— И? — замер Чингачгук в крайнем изумлении.

Остальные выглядели не лучше.

— Что «И»?! — передразнил его Гена. — Хотели прибить математика, чтобы не мучился, да закон не позволяет.

— Какой? — с подвохом спросила Лариса.

— Любой, — с сожалением ответил оратор, задумчиво всматриваясь вдаль. — Хоть Божий, хоть государственный…

Чёрная мгла окончательно поглотила болота, утопив в себе даже туман. Теперь стало неясно, отчего видимость ухудшилась…

— А «Чёрные сталкеры» бывают? — поинтересовался Лис.

— Водопроводчики бывают, — уклончиво ответил Алексей. — Поговаривают, что в одном хуторе есть водокачка с сюрпризом. Бак наверху. Десятиметровое, в высоту, каменное основание, круглое в своём сечении.

Костя жаждал продолжения и, в нетерпении, весь напрягся, подавшись корпусом вперёд. Он только и смог, что выдавить из себя:

— И?

— А к двери пришпандорена растяжка. Когда она открывается, под днищем бака взрывается граната, разворачивая железо. Потоком воды, хлынувшей сверху, смывает всё: и дверь, и гостей.

— Что-то конструкция сложновато выглядит! — усомнился в правдивости рассказа Ворон. — Проще было бы применить классический вариант — граната крепится неподалёку от двери…

— Это шутка, а не смертельная ловушка, — пояснил Диплодок. — Надо же «Черному водопроводчику» как-то прикалываться! Ну, не воду же травить, вместе с потребителями!

Примус тепла не давал. Холода особого не было, но, болотистая местность богата на сырость. Последняя проникает во все места и жара костра, в данном случае, явно не хватает. Не хватает главной туристической особенности, без которой песни не поются. Даже водка не помогает, теряя в темноте свойства катализатора. Как сказал один матёрый турист: «Под свет фонаря песни горланить, это всё-равно что встречать брачную ночь с резиновой куклой.» Романтики с большой дороги, просто романтики с туристическим уклоном, а также прочие социальные элементы — все жмутся ближе к языкам пламени. Даже простые мальчишки, которым до дома рукой подать — обожают развести костёр, от нечего делать, а уж если есть сырая картошка, испечь её в углях сам Бог велел. Зола скрипит на зубах, совместно с речным песком; пачкает лица не хуже, чем угольный карандаш заморские рожи буржуйского спецназа и делает руки мальчишек похожими на руки кочегаров. От реки веет теплом воды, от костра жаром углей, а от печёной картошки просто несётся аппетитный аромат.

Ворон сглотнул слюну и отогнал от себя эти воспоминания давней юности. Сырой картошки не было, костёр заменил какой-то нелепый суррогат, шипящий синим пламенем и тот вскоре погасили, экономя энергоресурсы. Над болотами повисла непроглядная мгла… Южная ночь, чёрная, как негритянка, звала в свои объятия всех влюблённых и просто похотливых созданий, устилая грешное ложе лепестками несбыточных обещаний. Ворон пошёл по другому пути. Действие, которое он выбрал, не совсем подходило случаю и уж совсем не вписывалось в протокол сталкерских посиделок — он начал плести стихотворные вирши. В голове у Вовы вертелась одна мысль: «Всё не эдак, всё не так — может быть всё от того, что костра нет?» Получалась дикая смесь белых стихов с традиционными. Через некоторое время он всё-таки решился зачитать своё творение:

Полтергейст бушевал сам по себе, частенько выходя из под контроля Барбариски. Целые и пустые банки летали по поляне, целясь в голову неудачливого поэта. Нераскрытые жестянки, пролетая мимо Вовиной кепки, мялись об мягкий грунт плавней, а раскрытые, разбрызгивая содержимое по поляне и ошалевшим сталкерам, с гудением скрывались в ближайшей стене камыша, отрикошетив от того же грунта. Отступать было некуда: от бронебойной банки в камышах не спрячешься, да и консервы, почему-то, поражали именно это избранное пространство. Прямо-таки излюбленное… Аномальное образование затихло само по себе, неожиданно резко, как и началось. Шмель устало окинул взглядом место происшествия и усмехнувшись, сказал:

— Я кажется уже слышу предательский запашок каннибализма, идущий от примуса. Притом, жарится та часть, которая уже упоминалась в литературном шедевре.

Свежеобретённые друзья с испугом жались ближе к земле. Хоть полтергейст и угомонился, они всё же не решались принять непринуждённые позы. Постепенно энергопотенциал болотного монстра иссяк. Истощённые силы требовали восстановления, а их резерв ждал только искры, для своего воспламенения. Есть ещё порох в пороховницах… Этой искрой послужил вполне безобидный, с мужской точки зрения, диалог. Вопрос Диплодок задал шёпотом и на ухо Ворону:

— А сколько вашей Ларисе лет?

На что получил очень громкий ответ, выраженный в форме вопроса на вопрос, да так, чтобы Барбариска не просто услышала, но и поняла, что речь идёт про неё и касается именно данной темы:

— А сколько ты ей дашь?!

Знакомый с этим анекдотом Шмель молниеносно поддержал обоих смертников, тем самым вступая в их ряды:

— Не ври — столько не живут!

Полтергейст бушевал с новой силой. В этот раз ему пришлось изобретать новую тактику нападения, так как учитывая предыдущий опыт обороны, рядовые сталкеры предусмотрительно попрятали все консервы. Весёлая ночь среди бескрайних болот грозила пройти в бесконечных распрях. Лис, видя беспомощность Барбариски, обещал, в последствии, когда та остынет, научить её клеить лук из тростника: «Связка относительно упругих стеблей, при их грамотной компоновке, может стать грозным оружием. На стрелы идут все те же стволы, но их, так же, можно изготовить из рогоза — у него стебель покрепче будет. Кстати, шишку можно оставить. Намочив её бензином и поднеся спичку… Ну, тут главное грамотно прицелиться Ворону в… Это зависит от твоей фантазии.»

Снился Ворону странный сон. Почему-то в голове мелькал сюжет, связанный про мясорубку в клетке… С дальнего хутора приполз еле живой монстр, держась лапой за сердце и с ходу попросил: «Сердечные капли дай! А на хутор не ходи — вырвет…»

Рядом с Вовой, у полноценного костра, сидел Мастодонт, протягивая руки к живительному теплу. Из-за ближайшего тростникового оазиса доносился запах жаренного мяса… Где-то вдалеке, молодой волк протяжно выл на полную Луну, временами с надрывом. Тоскливый вой разносился далеко по округе, настораживая неопытных охотников, а матёрых сталкеров заставляя плеваться. «Без тебя тошно, — проворчал Фёдор, кутаясь в поношенный зипун, пошитый на неизвестной фабрике неизвестного фабриканта ещё при царе-батюшке.» Он поднял воротник, накинул капюшон, а саму голову, ещё глубже втянул в плечи…

Наступило очередное недоброе утро. Народ разминал затёкшие члены, зябко ёжась от прохлады, переложенной болотной сыростью. Кряхтя и охая, на ноги поднялись все без исключения. Даже пенопропиленовые и полипропиленовые лежанки оказались неспособными справиться с холодом, идущим, казалось, из самых глубин плавней. Тростник мирно шелестел на пару с камышом, пытаясь убаюкать неопытных первопроходцев этой местности, но старые тёртые калачи не теряли бдительности. Радиационные очаги заражения поджидали новичков в любом углу, особенно в воде, где их карта менялась непроизвольно. Составить её не представлялось возможным, хотя и на берегу ветер вносил свои коррективы в перемещении альфа-частиц по своему усмотрению. Мастодонт оглядел место лежбища; оценил потенциал и наличие сухого тростника среди его зелёных собратьев, почесал затылок и сказал:

— Нам придётся переправляться через реку. Деревянной шлюпки, способной держаться на воде, нам не найти, скорее всего, поэтому предлагаю на удачу особо не уповать, а строить тростниковую лодку.

— До реки далеко? — спросил его Ворон.

— Порядочно.

— Так ты что — здесь собрался зелень рубить? — возмутился Вова. — Дойдём до реки, там и строить будем. Или на берегу пусто?