— Если бы могли ориентироваться, было бы куда проще, — Амико теперь несла автомат Ивана, к которому тот не успел еще прицепить обратно снятый ремень. В сочетании с набитой магазинами и гранатами трофейной разгрузкой вес получился большой, и она начала уставать. — Бесконечно таскать ее здесь нельзя.

— Надо найти какой-нибудь выход, — согласилась Кейко. — Только я лично тут ни за что не сориентируюсь.

Десяток лестничных маршей вывел беглецов на следующий нижний этаж, в точно такую же продольную галерею, изгибающуюся внутри громадного бетонного массива плотины. Здесь, как и на лестнице, освещение работало, и было пустынно. Ни справа, ни слева не доносилось никаких звуков.

— Ага, еще галерейка. Сдается мне, что их тут немало, до самого низа, — повертев головой и прислушавшись, заметил Засельцев. — Ну, по логике, она должна вывести нас к такому же пилону, вроде как где мы оборонялись, только на той стороне. Побежали налево. Вопрос только в том, успели эти гады туда добраться и выставить посты в пилоне или на внешней железной галерейке. Вы не обратили внимания, она одна была, или и ниже идут такие же мостки?

— Было не до любований пейзажем, Банька-сан, — поморщилась Кейко, у которой тоже всерьез разболелась спина, потянутая в тот момент, когда они тащили китаянку втроем. — Проклятье, эта майорша такая хрупкая с виду, а весит почти как вы!

— Все равно, — Амико стиснула зубы. — Пошли. Тун Тин пусть разведает. Он маленький, ему проще бегать.

— Отличная мысль! — кивнул Иван. — Тун Тин, давай вперед, головным дозором — только потихоньку. А вы запоминайте, местная топография — это наша жизнь и смерть. Нужно всегда зыркать по сторонам. И не нойте, оружие и боеприпасы бросать нельзя; на них вся надежда, если снова придется воевать!

6

Мальчишка дисциплинированно кивнул и дернул вперед, только пятки засверкали. Пробежав метров пятьдесят, они увидели, как маленький бирманец машет рукой из-за угла. На этот раз поперечный коридор отходил влево, к верхней части плотины.

Но он был коротким, и быстро закончился в небольшом помещении, где находился небольшой пульт и забранное толстенным стеклом маленькое смотровое окошко.

— Это что за фигня? Ну-ка, посветите туда.

Когда Кейко подняла ствол автомата, под которым был обычной изолентой примотан к шомполу фонарь, за стеклом стали видны пазы и нижняя часть массивного стального заплота.

Засельцев выглянул в иллюминатор и присвистнул.

— Эге, там вода в турбины идет, наверное. А отсюда устье водовода открывают или закрывают. Глядите, кстати, водохранилище не заполнено до конца, досюда вода еще не поднялась, значит, водоводы сухие.

— Так, — Амико огляделась. — Мы что, где-то вроде контрольной рубки? Здесь должна быть какая-нибудь карта, план помещений. Что-нибудь.

— Слушай, верно мыслишь! — одобрил Иван, рассматривая стены. — Ага, вон он, план. Тут, правда, больше всяких схем переключения шлюзов… но в целом картина ясна. Нет, здесь нам не вылезти, к задвижкам доступ для обслуживания только сверху. Придется пробираться дальше по той же галерее. И кстати, глядите, на сколько эти галереи вниз уходят — тут этажей семь. Оно и немудрено, плотина-то — с многоэтажный дом. Ладно, время нельзя терять, возвращаемся.

Вернувшись в продольную галерею, беглецы заспешили по ней дальше. Ширина долины Салуина в этом месте составляла более пятисот метров, а плотина была еще и изогнута аркой против течения, чтобы лучше выдерживать давление воды, поэтому плохо освещенный тоннель казался бесконечным. Здесь было более влажно, чем в верхней галерее — в прорезанной в полу канавке собралась вода. Над потолком змеилось еще больше кабелей; появились какие-то жестяные вентиляционные короба.

Наконец, впереди слева замаячил знакомый ящик электрощита возле прохода, ведущего на лестницу, аналогичную той, по которой они спустились сюда. Крадущийся в голове отряда Тун Тин замер. Поскольку галерея плавно изгибалась, с того места, где стоял Иван с девушками, нельзя было рассмотреть то, что он обнаружил. Мальчишка настороженно прислушался, распластался по стене и осторожно выглянул. Теперь и до их ушей донеслись отдаленные голоса.

