Изменить стиль страницы

— Потому и в Бога не веришь, получается?

— Не знаю, друг. Может и верю. Только если он есть, я не понимаю, как меня до сих пор на этом свете терпит и откуда у меня такой друг, как ты?

Я не отвечал. Вокруг было темно и сыро, однако мне было жарко. Сердце выпрыгивало из груди. А Вовка всё продолжал:

— Как-то вышли на меня люди иногородние и дали наводку. Поехал. Влез в дом к объекту, а там дети. Двое. Малыши, лет по пять-семь, не больше. Заметили меня, испугались, закричали. Я буквально на секунду замешкался и бежать оттуда. Думаю: «Гори оно всё огнём! Завязываю!» А тут мне навстречу объект, я ему «на автомате» в лоб стреляю. Следом за ним — его жена. Я и её тоже… Сзади детский крик, плач. Они видели всё. Ушёл. Вернулся к себе и в новостях прочитал, что убил хороших людей. У них семейный бизнес был, и практически всю прибыль они перечисляли детям, больным лейкемией. У них своих детей не было — сын умер от этой болячки, поэтому этих двух малышей из детдома забрали. Дети тоже болели чем-то, а те их вылечить пытались, но теперь у них шансов практически не оставалось — слишком большая сумма на лечение нужна была. Я запил и следующую неделю вообще не помню как прожил. Когда в себя пришёл, узнал, что их родственники создали специальный фонд помощи этим двум малышам. Анонимно перечислил туда все бабки, которые накопил. Их должно было хватить и на лечение, и на безбедную жизнь в ближайшие несколько лет. Оставил всё и вернулся в наш родной город, к матери. Вот тогда и забухал крепко… Мать скоро умерла. Я из квартиры всё вынес, распродал всё за бесценок, чтобы на бутылку хватало. Каждый день ждал, что сдохну, только смерть, сука, никак ко мне не торопилась. Напивался в хлам, становился на подоконник и вниз смотрел, ждал, когда равновесие потеряю. И, ведь, терял же! Да только всё в квартиру падал, а не наружу. Хотя, один раз, всё-таки, выпал. В сугроб свалился, пролежал всю ночь на морозе до утра и хоть бы хны! Проспался, встал и домой пошёл дальше упиваться.

Вовка сделал очередную паузу. Я продолжал молчать.

— Так пару лет в угаре прожил. Пока ты не приехал. Я когда тебя в том подъезде увидел, то как будто… Как… — он никак не мог подобрать нужные слова, — Ну, будто и не было этих десяти лет, понимаешь? — Вовка шмыгнул носом. Он навалился плечом на меня и тихо всхлипывал. Я приобнял друга и по моим щекам тоже побежали слёзы, но я старался их не выдавать.

— Я с тобой почувствовал, что вернулся в то время, когда я ещё мальцом по чердакам лазил, в то время, когда мы с тобой одну девочку любили, когда не было у меня в жизни этого камня на шее, который я сам себе повесил! Ты мне жизнь вернул, Серый, только не оценил я этого…

Он снова отодвинулся от меня и в очередной раз тяжело вздохнул.

— Я, когда тебя на вокзале на поезд усадил, домой пешком возвращался вприпрыжку и встречным прохожим улыбался! Мне первый раз за много лет жить захотелось, понимаешь? Я прибежал домой и занялся уборкой! Старые детские фотографии наши на стенах развесил, чтобы хоть как-то заполнить пустоту в квартире. Ждал тебя, старик! Но шло время, а ты не появлялся. Нет, ты не подумай, я ни в чём не виню тебя, и то, что я тебе недавно высказал, спиши на нервное напряжение. Вообще не виню в случившемся никого, кроме себя… — он вздохнул, — Так вот, визитку твою я тогда потерял, ещё неделю продержался и снова забухал. Вернулся, так сказать, в персональный ад со своими мертвецами и душевными муками.

Послышался лязг открываемой двери и помещение заполнил яркий свет фонаря. Я поморщился и прикрыл глаза ладонью.

— Ну, что, господа хорошие? Будем и дальше загорать или дела начнём решать? — послышался голос Михалыча.

— Ещё несколько минут, — ответил ему Вовка.

— Хе-х! Ну-ну… — хмыкнул тот и снова захлопнул тяжёлую дверь.

