Успехи молодой советской литературы радовали Горького. В своих оценках он, по собственному признанию, «человек, склонный к преувеличениям», не всегда был прав, и некоторые ценимые им произведения не выдержали испытания временем.
Великий художник, Горький хорошо видел художественное несовершенство многих произведений, не раз иронически писал о критике, сопоставлявшей писателей тех лет с Бальзаком или Л. Толстым, но считал несправедливым подходить к оценкам тогдашней литературы только с эстетических позиций. Он подчеркивал новизну содержания, богатство жизненных наблюдений, новое отношение писателей к действительности и творчеству.
«Когда сообразишь, в каких условиях творится современная русская литература, как трудно всем вам живется, проникаешься чувством искреннего и глубокого почтения… — писал он. — Я с великим трепетом слежу, как растет на Руси новая литература и многим восхищаюсь… Плохо пишут? Правильно, очень многие пишут плохо. Но когда нам было по шести, восьми лет от роду, мы тоже плохо говорили. Потом — научились говорить лучше».
В любой книге, в любом человеке Горький стремился найти хорошее: «Я профессиональный читатель, влюбленный в литературу. Каждый раз, когда приходит новая книга, я открываю ее с глубочайшим волнением, напряженно ожидая найти в ней что-то новое, радостное, талантливое».
Революция подняла к жизни, к культуре миллионные массы. К литературе, перу потянулись тысячи людей, особенно молодежь. И к давнему литературному наставнику — Горькому — как никогда прежде, потекли рукописи, письма сотнями, тысячами.
Когда писателю хотели посочувствовать, что к нему «лезут литературные младенцы», Горький отвечал: «Я — неизлечимый «антропофил». Люблю человека… сколько на путях моих я встретил замечательно талантливых людей, которые погибли лишь потому, что в момент наивысшего напряжения их стремлении — они не встретили опоры, поддержки. Вот отсюда и происходит мое отношение к «литературным младенцам»…»
Читая рукопись, Горький не только писал замечания общего характера — о сюжете, героях, — но и отмечал трудные сочетания звуков, не пропускал даже грамматических ошибок и опечаток, тщательно исправлял их — в назидание автору — даже тогда, когда рукопись им отвергалась.
Горький указывал на тематическое однообразие многих книг, их «общий серовато-унылый тон». Он призывал писателей глубже и пристальней вглядываться в жизнь, изучать ее, думать над нею, не идти за фактами, а возвышаться над ними, обогащать увиденное, не упрощать действительность, а изображать ее во всей сложности, противоречивости, борьбе различных тенденций. «К противоречиям старого и нового у нас подходят неумело, отмечал он в 1925 году, — изображают их грубо и слишком торопятся примирить». Горького беспокоило, что писатели обходили многие стороны богатой событиями, сложной и противоречивой жизни тех лет, что в книгах чаще всего действуют «люди вчерашнего дня», а изменения в характере человека, происшедшие в последние годы, изображаются редко и художественно неубедительно.
В произведениях о деревне Горький отмечал недостаточное внимание писателей к процессам социальной и бытовой ломки, идиллическое изображение сельской жизни, подчеркивание консерватизма, косности деревни, осуждал натурализм и обедненный показ душевной жизни мужика.
Новое отношение к деревне, глубокую разработку крестьянских характеров, отсутствие красивенькой и жалостной выдумки о мужике увидел он в романе Л. Леонова «Барсуки».
Горький учил писателей требовательному, критическому отношению к литературной работе, воспитывал в них сознание важности и ответственности этой работы, понимание того, что писательство — дело нелегкое, терпеть не мог самомнения, писательской заносчивости. Он умел быть, когда надо, и суровым. Так, Горький писал одному из «начинающих»: «Знаете что. Бросьте-ка писать. Это не Ваше дело, как видно… плохой рассказ Вы написали и написали удивительно плохо!.. Серьезно советую — не пишите!»
«Ох, и здорово сердится, когда вещь плохая! Такую задаст баню, что никогда не забудешь», — вспоминает А. С. Новиков-Прибой.
На родине помнят и любят писателя, с волнением читают каждую корреспонденцию о нем.
«Вы себе, вероятно, не представляете, — писали Горькому из Москвы, — до какой степени Вас здесь любят, в частности, молодежь».
