— Как… не темно?.. Хоть глаз коли!.. — Иван еще раз протер глаза. Амико заметила, как дрожат его большие, сильные руки. Голос его тоже звучал приглушенно и странно: — …Ни хрена… ни хрена не вижу. Твою ж мать, неужели…

— Иван-сан, — страшная догадка пришла в голову Амико еще раньше. — Иван-сан… Вы ослепли?

— Ослеп?.. — Иван снова и снова мял и протирал глаза, видимо, не в силах поверить. — Ни черта не помню… Что же там случилось-то? Кажется, начали бомбить, шарахнуло в ущелье поодаль… потом ничего не помню. Меня приложило, что ли? А вы как, целы? И где Кейко?..

— Вас накрыло взрывом, — Амико старалась говорить спокойно. — Когда мы вылезли, то нашли вас, придавленного деревом. Мы сумели вас вытащить, но в сознание вы никак не приходили. А потом пришли бирманцы, пока мы пытались унести вас куда-нибудь… Кейко удалось сбежать, ну, а я осталась.

— Ты с ума сошла?! Зачем осталась?.. — рявкнул Иван. — …Не понимаешь, что они с тобой сделают? Вот дура, прости господи!

— Они не сделают ничего, что уже не сделали, — возразила Акеми. — Мне не страшно.

— Я охреневаю с такой логики! А не приходило в голову, что у этих может быть фантазия более крупного калибра?! Бежать надо было без оглядки. Кейко вот молодец, умничка. Какой смысл снова попадаться, если могла сбежать? Из солидарности, что ли? — оторвав руки от лица, Иван принялся ощупывать бамбуковые перекладины клетки. — Так где мы теперь? Это что, клетка, что ли? Етитская сила, Рембо II!..

— Две клетки, маленького размера, — сообщила Амико. — Я слева от вас. Заберите свои ботинки, они лежат снаружи.

— Черт, вот уроды, упихали, даже ноги не вытянуть. Выходит, нас увезли куда-то? Не видела, куда? — продолжал расспрашивать русский, шаря между прутьями в поисках своей обуви.

— Насколько я могу судить, мы в стороне от того места, где держали заложников с самолета.

— На машине везли? Вниз по ущелью… это, выходит, в сторону аэродрома? Ваш Боинг видела? А потом куда — в долину вниз, или обратно в горы? — Иван повозился, завязав шнурки и пытаясь устроиться поудобнее, но внутри клетки он помещался, только если сгибал ноги так, что колени почти упирались в подбородок. — И кто нас поймал-то? Бирманцы, наверное? Афганцев не видела, случайно? Блин, и те, и другие могут считать, что у нас перед ними должок… хотя я лично считаю наоборот.

— Они повернули влево и поехали в долину, насколько я могу сказать. Я видела одних бирманцев, их главный сказал, что собираются требовать за меня выкуп. А вас они будут… они хотят знать, кто вы и откуда. Об этом нетрудно было догадаться.

— Выкуп? Выкуп — это хорошо. Вот только у кого они собрались его требовать? Сомневаюсь, что сюда спешат переговорщики — после того, как американцы тут все размазали. И что, вменяемые бирманцы-то? — тяжело вздохнув, поинтересовался Иван. — Черт знает, чего от них ждать? Про меня-то, тоже нетрудно догадаться, откуда свалился рыцарь справедливости…

— Я не знаю. Но они и впрямь намного сдержаннее прежних. Кажется, их командир даже велел ничего нам не делать. Меня никто не тронул.

— Единственное светлое пятно, — пробурчал Иван. — А где мы теперь? Что вокруг клеток? И где караул?

— Мы в хижине на окраине их лагеря. Вокруг клеток плохо видно, полутьма, но помещение пустое. Внутри только тюремщик, караул, видимо, снаружи.

— Кансю га хитори ка? Доко? Буки га? (Тюремщик один? Где? Вооружен?) — быстро спросив по-японски, настороженно завертел головой Иван, а потом, приложив руку к лицу, простонал — А-а-а, блин, теперь же я даже кролику башку не смогу свернуть…

Впрочем, матрос спецназначения явно не желал показывать слабость. Он глубоко вдохнул, потом медленно выдохнул, и, с видимым усилием восстановив равновесие, спросил:

— Так это караульщик мне пятки подпалил, паскуда? Ладно, я запомню. И с тобой правда ничего-ничего не сделали? Даже по попе не хлопнули?

