— Вот когда, — вслух мечтаю я с Анисименко, — можно будет расквитаться с ними за все и собрать богатое вооружение…

Нас лихорадило от нетерпения начать поскорее разгром этого многочисленного сброда. Мы думали: «Неужели они уйдут обратно, не останутся вблизи Хинели?..»

Нужно было притупить их бдительность, дать им возможность побывать в партизанских селах — даже в Барановке.

«Пусть бесчинствуют еще сутки, пусть пьянствуют и гуляют, — за все ответят сторицею!» — думали мы, беспокоясь об одном, а именно: останутся ли каратели на ночь в Муравейной? Останутся? В таком случае мы налетим на них всей силой. Кавалеристы зайдут в тыл, сделав обходный маневр на полсотни километров, и к утру остановятся под Фотевижем. Артгруппа займет позиции у барановского ветряка, который значится на карте, и это позволит определить огневую позицию и дистанцию с точностью до пятидесяти метров. С восходом солнца батарея откроет огонь по штабу карателей. Здание шкоды виднеется с ветряка на расстоянии менее трех тысяч метров. Две роты зажмут Муравейную в клещи, третья ударит в лоб, артиллерия накроет сверху. Застигнутый врасплох, лишенный укрепления, противник будет отступать вдоль шляха в сторону Эсмани и Глухова, Но там в засаде кавалеристы.

С нетерпением ждали мы вечерних сообщений о поведении противника. Сидя с комиссаром возле костра, я не знал, чем бы еще заняться: за трое суток все было рассчитано до мелочей. Время приближалось к обеду, оружие приведено в порядок. Патроны и снаряды осмотрены, боевой обоз подготовлен, артиллеристы ушли к своим очагам, Снова в нашем лагере тихо.

— Обидать, хлопцы!

— Собирайся на обед!

— Часовых смените! — слышалось то тут, то там.

Но вот где-то совсем рядом раздается громкий, радостный голос:

— Хо-хо! Привет из дому, братишки! От Брянской армии!

— Эрзя!

— Анатолий!

— Он, злючий мордвин, он, чертяку ему в боки!

— Откуда?

— Что там? Как наши? — послышались голоса из котловины.

Раздвигая кусты рыжего дубняка, появился Инчин в клеенчатом немецком плаще нараспашку. С ним Родионов и еще десятка полтора человек.

— Автоматы где взяли?

— Смотрите, они с автоматами! Новенькие! Наши, русские!

— Дай! Дай, посмотрим! Подержаться дай! — кинулись партизаны к Инчину, стиснув его со всех сторон, здоровались, передавали автоматы из рук в руки.

— Что за чудо, лейтенант?

— Как раздобыли?

— Наши, советские?

Инчин отвечал всем сразу.

— Автоматы наши, отечественные! У орловцев аэропорт в Смелиже! У них там прямое сообщение самолетами: Москва — Смелиж! Каждую ночь по десять самолетов садится!

— Ух, ты! Врешь?

— Во, заправил!

— Да ты серьезно?

— Смотри сам: автоматы-то новые? — выручал Инчина Родионов.

— А почему не указано, на каком заводе сделаны? — придирался подоспевший Кулькин.

— Э, брат, их не на заводе выделывают…

— А где же?

— Да что там! — важничал с видом знатока Родионов. — Московские девчата все равно что пирожки выпекают, — ножкой нажмет — пол-автомата готово!

— От то ж, дивчата!

— А брехать, однако, здоров ты! — заметил Родионову Козеха.

— Да что там брехать: неделю назад сделаны: гляди, сорок второго года выпуска и краской еще пахнет.

— Вот это да!

— Эх! Нам бы одну такую москвичку!

— Не москвичку, а автоматов побольше! — гудели другие.

Автоматчики наперебой рассказывали собравшимся вокруг них партизанам брянские новости.

— Не в этом дело, хлопцы! — проговорил Инчин, стараясь завладеть вниманием. — Слушай! Новостей — ворох!

Он выждал, пока все затихнут, и произнес:

— Наши ватажки в Кремле побывали, все руководство партии и правительство их приняло!

— В Москве?

— Кто? Когда? Как? — вырвалось у партизан.

— Докладывай толком да без брехни! — потребовал Козеха. Инчин повел рукой.

— Да, в самом ЦК партии побывали наши старшие товарищи! — повторил он, широким жестом приглашая собравшихся сесть. — Дед Ковпак, Кошелев, Гудзенко, Покровский, Сабуров — все были в Кремле, у Сталина были, и теперь уже возвратились в лес. Члены правительства и Политбюро беседовали с партизанами не один час. Обо всем расспрашивали, интересовались, как вооружены мы, чем питаемся, как обуты, одеты, много ли фрицев на тот свет отправили. Словом, всем — вплоть до того, что курим и пьем ли горилку.

— Он як!

— А ты как думал? Там наше положение понимают…

— Знают, о чем спрашивать!

— Командующим партизанской армией назначен Климент Ефремович Ворошилов. Сказал — как тысяч тридцать нас в Брянских лесах соберется, сам приедет руководить нами… Обещали большую помощь. На первый случай автоматов штук тысячу дали! И привет вам, партизанам и партизанкам, шлют!

Инчин вытянулся и крикнул полным голосом:

— Привет от самого правительства и от партии принимайте, товарищи партизаны!

Раздался взрыв аплодисментов, крики «ура!». Все вскочили, вскинули над головами оружие, кто-то приплясывал, летели в воздух шапки… Бросив обед, в котловину бежали со всех сторон партизаны других подразделений. Возбужденная ликующая толпа шумела, смеялась, бурлила, забыв, что находится на особо конспиративном положении.

— Тише, тише, товарищи! Прекратите шум! — спохватился дежуривший по отряду Лесненко, но его не слушали.

Прошло еще несколько минут, прежде чем водворился порядок, и Инчин уже более спокойно сообщил партизанам, что Ковпаку и Сабурову присвоено звание Героя Советского Союза, Гудзенко получил орден Ленина и звание подполковника. Покровский и Кошелев награждены «Красным Знаменем», обоим звание майора присвоено.

— А вас, товарищ капитан, — сказал мне Инчин, — на майора представили! Утверждение не за горами.

И спросил у присутствующих:

— Ведь сто́ит, хлопцы?

— Сто́ит! — громыхнула поляна.

— Поздравляем, товарищ капитан, поздравляем!

Партизаны аплодировали.

— Пакет вчера получил — и вот вручаю в полной сохранности, — Инчин протянул мне небольшой запечатанный конверт.

— Вчера? — переспросил Анисименко. — Да как же вы шли, какой дорогой?

— Прямо через Чуйковку, товарищ комиссар! Партизанские стёжки прямей стали! — смеясь, отвечал Инчин. — Ночью Чуйковку на таран взяли! Из автоматов в упор ударили — и через все село с триумфом прошли, — собака не тявкнула. Противник даже пулеметы нам оставил. Замучились: два станкача на себе тащили. А вот и остальная почта…

Он высыпал из мешка газеты, листовки, обращения.

Истомленный зноем путник не так бросается к роднику, как мы набросились на газеты… «Правда», «Красная звезда», «Комсомольская правда», «Известия»… Целых три месяца не бывала в наших руках советская газета!

Грязные листки, выпускаемые фашистской прессой для населения оккупированных районов, наполнены были провокацией, клеветой, глупостью, бессовестным обманом. Никто из нас не мог без отвращения прочесть и строчки в этих листках.

И вот перед нами наши газеты! Мы слышим голос большевистской партии! Голос нашей печати! Газеты свежие. Передовицы зовут советский народ к героизму на фронте, в забое, в цехе, на колхозном поле. «Всё для фронта, все для победы над гитлеровскими захватчиками!» Колхозники вносят пожертвования на танковые колонны, на самолеты.

Мы рассматриваем фото забойщика — комсомолки Леоновой. Бывшая продавщица магазина, стройная и красивая, она стоит с гордо вскинутой головой, держа отбойный молоток, будто пулемет, на маленьком плече, за ней, как батарея за артиллеристом, — копер шахты. На другом фото — девушка в серой шинели — это фельдшер Клавдия Лыткина: она спасла шестьсот раненых!

Я слушал лейтенанта Инчина и одновременно читал. Рябило в глазах. Со страниц газет кричали огненные призывы: