Она качает головой, проводя рукой по своим волосам — все еще окрашенным в темный цвет после фильма.

— Просто... Не понимаю, что с тобой происходит, но я не знаю тебя такого.

Теперь я качаю головой. Даже если попытаюсь объяснить, она не поймет.

— Слушай, я не хочу вмешивать тебя в это. Расскажи мне, чего ты на самом деле хочешь, Сер?

— Я уже сказала, что скучаю по тебе. И раз уж мы были порознь какое-то время, я подумала, что ты тоже можешь по мне скучать. Может, мы можем попытаться. Может...

— Ничего не получится.

— Можно попытаться, — настаивает Серена.

— Ничего не выйдет.

Она выглядит обиженной.

— Нам было хорошо вместе.

— Нет, не было, — утверждаю. — Мы проходили это прежде. Это была чертова неразбериха. Когда мы были под кайфом, все было хорошо, но как только отходили, мы даже не могли находиться в одном помещении.

— Это неправда, — спорит. — Сейчас я здесь.

— Ты под кайфом.

— Да пошел ты. Да, я под кайфом. Но это не имеет никакого отношения к моим чувствам к тебе.

— Имеет, — отвечаю. — Самое прямое отношение.

Она сердито смотрит на меня.

Разговор ни к чему не приводит.

Никогда не приводил. У нас был подобный спор дюжину раз за последний год, после того как я перестал принимать. Серена не понимала, почему все изменилось, почему я стал относиться к ней иначе.

Но у нас с ней есть своя история — нездоровая история. Она часть круга, который я должен был разорвать. Я убивал себя, но это было не только из-за алкоголя и наркотиков. Тысячи долларов на счетах психотерапевтов научили меня, что реальная проблема была в моем поведении. Если ты окажешься в том же месте, с теми же людьми, то рано или поздно снова начнешь делать то, что делал всегда.

Поэтому я отрезал себя от этого. От всего. Даже от секса.

Трезвость и воздержание, и все ощущалось другим.

— Ты трахаешь эту женщину, Джонатан? — спрашивает Серена пронзительно. У нее начинается отходняк. — Ты вернулся сюда и снова начал трахаться? Трахать ее?

— Не твое дело.

Удар.

Моя голова дергается, когда она ударяет меня по лицу, а щеку колет от боли. Делаю шаг назад, отстраняясь от Серены.

— Я не собираюсь обсуждать это с тобой, — говорю, когда она скрещивает руки на груди. — Позвони Клиффу. Он переживает.

Я начинаю уходить, направляясь к квартире Кеннеди, когда Серена зовет меня, дрожащим голосом:

— Подожди, Джонни. Пожалуйста.

— Береги себя, Серена.

Останавливаюсь у двери и смотрю на выброшенные и порванные одуванчики. Вздохнув, смотрю позади себя и вижу, что парковка пуста. Серена уехала.

Чувствую себя придурком.

Не могу ничего сделать правильно.

Направляясь к участку травы, срываю одинокий одуванчик. Я рад, что дверь квартиры открыта. Внутри Кеннеди настороженно смотрит на меня.

Я оглядываюсь вокруг.

Не вижу Мэдисон.

— Она в своей комнате, — подсказывает Кеннеди.

Направляюсь туда и нахожу ее сидящей на краю кровати и болтающей ногами, пока она сдирает лак со своих маленьких ноготочков. Замираю, когда вижу содержание ее мусорной корзины. Она как обычно заполнена бумагой из неполучившихся рисунков, и я вижу знакомую куклу сверху. Марианна.

Вытаскиваю куклу и присаживаюсь на корточки перед Мэдисон с игрушкой в руке. Затем вытягиваю одуванчик.

— Знаю, что твои цветы испортились, поэтому сорвал тебе еще один.

Она с осторожностью его принимает.

— Спасибо.

— Пожалуйста, — отвечаю. — Не хочешь рассказать, что тебя расстроило?

Мэдди пожимает плечами.

— Ты повеселилась сегодня?

Кивает.

— Я тоже. Ты очень красивая в своем платье.

Мэдди улыбается, смотря на одуванчик.

Она не смотрит на меня.

Вздохнув, сажусь на пол.

— Знаю, что все это может быть непонятно. Меня не было рядом, а сейчас я здесь, и я Бризо, но я также твой папа. Ты видела, как я целую твою маму, но Бризо целует Марианну. И затем появляется Марианна и обнимает меня перед твоей мамой. Трудно понять, что реально, да?

Кивает.

— Ну, как и Бризо, Марианна — это история. Женщину, которая была на улице, зовут Серена. Я работаю с ней. Я не собираюсь ее целовать, как целовал твою маму. Твою маму я целую по-настоящему.

Мэдди встречается с моим взглядом.

— Не думаю, что ты должна отыгрываться на бедной Марианне, — трясу куклой. — Бризо любит ее так же, как я люблю твою маму.

Она берет куклу.

— Мамочка любит тебя?

— Любила.

— Но больше нет?

— Я не знаю, — отвечаю честно. — Но это не ее вина. Я принимал ее любовь как должное.

— Что значит «принимал любовь как должок»?

Улыбаюсь на ее путаницу.

— Это значит, что не показывал ей, как сильно ее люблю, хотя должен был.

— Ты можешь делать это сейчас, — говорит Мэдисон. — Просто сорви ей побольше цветочков и скажи, что она красивая, так она сможет тебя любить.

Если бы все было так просто.

— Мне стоит это запомнить, — говорю, вставая на ноги и взлохматив ее волосы, прежде чем поворачиваюсь уйти. Делаю пару шагов, прежде чем Мэдди кричит мне:

— Подожди, пап! — она подскакивает на ноги и бежит ко мне, хватая за руку, чтобы я наклонился. Снова сажусь перед ней на корточки, когда она прижимается в поцелуе к моей все еще колючей щеке.

— Ты почти забыл свой поцелуй!

Душевные муки в Голливуде

Этот блокнот собственность Кеннеди Гарфилд

Клиффорд Кэлдвелл оказывается невнимательным к другим, эгоистичным придурком.

Ты приходишь на свою встречу. Рано, но не слишком. У тебя есть все, что им нужно: фотографии, резюме, демо с ролями. Ты потратил деньги, которые не следовало тратить, на новый костюм, и выглядишь хорошо

Когда приходит время, секретарь зовет тебя в кабинет Клиффорда. Он аккуратный, стильный, со стеклянными стенами, вид из которых открывается на Голливуд. Клиффорд сидит за гладким металлическим столом, печатая в своем телефоне. Секретарь протягивает ему твое портфолио, пока ты усаживаешься напротив.

Клиффорд не приветствует тебя, просто открывает папку и заглядывает внутрь. Ему требуется всего тридцать секунд, прежде чем сунуть тебе папку ее назад.

— Нет.

Вот и все. Он сказал «нет». Он даже не посмотрел твои демо. Ты берешь свои вещи и встаешь уходить.

— Могу спросить почему?

Клиффорд поднимает взгляд.

— Ты уверен, что хочешь услышать ответ?

Он отвечает, что в тебе нет ничего особенного. Твои фото обычные, резюме как у тысяч других. Конечно, вероятно, ты можешь играть, но он ищет кого-то с изюминкой, кого можно сделать звездой, но ты? В лучшем случае просто любитель.

Эти слова разрывают твою душу на кусочки.

Ты слышал их прежде.

Когда возвращаешься домой, квартирка кажется еще меньше, чем есть на самом деле. Бросаешь портфолио в мусорку на кухне и открываешь бутылку виски, на которую потратил последние несколько долларов.

Ты пьешь. Напиваешься.

Включаешь телевизор и понимаешь, что кабельное отключено, никто из вас не заплатил за прошлый месяц.

Пьешь еще больше. Напиваешься сильнее.

Уже десять часов, когда твоя девушка возвращается после долгой смены в закусочной. Последние два часа ты сидишь в темноте, думая о том, как она будет разочарована, обнаружив тебя.

Несмотря на то, что весь день работала, она счастлива и улыбается, но все прекращается, когда включает кухонный свет. Она видит портфолио в мусорке и шепчет:

— Нет.

Ты почти опустошил бутылку виски. Допиваешь остатки, когда она смотрит на тебя. Поднявшись на ноги, идешь, пошатываясь, и бросаешь пустую бутылку в мусорку на папку. Твое дыхание рваное. Глаза красные. Девушка смотрит на тебя с отвращением. Потому что ты пьян, потому что едва можешь стоять на ногах, но ты считаешь, что это из-за твоего провала. Пустой траты жизни.

— Извини, — говоришь, когда гладишь ее щеку, но девушка отбивает твою руку. Она не хочет, чтобы ты к ней прикасался. Развернувшись, плетешься в комнату. — Завтра я найду работу.