Когда она говорит тебе о переживаниях, ты признаешься ей в любви. Уверяешь, что прекратишь, но, боже, если бы она только могла это почувствовать.

Поэтому ты соблазняешь ее. Доставляешь удовольствие. Когда скользишь в нее, когда занимаешься с ней любовью, она действительно верит, что может взять на себя этот безумный мир вокруг тебя.

Но любовь настолько же сильная, как люди, ее подпитывающие. А ты? Ты Супермен, думающий, что криптонит делает тебя невидимым.

А женщина, которую ты любишь… Она не может продолжать притворяться, что все это норма. Она не может продолжать писать, будто где-то по пути сюжетная линия изменила саму себя. Она не может продолжать вести себя так, будто это не ее история.

Ты держишь опасный курс, Джонатан. Мчишься к чему-то, что никто из вас не может увидеть в темноте, но что бы это ни было, оно причинит боль. Думаешь, что у тебя все под контролем, но ты в свободном падении, и не слышишь, когда я кричу тебе остановиться.

Когда я пишу это, нас разделяет две с половиной тысячи миль. Ты в Нью-Йорке, так близко к дому... или где дом должен быть. Работаешь над еще одним фильмом. В ЛА еще темно, но солнце взойдет там, где ты сейчас, ознаменовывая начало еще одного дня. Вчера была наша третья Мечтовщина. Я провела ее здесь без тебя.

Это был плохой год. Невозможно приукрасить, нет приятных слов, которыми я могла бы превратить его во что-то милое, не сейчас, когда мне так горько. Ты гусеница, которая вошла в кокон и появилась прекрасная бабочка, а я напоминание, что бабочки не летают рядом долго, всего лишь несколько недель, прежде чем исчезают.

Я не собираюсь тратить время на подробное описание. Я бы хотела так много изменить, чтобы это соответствовало моей версии тебя, будучи которой ты вошел на урок Американской политики четыре года назад и украл мое сердце, но этого парня здесь больше нет. Куда он пропал? Он забрал мое сердце с собой, но мне нужно вернуть его. Мне нужно вернуть его из-за того, что грядет, так я могу попытаться защитить свое сердце, и так оно не разобьется, когда новая версия тебя достигнет дна.

Потому что это происходит, Джонатан. Твоя мечта становится моим кошмаром, и я умоляю тебя позволить мне проснуться.

Ты не знаешь, но женщина, которую ты любишь… Та, из-за которой ты оставался в штате Нью-Йорк, когда она еще была просто девчонкой, хотя ты страдал, хотел уехать, но остался из-за любви… Прямо сейчас эта женщина делает то же самое ради тебя.

— Сделай глубокий вдох. Говори громко и четко. Если что-то забудешь, импровизируй. Поняла?

— Поняла! — объявляет Мэдди, перепрыгивая с ноги на ногу и улыбаясь своему отцу, который сидит перед ней на полу гостиной. Они решили «пробежаться по репликам», как называет это Джонатан. Мэдди одета как Бризо, по ее словам, если она актриса, то должна быть в костюме.

— Хорошо, — говорит Джонатан, глядя на небольшую стопку бумаг в своих руках и прочищая горло, когда читает:

— Погода...

— Подожди! — кричит Мэдди, прикрыв бумаги руками. — Я еще не готова.

— Я думал, что ты сказала, что готова.

— Была, но... — она замолкает, хмурясь. — Что такой «импровизируй»?

Джонатан смеется.

— Это означает — придумай что-то. Скажи что-нибудь. Тебе не понравится неловкая тишина.

— Ох, хорошо, — Мэдди убирает руки. — Поняла!

— Эм, ты уверен, что именно это ты хочешь предложить? — спрашиваю, сидя на диване и переключая каналы. Телевизор включен, но громкость убавлена. — Не думаю, что это лучший совет.

Джонатан смотрит на меня.

— Эй, кто здесь актер — я или ты?

— Я, — восклицает Мэдди, тыкая в себя пальцем.

— Просто хочу сказать, что импровизация может быть слишком продвинутой для этой ситуации.

— Все хорошо, мамочка, — убеждает Мэдди, обхватывая лицо Джонатана и сжимая его щеки, когда вынуждает его посмотреть на нее. — Сейчас я готова, но не читай эту часть. Давай мою.

Джонатан листает страницы вперед.

— Будучи красивым, пушистым облаком я начинаю чувствовать себя таким тяжелым и холодным. Брр. О, нет! Думаю, что из меня пойдет снег!

Пытаюсь не засмеяться, когда он говорит эту строчку.

— Привет, ребята! — произносит громко Мэдди. — У чего есть шесть рук, и оно не похоже ни на что в мире?

— Снежинка, — отвечает Джонатан.

— Это я! — Мэдисон разводит руки в стороны и кружится. Это не по сценарию. Импровизация. — Я падаю, и падаю, и падаю. Куда я собираюсь?

— Вниз, — говорит Джонатан. — На землю.

Мэдисон запинается о свои собственные ноги, пока кружится, и падает, хихикая, но Джонатан ловит ее, усаживая к себе на колени.

Все. Это единственные ее слова до самого конца, где она говорит: «Не только снежинки особенные. Вы все — особенные!»

Весь день в саду она запоминала их.

— Снова! — говорит Мэдди, поднимаясь на ноги.

— Позже, — говорит Джонатан. — Прямо сейчас мы должны что-нибудь приготовить на ужин.

— Я могу что-нибудь сделать, — предлагаю, поднимаясь, но Джонатан останавливает меня.

— Я позабочусь об этом, — убеждает. — Просто отдыхай.

Отдыхай. Первый раз я не работаю в будни за долгое время. Весь день ничего не делала, рассиживаясь без дела. Даже вздремнула, пока Мэдди была в саду. Я не привыкла бездельничать. Для меня это странно.

Джонатан выходит из кухни.

Мэдди идет к себе в спальню.

Я щелкаю каналы.

Практически пролистываю до начала, когда кое-что приковывает мое внимание. Одно из вечерних развлекательных шоу — эквивалент желтым газетенкам. На экране Джонатан — снимок одной из старых фотосессий.

«Бризо» возвращается! После того как съемки были прекращены, когда звезда фильма, Джонни Каннинг, получил травму в результате несчастного случая, на следующей неделе возобновится процесс съемок долгожданного третьего фильма. Источник сообщает, что Каннинг вернется на площадку в понедельник, в то время как его нерегулярная подруга, Серена Марксон, присоединится, когда съемочная группа отправится в Европу.

— Я, эм... — голос Джонатана разносится по гостиной, он смотрит на экран. — Заказал пиццу.

Переключаю канал, ощущая, как мой желудок завязывается в узел.

— Хорошо.

Он сует телефон в карман, прежде чем проводит рукой по лицу. Знаю, что он видел и слышал репортаж. Не то чтобы это имеет значение, потому что он уже в курсе.

Его уже предупредили.

Останавливаюсь на другом канале, где идет бессмысленный комедийный ситком, когда Джонатан протяжно выдыхает.

— Я собирался поговорить с тобой об этом.

— Когда? Когда бы вышел за дверь?

— Сделал бы это до выходных, — говорит. — Я не знал до вчерашнего вечера. Доктор дал одобрение, а студия хочет как можно быстрее продолжить процесс съемок.

Киваю, чтобы он понимал, что я услышала, и поджимаю ноги под себя, когда облокачиваюсь рукой о подлокотник дивана, пялясь в телевизор.

— Ты злишься, — говорит.

— Не злюсь.

— Раздражена.

— Нет.

— Тогда что? Безразлична? Потому что я уверен, что ты не счастлива.

Джонатан наблюдает за мной, хмурясь, как будто ожидал от меня определенной реакции, которой не получил.

— Я не злюсь, — снова повторяю. — Думаю, я просто... опечалена. Понимала, что рано или поздно это произойдет, знала, что все не продлится долго, что тебе придется уехать, но думала, что у нас будет больше времени.

Он хмурится сильнее, подходя ближе.

— Всего лишь месяц. После этого съемки фильма окончатся и ...

— И что? — спрашиваю, когда он умолкает. — Что тогда случится?

— Затем я вернусь.

— Затем ты вернешься, — бурчу. — На сколько? На пару дней? Может, еще на шесть недель? Но затем ты снова уедешь — фотосессии, промо-компания, интервью, встречи, прослушивания, уроки актерского мастерства, не говоря уже о красных дорожках, вечеринках, организованных студией.