— Мне ничего не сделали, — уверила Амико. — Тюремщик сидит у себя в углу за каким-то столом и иногда на нас смотрит. Он не понимает японского. Оружие… кажется, пистолет есть.

Она помедлила.

— Иван-сан, пока есть время, вам лучше не задумываться о таких вещах. Постарайтесь расслабиться и подождать. Может… может, слепота пройдет.

— Расслабиться и ждать… это не наш метод, — Иван подобрал ноги под себя, и схватившись руками за решетку, напряг могущие мышцы. Акеми услышала негромкий треск. Бамбуковая клетка была сделана на совесть — толстые стволы скручены прочной стальной проволокой, но ей вдруг показалось, что еще немного, и они подадутся. Правда, тюремщик в своем углу тоже заметил что-то подозрительное и поднял голову.

Не говоря ни слова, кургузый бирманец подхватил свою палку и в один миг оказался возле клетки Ивана. Грубо обрезанный конец бамбукового орудия молниеносно впился в беззащитное лицо не видящего противника русского. Пропахав на коже глубокую ссадину, палка едва не вбила нос пленника внутрь. Тут же отдернув орудие, тюремщик оперативно стукнул Ивана в печень. Орудовал палкой он с завидной ловкостью.

Иван, видимо, услышал приближающиеся шаги. Хотя Акеми то ли не пришло в голову его предупредить, то ли девушка просто не успела, русский понял, что сейчас начнется, и попытался блокировать удар, а потом и перехватить палку, но без глаз не сумел сделать ни того, ни другого. Отшатнувшись от удара и впечатавшись спиной в заднюю стенку клетки, он неловко отмахнулся, пытаясь поймать палку, но понял бесполезность таких попыток и мгновенно прикрыл голову и лицо предплечьями и напрягся. Удар в печень, который заставил бы любого другого человека повалиться, беззвучно разевая рот от боли, не причинил ему никакого ущерба, поскольку пришелся в толстенную броню брюшных мышц.

— Ах ты, сука… — прохрипел он, шмыгая разбитым носом. — …Акеми, где он? Что делает?

— Он стоит и приме… — начала было девушка, но гулкий удар палки по прутьям ее клетки заглушил слова. Пван услышал упрямое: — Он примеривается ударить в живот!..

Затем прозвучало нечто мягкое и утробное, и девушка подавилась словами.

— Паскуда!!! — от яростного рыка Ивана с тростниковой кровли посыпалась труха. Он ринулся вперед, и решетка затрещала от удара плечом. Лишь отсутствие разбега не дало ему снести переднюю часть клетки одним ударом. Бешено тряся бамбуковую решетку, Иван заорал по-русски: — Сюда, мать твою!.. Еще раз ее тронешь, я тебе яйца в трахеи запихну!

И, по-японски:

— …Акеми! Молчи, ничего не говори!..

На этот раз палка припечаталась о висок — видимо, тюремщик догадался, что подсказывала русскому девушка. Второй удар кургузый нацелил в пах.

Иван словно не заметил удара в висок — размахнуться, как следует, тюремщику не давала клетка, а вложить в тычок легкой бамбуковой палкой достаточно силы, чтобы серьезно достать такого гиганта, щуплый бирманец просто физически не мог. Удар в пах был эффективнее — русский дернулся и зашипел сквозь зубы, но выдержал удар и отреагировал со стремительностью гадюки. Обрушившаяся сверху правая рука прижала не успевшую отдернуться палку к поперечному пруту решетки, не дав тюремщику вытащить ее обратно. Иван на краткое мгновение замер, ловя реакцию противника — попытается ли тот вытащить палку силой, или предпримет что-то еще?

Бирманец был старой опытной сволочью. Как только русский поймал палку, он не стал пытаться выдернуть ее, здраво рассудив, что с таким богатырем тягаться — себе дорожи. Тюремщик тут же выпустил утерянное орудие и торопливо захромал в свой угол. Щелканье взводимого оружия прозвучало зловеще, Амико в ужасе громко выдохнула.

Втянув палку к себе, Иван продемонстрировал в сторону противника странный и незнакомый Акеми жест — сжатый кулак правой руки, на перегиб которой легла левая рука. Хотя японка не уловила конкретного смысла, выглядело это, надо сказать, весьма экспрессивно и даже впечатляюще. Этимологии русских слов, который Иван произнес при этом, она, естественно, тоже не знала, и у нее возникло чувство, что лучше бы и не знать. Потом русский добавил по-английски: