К вечеру следующего дня мы подошли к селу Дорошовка. Неплюевские леса окончились. Предстоял переход по́ля и фронта осадной армии. В ожидании ночи отряд расположился на опушке дубовой рощи.

Инчин развернул карту.

— Налево — Новгород-Северский, направо — Севск, а между ними мы, — сказал он. — Какие памятные места!..

Подумав, Инчин продекламировал:

— Продолжай, — прилично, и даже очень кстати, — заметил я.

— Всего «Слова» не помню, — ответил Инчин.

— Читай, что помнишь, — сказал Анисименко.

— Так то ж про наши места написано! — обрадованно воскликнул Петро. — Кто написал?

— Еще, лейтенант, еще об Игоре, — просили лежавшие на лужайке артиллеристы.

— Спой арию Игоря!

Но Инчин, подчеркнув синим карандашом опорные пункты противника на карте, декламировал уже другое:

— И того меньше, — поправляли Инчина артиллеристы, — втрое меньше!

— Пушкиным сказано — пятнадцать сотен, — пояснил он артиллеристам.

— Где? В каком месте сказано, лейтенант?

— В Хинельском лесу!

— Смеешься! Над Пушкиным нельзя смеяться!

— Ну вот еще, смеяться! Так и сказано у него: «В лесу под Севском»; не веришь, — прочти драму о Годунове, там словами ляха и такое говорится: «Когда б ты был при сабле, дерзкий пленник, то я тебя, — Инчин потряс плеткой, — вот этим бы смирил!»

— И вовсе не этим, а саблей угрожал лях русскому, — уточнил Ромашкин.

— Наш брат русак без сабли обойдется: не хочешь ли вот этого? — Инчин поднял над головой кукиш.

Все захохотали.

— Напичкан ты, брат, классиками от макушки до пяток, — серьезно заметил Бродский Инчину. — Филологический окончил, наверное.

— Физико-математический. Готовился быть деканом, а стал, как видишь, партизаном…

От Дорошовки мы двинулись строго на север.

В головном охранении отряда шел со своей ротой Сачко.

Сухая прохладная погода и долгая ночь, ровный песчаный грунт под ногами — все это способствовало выполнению нашей задачи, и тридцатикилометровый марш до станции Победа на этот раз не казался трудным.

Еще затемно, когда нас коснулось влажное дыхание реки и колонна приближалась к станции Победа — единственному месту прохода мимо опорных пунктов противника, — вдруг началась артиллерийская стрельба.

Мы оказались в зоне осадной армии. Стреляли окопавшиеся в селах Красичке и Жихове гарнизоны противника.

В первую минуту мне показалось, что артогнем накрыт наш передовой отряд. Но Сачко ничего тревожного не сообщал, канонада продолжала греметь, гулко раскатываясь по лесу, и казалось, что это стреляют по всему фронту осадной армии.

Я отвел колонну с полотна железной дороги в лес и направился к передовому отряду.

Сачко лежал в голове своей колонны, возле обрушенного в речонку моста.

— Что тут? — спросил я его и вдруг поскользнулся. Кусок разорванной фермы покатился вниз, гремя о камни. Из-за речки, от станции Победа понеслись к нам сверкающие трассы.

— Станкач, — шепнул Сачко и пригнул меня к полотну дороги, — ложитесь!

Пулемет выпустил несколько очередей и, не получив ответа, замолчал.

— От чертяка им в бо́ки! — выругался Сачко. — Справа батарея, слева батарея, а впереди засаду выставили. Куда подаваться?

Подаваться, действительно, некуда было. Проход между селами Красичка и Жихово не превышал и трех километров. Ломиться куда-либо в сторону от станции — означало неминуемое столкновение с укрепившимся гарнизоном, что никак не входило в наши планы.

— Придется прорываться атакой, — ответил я командиру роты. — А пока что не мешало бы захватить «языка». Надо разобраться в обстановке.

Через несколько минут трое лазутчиков во главе с Колосовым пошли за «языком». Пользуясь темнотой и туманом, они направились в обход и, перейдя вброд речку и болотистый луг, подползли к пулеметному гнезду. Здесь лазутчики услыхали приглушенные голоса: разговаривали по-русски.

