Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя.

Твоя первая ночь в Калифорнии одна из лучших в твоей жизни. Ты надеешься на свое будущее.

На следующий день все твои кредитки заблокированы.

Еще через день банковский счет заморожен.

Быстрое падение от надежды к унынию. Ты не удивлен, что отец отказался от тебя, но тебе больно. В твоем кошельке несколько сотен долларов и уведомление об освобождении номера мотеля в течение семидесяти двух часов. У тебя нет работы, и тебе нужно действовать решительно.

Поэтому на следующее утро уходишь до рассвета, чтобы что-то решить, а возвращаешься поздно, уже после заката. Спишь несколько часов, прежде чем все повторить.

На этот раз заканчиваешь раньше, хотя уже около трех часов дня. Девушка сидит на кровати мотеля и что-то пишет в блокноте. Она приветствует тебя с улыбкой.

— Что ты пишешь? — спрашиваешь, садясь рядом с ней, даже не ожидая ответа. Ты все время спрашиваешь и получаешь ответ «историю».

Хотя на это раз девушка говорит:

— Нашу историю.

— Нашу историю, — повторяешь. — О чем она?

— В какой-то степени, моя версия нас.

— Могу я почитать?

Ручка замирает над листком. Девушка колеблется. Осторожно перелистывает на начало и передает тебе.

— Только первые несколько страниц.

Ты читаешь, полностью очарованный, но проходит немного времени, прежде чем жалуешься:

— Смотри, вот это ерунда. Строчка вот здесь. Ты говоришь, что в тебе нет ничего особенного.

Она вырывает книгу.

— В ней, не во мне.

— Но это ты. И могу заверить, что когда впервые тебя увидел, я не подумал... — ты вырываешь блокнот назад, девушка отказывается отдавать его, но ты притягиваешь достаточно близко, чтобы прочитать — Ты обычная, потому что не все могут относиться к знатным семьям. Это херня. Ты королева, детка.

Она вырывает блокнот назад, закрывая его и убирая подальше.

— Я же сказала, что это моя версия. Это беллетристика.

— Ты должна написать мою версию.

— И какой же она будет? Тридцать страниц непристойных шуток?

— Непристойных шуток? Или тридцать страниц непристойностей?

— Зная тебя, и то и то.

— Забавно, но нет. Это была бы история борьбы с трудностями, которая в итоге приводит к триумфу, — ты встаешь. — Обувайся, пойдем прогуляемся. Мне нужно кое-что тебе показать.

— Заинтриговал.

Несмотря на ее недоверчивый тон, она слушает, и вы вдвоем проходите пару кварталов. Соседство не самое лучшее, но здесь не опасно. Может, немного захудало, но тихо.

Когда вы достигаете двухэтажного бело-голубого здания, ты ведешь ее вокруг, к небольшой лестнице снаружи. Вытаскиваешь связку ключей из кармана, девушка смотрит на тебя в изумлении.

Она следует за тобой наверх, терпеливо ожидая, когда ты откроешь скрипучую дверь наверху, затем заходит внутрь и оглядывается.

Квартирка. Больше никак не назовешь. Маленькая. Кухня и гостиная объединены, также есть спальня, в которой хватает места только для кровати. Ванная похожа на коробку — все очень тесно. Пол из старой необработанной древесины, вытертый и окрашенный. Белая краска на стенах шелушится, образуя пятна персикового цвета. Во всей квартирке только одно окно, в спальне, заблокированное старым кондиционером.

— Знаю, что это не супер, — начинаешь. — На самом деле полный отстой. Но мне восемнадцать, у меня нет работы, и мне не дадут кредит, поэтому, это лучшее, что я сейчас могу себе позволить.

— Она наша? — девушка не открывает взгляда от тебя. — Ты арендовал ее?

Ты медлишь, будто твой рот не хочет признавать этого, прежде чем киваешь, забывая о гордости.

— Наша.

— Но мы можем позволить себе это место? — продолжает девушка. — Как ты расплатился?

— У меня было немного денег, — рассказываешь ей. — Их не хватит надолго, но мы продержимся первое время.

— Где ты взял деньги?

Ты снова медлишь.

— Я, эм... продал машину.

Ты продал голубой «Порше». Пытался придумать другой способ, но это единственная ценность, которая у тебя была, которой ты владел. Поэтому ты продал ее, за меньшую стоимость, но этого хватит, чтобы покрыть расходы на жизненные нужды на несколько месяцев.

— Это место прекрасное, — утверждает девушка, обнимая тебя. — Наша первая общая квартира.

— И надеюсь, последняя, — бормочешь. — Как только все изменится, я планирую построить тебе дом.

Ты не знаешь этого, но эта девушка… Ей не нужен дом. Ей даже не нужна квартира. Она готова спать в машине, даже не стала бы жаловаться об этом. Тебе не следовало ее продавать, но ты сделал это, и какой бы благодарной она не была, девушка чувствовала вину. Она переживала и боялась, что не будет истории триумфа. Но она верит в тебя, не поехала бы иначе с тобой. Но мир не всегда добр к хорошим людям, иногда он съедает их живьем.

17 глава  

Кеннеди  

Бросаю униформу в корзину для грязного белья и натягиваю длинную белую футболку, когда слышу покашливание в дверях, а затем Джонатан хрипло бормочет:

— Черт, извини, я просто...

Смотрю на него, когда он пытается отвести взгляд.

— Все хорошо, — заверяю. — Ты видел меня и в меньшем количестве одежды.

— Да, ну… — он снова смотрит на меня, колеблясь, как будто не уверен, что хочет сказать, и вообще, должен ли что-то говорить.

— Я не пытался, ну, знаешь...

— Знаю.

Несмотря на то, что он не пытался, вроде как, ничего не может с собой поделать. Его взгляд блуждает по моему телу, и оно покрывается мурашками. Между нами и так все усложнилось, а от того, как он откровенно пялится, я нервничаю. Желудок стягивает в узел из-за выражения его лица, и меня удивляет, когда Джонатан облизывает губы.

— В любом случае, — он прочищает горло. — Я хотел пожелать спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — шепчу в ответ.

Джонатан задерживается, продолжая блуждать по мне взглядом. Проходят мгновения, прежде чем он отворачивается, собираясь уходить.

— Подожди.

Слово соскальзывает с моих губ, и я не уверена, зачем сказала это. Даже не успела подумать. Джонатан снова медлит, встречаясь со мной взглядом; брови приподняты в знаке вопроса, на который у меня нет ответа. Мое сердце неистово грохочет в груди со своими собственными вопросами, что-то вроде: какого хрена ты творишь? Я играю с огнем, как будто уже и забыла, как больно обжигаться, но с того места, где нахожусь, ощущаю только тепло.

Мне больше и не надо ничего говорить, и это хорошо, потому что не уверена, что смогла бы подобрать слова. Джонатан протягивает руку ко мне, проводя кончиками пальцев по моей покрасневшей щеке и вдоль линии рта. Он хватает меня за подбородок и приподнимает мое лицо, наклоняясь для поцелуя. Его губы мягкие, очень мягкие, и в то же время приятные и нежные.

Он долго целует меня, при этом не торопится и не давит, просто ждет. Дыхание покидает мои легкие, и все ощущения исчезают из головы, когда я обнимаю Джонатана и тяну к кровати.

— Ты уверена? — спрашивает тихо.

Я трясу головой, потому что все еще не уверена насчет этого, но не останавливаю себя. Опускаюсь на кровать и притягиваю Джонатана сверху. Снимаю его костюм, когда он избавляет меня от остатков одежды. В моей голове нет ни единой связной мысли, а сердце грохочет в груди, и прежде чем могу перевести дыхание, Джонатан снова нападает губами на мои и, расположившись между бедер, толкается в меня. Я ахаю, а он гортанно стонет, наполняя, удерживая в своей власти.

Ничего из этого не кажется реальным.

Ни в этот раз. Ни в последний раз.

Поначалу Джонатан двигается медленно, и это почти причиняет боль, прежде чем увеличивает темп, толкаясь жестче, глубже, сгибая мои ноги в коленях и ударяя по самому желанному местечку, отчего мое тело дрожит, а пальчики на ногах поджимаются. Я стону его имя:

— Джонатан.

— Вот так? — спрашивает он, сохраняя ритм. — Вот так тебе хочется?