Воспользовавшись задержкой, Иван аккуратно уложил майоршу на пол, и забрал у Акеми свой автомат с барабанным магазином, вернув на место ремень и перекинув его через шею, чтобы оружие висело под мышкой в полной боеготовности.

Вздохнув с облегчением, Амико и Кейко встали над Шун Ци, глядя в спину Ивану.

— Что там? — тихо спросила Кейко. — Выход?

— Или враг? — вторила ей Амико.

Он прислушался к перекатывающемуся эху, в котором, казалось, уже можно было разобрать какие-то вскрики и грубый гогот.

— Что-то мне это не нравится. Глядите, — Иван указал вперед, где посреди галереи валялась куча каких-то тряпок, потом одинокий ботинок, судя по размеру, детский. — Идем дальше, но тихо-тихо, на цыпочках.

Не рассчитывая, что девушки смогут тащить раненую достаточно тихо, русский снова поднял ее сам, но теперь постарался сделать так, что большая часть ее веса пришлась на левую руку, а правой, которой он поддерживал ее обтянутые порванными на коленях сетчатыми чулками ноги, сразу взял за пистолетную рукоятку опущенный пока автомат.

— Тихо? — Кейко вдохнула полной грудью.

— Тихо, — Акеми, наоборот, выдохнула. — Вы первый, Иван-сан.

Преодолев еще метров двадцать, они смогли разглядеть, что творится впереди — судя по всему, в том же самом месте, где этажом выше развернулся бой. Здесь к галерее справа подходил ведущий со внешнего металлического мостика коридор, и здесь, видимо, пытались спрятаться беженцы, сумевшие спуститься откуда-то сверху. Но исламисты настигли их.

Группа вооруженных мужчин, потрясающих буйными нечесаными шевелюрами — судя по не слишком окладистым бородам и меньшей монголоидности в чертах, это были не бирманцы, а бангладешцы или даже пакистанцы — устроила там любимый спектакль: геноцид мирных жителей.

Годы, прошедшие с начала «Исламской весны», которая в противоречие с цветисто-оптимистичным названием вылилась в череду кровавых мятежей, переворотов и бесчисленных массовых расправ, сделали такие картины привычными и обыденными, превратив гибель и страдания десятков, если не сотен миллионов людей вместо трагедии в скучную статистику. Но смотреть на это было по-прежнему невыносимо.

— О нет… — Кейко выглядела так, будто ее внезапно затошнило. — Опять.

Амико ничего не сказала. Мысли ее вернулись к тому, с чего начались эти безумные приключения. К ночной темноте, гортанным звукам злых голосов. К боли и страху. Все возвращается на круги своя. Вот и они возвращались к началу своего путешествия — казни бессильных и беззащитных.

На этот раз в роли главного блюда выступали пойманные исламистами буддийские монахи. Наверное, были среди многочисленных бирманских конфессий и такие, кто в свое время выступил гонителем мусульманских меньшинств — например, злополучных рохинджья — но можно было поручиться, что большинство буддистских священнослужителей в жизни не слышали об этом небольшом народе. Увы, пропаганда Исламского Государства — в высшей степени профессиональная, надо признать — сделала из буддистов настоящий жупел, заставив мусульманские общины соседних стран яростно возненавидеть их. Теперь бумеранг вернулся, и за грехи тех, кто обижал рохинджья, отвечали, как водится, совершенно непричастные люди.

С двух подвешенных за руки к потолку обнаженных тел, в которых монахов теперь можно было узнать только по бритым головам, со вкусом сдирали кожу. Под гогот палачей в тусклом свете плафонов взблескивали наточенные кривые ножи, кровавые лохмотья падали в собравшиеся на полу черные лужи; освежеванные тела лишь слабо вздрагивали, уже перейдя порог чувствительности, хотя пытка началась совсем недавно. Сидящие у стенки пойманные беженцы — в основном женщины с детьми и старики, замерли в стекленящем ужасе, не в силах поверить в реальность происходящего. Еще одного маленького монашка поставили на колени в сторонке, и сейчас парочка исламистов деловито возилась, отрезая ему голову и сливая кровь в водосточную канавку.