— Что такое шуры-муры? — спрашивает Мэдди, следуя за женщиной на кухню.

— Она имеет в виду разные фокусы, — кричу, прежде чем миссис Маклески может ответить, потому что понятия не имею, что может сказать эта женщина.

— Ох, я люблю фокусы! — Мэдди смотрит на женщину в замешательстве. — Почему вы не хотите их?

— Слишком много беспорядка, — бурчит миссис Маклески. — Ох, уж эта промывка мозгов.

Качнув головой, поднимаюсь наверх, направляясь в комнату, где Джонатан ищет в своих вещах, что надеть.

— Я не имел это в виду, ты понимаешь, — говорит он, когда снимает свои брюки и стоит передо мной голышом. О, боже. Отвожу взгляд, стараясь не пялиться, но боковым зрением вижу, как он натягивает боксеры. — Насчет Серены… Я не имел это в виду.

Ничего не говорю. А что я должна сказать? Он натягивает джинсы, прежде чем берет простую черную футболку.

— Я серьезно, — настаивает. — Я находился в состоянии полусна и понятия не имел, что говорил.

— Не имеет значения, — отвечаю, пытаясь отойти, но Джонатан останавливает меня, одной рукой схватив за локоть, а другой за подбородок.

— Имеет, — отвечает он, заставляя меня на него посмотреть. — Обычно Серена принимала кокс и бодрствовала сутками, сводя всех с ума. И она делала подобное каждый раз, когда мы пытались отдохнуть. Она играла нами. Поэтому, это не то, о чем я подумал… — он затихает. — Я понимал, с кем спал прошлой ночью. Знал, с кем проснулся этим утром. И мне жаль, что мои слова, сказанные в полусне, заставили тебя думать иначе.

Все еще не уверена, что сказать, поэтому просто произношу:

— Ладно.

— Ладно, — повторяет Джонатан. — Просто ладно? Это все?

Пожимаю плечом.

Он смеется.

— Полагаю, это лучше, чем ничего.

Он целует меня нежно, сладко, рука опускается с моей щеки между нами, обхватывая меня за грудь.

Я отстраняюсь.

— Никаких шуры-муры, помнишь?

Он ухмыляется, убирая руку.

— Ладно-ладно... Завтрак.

Мы спускаемся вниз и как только появляемся на кухне, я слышу, как Мэдди взволнованно рассказывает о фестивале. Молча сажусь за стол и слушаю о том, как ей было весело и какой ее папочка классный.

Все время Джонатан сидит рядом со мной, сияя.

Когда приготовление завтрака закончено, миссис Маклески ставит одну тарелку передо мной, прежде чем Мэдди садится справа от меня со своей тарелкой с горкой бекона. Джонатану достается последнему, и я хихикаю, когда миссис Маклески сует ему тарелку: еда в хаосе разбросана по ней, пост подгорел, а бекон пережаренный.

— Эм, спасибо, — отвечает Джонатан, поднимая кусочек бекона и откусывая, морщась, когда тот хрустит.

— Не нравится? Не ешь, — говорит миссис Маклески. — Никто не любит нытиков, Каннингем.

Она выходит из кухни, и он наблюдает за ее уходом, бормоча:

— Я лишь сказал спасибо.

— Ты сказал это, совсем не имея в виду, — кричит ему в ответ. — Не удивительно, что у тебя все еще нет Оскара. Ты ужасный актер.

Я снова смеюсь, когда Джонатан сердито смотрит в сторону дверного проема.

— Не переживай, — успокаивает Мэдди, жуя бекон. — Ты получишь Оскар когда-нибудь.

Он усмехается.

— Ты так считаешь?

Она кивает.

— Обязательно. Просто нужно лучше стараться.

На этот раз я смеюсь.

— Ничего себе, — говорит Джонатан. — Уверен, что чувствую любовь.

Мэдди смеется, не понимая его сарказма.

— Потому что я тебя люблю.

Его выражение лица меняется. Я вижу, что слова поражают Джонатана.

— Ты любишь меня?

Мэдди смеется.

— Конечно.

Конечно. Она говорит так, будто смехотворно вообще задавать подобный вопрос, как будто он просто должен понимать, но у него никогда не было много любви.

— Я тоже люблю тебя, — признается он.

— Больше, чем бекон? — спрашивает она, жуя.

— Больше, чем бекон, — отвечает он тихо. — Больше, чем все на свете.

Мэдди улыбается и продолжает поглощать завтрак, довольная его ответом. В моей груди тупая боль, сердце готово разорваться на кусочки. Иногда я сомневаюсь в его словах, чувствах, желаниях, потребностях, но с этого момента у меня нет никаких сомнений, что он ее любит. Я верю ему.

Мы завтракаем.

Они разговаривают. Смеются.

Я грущу.

Грущу по годам, которые они потеряли, по упущенному времени, по любви, которая, возможно, была недостаточно сильная, чтобы победить его демонов. Каждая их улыбка сегодня — результат многолетних страданий, борьбы, и надежды, и грусти, но не опускания рук, иначе нас не было бы здесь и сейчас. Но, может, все не продлится долго, я не знаю. Может, завтра что-то случится, и страдания и слезы снова вернутся, но я благодарна за настоящий момент, зная, что он любит ее больше, чем все на свете.

— Нам пора уходить, — говорю после завтрака, сваливая тарелки в раковину. — Мне нужно постирать.

Мэдди спрыгивает со стула и смотрит на Джонатана.

— Ты идешь? Ты можешь снова переночевать у нас.

— Не сегодня, — отвечает он. — Утром у тебя занятия, а твоей маме надо на работу.

Мэдди хмурится.

— Но ты придешь завтра поиграть?

— Конечно, если ты хочешь.

Мэдди кивает.

— Увидимся завтра!

— Увидимся завтра, — отвечает, когда она уходит, направляясь в фойе. Затем поворачивается ко мне. — Спасибо, Кей.

— За что ты меня благодаришь?

— За то, что дала мне второй шанс, — поясняет. — И третий, и четвертый, и пятый...

— И двадцатый.

Он смеется.

— И за двадцатый.

— Двадцать первого не будет, — предупреждаю. — Когда-нибудь я подведу черту.

— Мне больше не понадобится, — утверждает Джонатан, кладет руку мне на бедро и притягивает ближе, ставя между своих ног. — На это раз я сделаю все правильно.

— Тетя Меган!

Мэдди бежит в квартиру, как только я паркую машину и выпускаю ее, сразу направляясь к Меган, которая стоит у входной двери.

— Привет, сахарная печенька с пеканом! — приветствует ее Меган, поднимая и кружа. — Как дела у моей сладкой племянницы, которая все еще в пижаме, хоть уже и полдень?

Меган смотрит на меня с подозрением. Да, это как будто тебя ловят утром во вчерашней одежде. Я даже не расчесала волосы. Брр, не принимала душ. ДНК ее брата по всему моему телу, а Меган — человеческий эквивалент собаки-ищейки.

В секунду, когда я подхожу ближе, она знает.

— Мой папа возил меня на фестиваль! — говорит Мэдди, когда Меган ставит ее на ноги. — И затем у нас была ночевка, но он спал с мамочкой, а потом мы ели бекон!

— Вау, — отвечает Меган, многозначительно смотря на меня и повторяясь. — Вау.

Открываю входную дверь, Мэдди вбегает внутрь, направляясь сразу к себе в спальню, а я остаюсь на месте, понимая, что Меган завалит меня вопросами.

— Ты, бл*дь, должно быть шутишь, — восклицает Меган и смотрит на картонную фигуру Бризо, которая все еще стоит в гостиной, затем переводит взгляд на меня в неверии. — Серьезно.

— Ничего не могла с этим поделать.

— Это твоя квартира.

— Да, ну...

У меня нет оправдания.

— Невероятно, — говорит Меган, качая головой. — Ночевка? Вы… вау, ты и, правда, снова с ним?

— Нет, мы не вместе, мы просто… я не знаю, — вздыхаю, проводя рукой по лицу. — Я не знаю, что творю.

— Очевидно, — констатирует Меган, снова смотря на фигуру брата.

— Мне нужно принять душ, — говорю. — Я скоро.

— Да, иди. Может, получится стереть его с себя.

Слишком поздно для этого, думаю, но не смею сказать. Он внутри меня прямо сейчас — и буквально и образно.

Принимаю душ, одеваюсь, и как только снова чувствую себя человеком, собираю одежду, чтобы отнести в прачечную, так как моя машинка все еще сломана. Меган иногда приходит по воскресеньям и проводит время с Мэдди, чтобы дать мне возможность отдохнуть, а также убраться без прерываний.

После того как стирка закончена, я иду в продуктовый и закупаю еды, также покупая хлопья «Лаки Чармс» для завтраков. После этого направляюсь домой, иду в свою спальню и раскладываю одежду, когда мое внимание приковывает картонная коробка, засунутая в шкаф недели назад. Снова ее вытаскиваю, перебираю пыльные воспоминания и хватаю старый блокнот. Дешевая черная обложка испортилась за все эти годы. Могу только нечетко разглядеть свои каракули.