— Как он появился в моей жизни, я тебе уже рассказывал. Не говорил только, что я с помощью него снова вернулся к старой «профессии». Крышу в нашем доме крыла бригада каких-то работяг, а люди Михалыча платили им за то, чтобы иметь возможность присутствовать там под видом рабочих. Делалось это для того, чтобы отследить одного человека, живущего в соседнем доме. С крыши открывался отличный вид на окна его квартиры. У них был заказ от кого-то на этого человека, и только охрана, которая везде сопровождала объект, не позволяла подобраться достаточно близко. Через две недели после того, как меня избили люди Михалыча, я пришёл в себя и снова вернулся на чердак, только теперь уже трезвый и с ножом. Тот оказался хорошим дипломатом, к тому же был в курсе того, кто я на самом деле и чем раньше занимался. Он очень быстро убедил меня поработать на него и обещал хорошо заплатить. Я, почему-то, не задумываясь, согласился. Возможно, свою роль сыграл талант Михалыча убеждать. Мне слили всю информацию об объекте: когда он уезжает из дому, когда возвращается, где бывает в течение дня, с кем спит, кого любит… Короче, знания получил исчерпывающие. Его каждый вечер подвозили к дому. Один телохранитель сопровождал до квартиры, второй в это время ошивался у машины. Когда первый возвращался, оба уезжали и парковали машину в охраняемом гараже. Забирали утром точно также. То есть, вариант с взрывчаткой отпадал. К тому же, ликвидировать клиента необходимо было так, чтобы выглядело всё как несчастный случай, иначе подозрения, несомненно, падут на заказчика.

Тут я вспомнил о взрыве в соседнем доме, о котором осенью смотрел репортаж по телевизору.

— Да ты должен был слышать о том взрыве. Вся страна о нём гудела…

— Слышал, — как можно холоднее сказал я, — ты Бреславского убил.

Друг, почувствовал металл в моём голосе и примолк, но, собравшись с силами, продолжил:

— В том то и дело, старик, что не убил, — и снова повисла пауза, — Не смог я. Ночью забрался к нему в спальню и встал у кровати с ножом в руках. Стрелять нельзя было, чтобы не поняли, что это убийство. Нужно было либо резать горло, либо душить, а затем сжечь квартиру вместе с трупом. Понимаешь, я смотрел на него, а перед глазами плыли испуганные лица тех двух детей, приёмных родителей которых я на их глазах убил. Долго стоял… Слишком долго и слишком непрофессионально. А он возьми, да и проснись! — Вовка нервно засопел, — Не буду я тебе рассказывать, о чём мы с ним тогда говорили, только уже через несколько часов вся его квартира дотла сгорела от взрыва газа. Бреславский был к этому времени уже далеко за границей, а я сдавал в камеру хранения огромный чемодан, наполненный до отказа наличными долларами. Он тогда в Чили залёг. Так что никаких жертв, на самом деле, от взрыва не было. Естественно, Михалыч был уверен, что я того убил, поэтому рассчитался со мной, как и обещал. На эти деньги купил небольшой действующий бизнес, и, как несколько лет назад с обувью, начал потихоньку отмывать там наличку Бреславского. И всё бы ничего, да только объявился на днях этот самый «мертвец», которого я отпустил. Вернее, засветился он там, в Чили, а заказчик это как-то вычислил. И случилось это совсем незадолго до того, как мы с тобой за кладом выехали. Сейчас, говорят, его уже точно убрали, но чемодан с деньгами всё ещё у меня. И денег в нём много. Очень! Я и сам не знаю точно, сколько их там.

Глава 30. Кощей

— Теперь Михалыч об этих деньгах тоже знает. Вот только, где они, никак из меня выбить не может, — он грустно усмехнулся, — потому и притащили тебя сюда. Сказать-то я ему не сказал, но обещал, что тебе всё расскажу. Ты прости меня, Серый, но уж слишком сильно били.

— Ты всё правильно сделал.

— Камера хранения на Южном вокзале, ячейка 237. Ключ на «острове свободы» аккурат на том месте, где ты ногу стеклом пробил, помнишь?

— Помню.

— Ключ и брелок — бронзовые. Сигнал дают хороший, не пропустишь. Мусора вокруг нет — я вычистил всё. Или ты думал, что я металлоискатель и вправду для поисков клада купил? — Вовка снова усмехнулся, и закашлялся, — Что теперь с бабками делать — решать тебе. Они твои. Только учти, что с тобой обязательно кто-то из этих поедет, и смотри внимательно по сторонам — могут быть ещё люди. Да, скорее всего, так и будет — обеспечат подстраховку… Надумаешь себе оставить — беги из страны и заляг где-нибудь. Денег хватит. Только не светись сильно, не трать большие суммы сразу. Для начала полгода в гостиницах перекантуйся, при чём в разных. Имя смени. За меня не думай, меня эти деньги всё равно уже не спасут, не зависимо от того отдашь ты их Михалычу или нет, — он замолчал, задумавшись, а затем добавил: — И прости меня за всё, друг.