— Так и есть: от песка заедает. Говорил тебе, не труси песком над пулеметом.

— Да я не трусил! — оправдывался другой голос. — Только перекос устранил, для того и крышку короба поднимал.

— Перекос, перекос! Вечно у тебя перекосы, Дремать на посту не надо, вот что!

— Полицаи! — шепнул своим спутникам Колосов. — Продвинемся еще немного.

Лазутчики поползли во фланг пулемету. Чистый песчаный грунт, насыпанный когда-то для строительства служебных путей станции, благоприятствовал передвижению. Прошло несколько томительных минут. Хотя солнце должно было вот-вот взойти, над станцией еще стоял густой туман. У пулемета продолжалась какая-то возня.

— А вода где? — послышался недовольный голос. — Ведь ты без воды стрелял! Принеси сейчас же воды! А ты ленты остальные с КП тащи! Чего стоишь, впервой, что ли?

Две тени метнулись в разные стороны и исчезли.

— Теперь пора, — шепнул Колосов. — Ты, Жучкин, заходи от реки, будто воду несешь, а мы с Покамистовым со стороны КП. Да смелее! Только один полицаи возле пулемета остался!

Подойдя к пулеметному гнезду, Колосов схватил за глотку полицая, склонившегося над пулеметом. Тот вцепился зубами в его руку.

— Ах ты, полицейская шкура! Кусаться?

В это время подоспевший Жучкин ударил пулеметчика в переносицу. Тот обмяк, Покамистов подхватил полицая за ноги.

— Теперь назад! — шепнул Колосов, продолжая держать «языка» за шею. Волоча свою добычу по песку, они бросились прямо к речке, но рослый и сильный пленник царапался, бился, задерживая движение.

— Вот зараза! Задушу! — хрипел Колосов.

Жучкин, вырвав пулемет из гнезда, волочил его одной рукой за хобот, а в другой тащил две коробки с лентами. Отбежав шагов на пятьдесят, лазутчики остановились.

— Здоров верзила! — шумно выдохнул Колосов. — Если будешь сопротивляться, — пристрелю!

Это подействовало. Верзила перестал сопротивляться.

— Дайте дыхнуть, — еле выдавил он, вращая белками. Колосов разжал пальцы.

— Дыши, дрянь!

В этот момент кто-то произнес:

— Товарищ командир, где вы?

— Рятуйте! Тут я! — крикнул пленник. — Меня схватили! И пулемет.

Колосов снова сдавил ему горло.

— Говори толком: кто ты? Мы партизаны.

— Так и я…

— Чей? Какого отряда?

— Кульбаки, з Глуховского. Тут застава наша. На своих напали, — обрадовался «язык».

— Фу, чёрт! А кусаешься ты, брат, похлеще полицая! — И высвободил шею пулеметчика.

— Ну, ты ж не обижайся, — весело заговорил Жучкин. — Мы из Хинели идем, злые. Хорошо, что так кончилось… А то и душу мог бы отдать ни за понюшку табака…

— А пулемет отдайте. Наверное, опять песком засорили.

— Бери. Да не лови в другой раз раззяву! — насмешливо проговорил Покамистов, отпуская «языка».

Вскоре состоялась встреча с начальником заставы. От него мы узнали, что сегодня весь партизанский край перешел в наступление. Штурмуют повсюду, чтобы отвлечь на себя немецкие войска и оказать этим помощь Брянскому фронту. Эту директиву дал всем партизанским отрядам член Военного Совета фронта, он же секретарь Орловского обкома партии товарищ Матвеев.

Отряды Ковпака штурмовали противника на участке Жихово — Голубовка, в то время как Сабуров с Фомичом вели наступление на Знобь-Новгородскую.

К вечеру 5 октября мы, первая группа эсманцев, расположились в Брянском лесу за рекой Чернь, невдалеке от переднего края обороны партизанской армии. Мы разбили свой бивак на кочках небольшой бурой поляны, окаймленной обгоревшим лесом. Костров не разводили; стоянка находилась в зоне артиллерийского обстрела.