся за рояль с поднятой крышкой, и тотчас занавес с шумом раздвинулся, открыв за собой еще добрую треть зала со многими готовыми к танцу девушками и юношами в театральных костюмах.

Музыка творила всякие чудеса: пустое пространство, казалось, оборачивалось цветущей лужайкой парка, а единственного кресла с высокой спинкой и балдахином было достаточно, чтобы зрители увидели перед собой и тронный зал «в некотором царстве, в некотором государстве» и всю глубину дворца.

Окончился массовый танец, и тогда из-за кулис, стремительная и легкая, явилась перед всеми Аврора.

Неужели это Наташа?

Ничего похожего на Наташу не было в юной принцессе со сверкающими драгоценностями на голове.

В единственный миг, когда злая фея Карабосс подсунула девочке свой роковой букет со спрятанным меж цветов веретеном, Алеше блеснул со сцены Наташин милый, затаенно смеющийся взгляд.

А там опять не стало никакой Наташи, была Аврора, существовавшая лишь колдовской волей седого человека за роялем. Казалось, умолкнет музыка — и все рассеется тотчас, как дым, как сон…

Король и королева, их челядь и гости беспечно любовались резвящейся девочкой: слишком она еще молода, а грозное заклятие предрекает беду лишь к тому, еще далекому сроку, когда минет детство!

Но разве можно уловить, когда завязь переходит в плод, а детство оборачивается в юность?

Аврора только что была шаловливым, забавляющимся, озорным подростком — и вот она уже взрослая девушка, лукавая и прелестная. Танцуя с последним из четырех своих кавалеров, что был в парче, она уже уверилась в своей вновь обретенной силе, и радовалась ей, и дивилась ей. Вот она снова закружилась лихо, как волчок, и вдруг, с последними тактами, припала доверчиво и нежно к плечу избранника, но тут же и опомнилась и отстранилась, стыдливо укрывшись букетом…

Потом Аврора танцевала одна, разбрасывая во все стороны цветы. Букет становился все меньше, меньше… Прыжок — и ликование на лице сменилось выражением боли и страха. Девушка, морщась, потрясла в воздухе рукой, она даже пососала ранку на пальце. В смятении кинулись к ней мать, отец, слуги… Но девушка снова танцует, она продолжает свой танец как ни в чем ни бывало. Она сделала один круг, другой, третий… Королевский двор успокоился. Но тут бедняжка содрогнулась, споткнулась — яд заклятья Карабосс проник ей в кровь. Слабея с каждым мигом, она еще боролась, сопротивлялась, но все сильнее становились толчки, она уже шаталась, и колени ее уже подгибались. Танцуя, Аврора рвалась из злых пут, но только еще крепче увязала в них. Она упала на одно колено и вновь поднялась. Последними судорожными порывами одолела она еще два-три такта и мертвая рухнула на пол…