«…Вся Советская Россия всегда думает о Вас, где Вы и как Ваше здоровье. Оно нам очень дорого», — писал С. Есенин.
В начале 1924 года выходит первое советское (шестнадцатитомное) собрание сочинений писателя, которое было тем более необходимым, что, как показывала библиотечная статистика тех лет, Горького читали больше, чем какого-либо другого писателя.
Широко отмечается в СССР в 1928 году 60-летие Горького и 35-летие его литературной деятельности.
Состоялись юбилейные вечера, спектакли, концерты, имя писателя было присвоено заводам, клубам, библиотекам, домам культуры, улицам. По случаю юбилея Совет Народных Комиссаров принял специальное постановление, отмечавшее заслуги Горького. Писатель получил множество поздравлений, в печати были опубликованы сотни заметок и статей о юбиляре. Его поздравили Л. Фейхтвангер, Д. Голсуорси, К. Гамсун, С. Лагерлеф, Г. и Т. Манны, Р. Роллан, Б. Шоу, С. Цвейг, Э. Синклер, Г. Уэллс. Горький писал Р. Роллану: «Да, вот и мне 60 лет. Но я не чувствую упадка воли к жизни и вкуса к ней».
Он получил приветствия от трудящихся, коллективов заводов, шахт, партийных, комсомольских и профсоюзных организаций, Коммунистической академии, Наркомпроса РСФСР, Академии наук, Музея Революции, МХАТа, от Н. К. Крупской, М. И. Ульяновой, М. Н. Покровского, А. В. Луначарского, К. С. Станиславского…
4
…Рано утром приходила огромная почта — письма, рукописи, книги, газеты, журналы. День Горького начинался с чтения газет — он любил первым в доме узнать, что происходит в мире.
«Живу я — в работе, нигде не бываю, сижу за столом по 10–12 часов. Даже гулять хожу редко», — пишет он вдове Короленко. «Работаю — бешено, часов по 14, не сходя с места… Работаю каторжно». Бывали случаи, когда Горький, не вставая из-за стола, писал круглые сутки: «Дописался до того, что начал вставлять новое перо в мундштук, вставлял весьма усердно. А на днях погасил папиросу в чернильнице». Но «сон мой здоров и крепок, сновидения редко посещают меня».
«Писать надо каждый день в одни и те же часы… — говорил он. — Это быстро войдет в привычку. Когда придет время, вас уже само собой будет тянуть к столу. А пропустите свой рабочий час — и почувствуете, что вам чего-то недостает».
Почерк у Горького был ровный, четкий, аккуратный. Аккуратность вообще была чертой его характера. Один из знакомых писателя вспоминает: «Все казалось на нем красивым, добротным и одетым впервые. Платье было выглажено так, что не имело ни одной лишней складки. Синева сорочки оттеняла смуглый цвет лица. Обувь сияла, начищенная до отказа. И даже домашние мягкие туфли, не теряя своей первоначальной формы, выглядели только что принесенными из магазина». И при этом — «эластичность и непринужденность походки и движений». Горькому нравились рубашки голубого цвета, он никогда не носил коричневых и желтых, галстуков не любил и долго возился, завязывая их.
Говоря, что всегда пишет пером (авторучек он не любил), Горький пояснял: «Пишущая машинка, мне кажется, должна вредно влиять на ритм фразы. Рукописи правлю два, три раза. В окончательной редакции выбрасываю целые страницы, сцены… Кончая работу, прочитываю всю ее с трудом и, почти всегда, с тяжелым сознанием неудачи».
Писал Горький на линованной бумаге, оставляя — для дополнений и поправок — широкие поля. Но зачастую их не хватало и приходилось подклеивать еще лист.
Обычно писатель делал заметки на листках бумаги, которые затем раскладывал по конвертам. Каждый конверт был отведен под определенную тему. Когда заметки были использованы и произведение написано, писатель сжигал конверт с содержимым. Поэтому до нас дошли заметки к неосуществленным произведениям Горького и мало известно набросков к произведениям законченным: работу писателя над ними мы можем проследить по рукописям и печатным редакциям, по воспоминаниям современников (Горький нередко отшлифовывал свои произведения в устных рассказах).