И Амико прильнула. Не понимая, зачем, просто захотев коснуться его. Его, такого большого и несчастного.

Изрезанная тросом маленькая ладошка едва дотянулась до широкой кисти русского. Вытянув руку, девушка коснулась мужчины кончиками пальцев.

— Иван-сан… — слова почему-то никак не шли, и не из-за того, что после напряжения трудно дышалось. — Когда вы были без сознания, Кейко хотела, чтобы я ушла с вами. А я… мне… я не хочу от вас уходить. И я не хочу, чтобы вы умирали.

Его жесткие сильные пальцы необыкновенно нежно коснулись ее руки, скользнули по шрамам на ладони, потом сжали пальцы Амико с силой, которая заставила ее вздрогнуть. Словно замкнулся контакт, и в ее тело ровным, мощным и неудержимым потоком устремился обжигающий электрический ток. Перед глазами девушки вдруг встали никогда не виданные вживе картины: бескрайние леса, статные сосны и ели, плавно покачивающие верхушками в свободном потоке северного ветра; уходящие за горизонт громадные мачты электропередач незнакомого рисунка, с широким треугольным основанием; легкое гудение стальных проводов, впаянных в невероятно огромную сеть, простирающуюся на тысячи и тысячи километров…

— Кейко-тян правильно звала, и конечно… надо было уходить… но я… я счастлив и горд, что ты так говоришь, Амико… Мне ни разу еще не довелось встретить такую девушку, как ты… да и больше не доведется, наверняка. Поэтому скажу сейчас — я буду защищать тебя… не по приказу. Сколько бы нам не осталось времени…

Помолчав, Иван добавил:

— Правда, защитник из меня теперь аховый…

— Не говорите так, — ее голос был почти неслышен. — Вы смогли защитить меня. Мне больше не страшно, даже если я погибну. Не знаю, все ли дело в страдании, которое, как говорят, очищает, но только преодолевая невзгоды вместе с вами, я почувствовала… что мне хорошо. Потому что вы защищаете меня. Потому что я вижу вашу душу, Иван-сан.

Амико не знала, откуда берутся эти слова, красивые, идущие откуда-то из глубин сердца и усмиряющие боль. Но девушка и не думала замолкать.

— У вас добрая душа, Иван-сан. Вы хороший человек. Я… я не хочу, чтобы вы чего-то боялись, боялись не суметь защитить меня. Вы самый… самый сильный на свете! И я верю, что вы меня защитите, а я смогу защитить вас. Мы встретим все, что нас ждет, вместе.

Иван повернул голову к Амико, и его зрачки беспокойно ходили туда-сюда, не в силах сфокусировать взгляд. Прикрыв, наконец, глаза, он пару раз стукнул себя левым кулаком по лбу, и застонал:

— …Проклятая судьба — и в такой момент я тебя не вижу!..

Из уголка его глаза скатилась слеза, он смущенно утерся и продолжил:

— Раз ты веришь, что я… даже слепой, смогу тебя защитить… блин, тут уж не скажешь — «извиняйте, не справился». Слушай, мы действительно вырвемся. Не знаю, далеко ли сможем уйти, но, я всегда считал, что даже помирать лучше на свежем воздухе, а не в клетке. Как у нас говорят: «На миру и смерть красна.»

— А говорят, русские непохожи на японцев, — прошептала Амико. — Вы настоящий самурай, Иван-сан. Я верю, все будет хорошо. Но сейчас вам надо… отдохнуть. После того, как вас мучили…

И они действительно попытались отдохнуть. Возившийся в своем углу тюремщик косился на тихо разговаривавших пленников, но успокоился, когда оба затихли. Амико не говорила ни слова, молчал и утомленный Иван. Шли минуты, превращаясь в часы. Пленныая девушка и русский полулежали в клетках, набираясь сил по капле.

Но спокойствие длилось недолго. Когда за стенами хижины начало всерьез опускаться солнце, ослепленный Иван услышал шаги от порога. И тут же судорожно и громко вздохнула Амико.

— Что такое? — Иван поднял голову и повел головой вправо-влево, прислушиваясь. — Амико, что там?

А девушка смотрела, зажимая рот, на высокого худого араба с вытянутым лицом и густой бородой, чей злорадный оскал продемонстрировал на миг распухший язык со следами укуса.

10

Тот самый насильник, что едва не сделал несчастную японку безумной, стоял перед клетками и смотрел на недавнюю жертву злыми запавшими глазами угольной черноты. Он казался еще больше, чем раньше, затянутый в новенькую натовскую форму без знаков различия, с повязанной на лохматой грязной голове зеленой косынкой. Поняв, что Амико узнала старого знакомца, араб громко пнул прутья ее клетки и выразительно произнес, шепелявя:

— Шармута!

— …Амико, что происходит? Кто это?.. — требовательно спросил Иван, который быстро уселся, подобрав под себя ноги и ухватившись за решетку. Его обращенное к Амико лицо было напряженным и решительным — что бы ни случилось, русский явно не собирался оставаться в стороне.

— Это… это… — еле слышно проептала девушка. — Это… он… тот самый…

Араб тем временем с подозрением перевел взгляд на русского и пнул уже его клетку.

— Кто? «Кто тот самый»? Кто-то из бандюков, которых вас уволокли в той деревне? — не обращая внимания на удар, громко спрашивал Иван.

— Тот самый… который меня… — Акеми смотрела на возвышавшегося над их клетками темнокожего мужчину и пыталась собраться с силами. Проглотиав тугой комок, вставший в горле, она, наконец, ответила: — Который меня изнасиловал.

Иван все моментально понял. Голос, которым он задал следующие вопросы, звучал на удивление спокойно — но сродни спокойствию морской глади, из-под которой вот-вот вырвется баллистическая ракета с подводного ракетоносца.

— …Он один? Вооружен? Где оружие? Где тюремщик, и чем вооружен он?

Араб не дал девушке ответить. Снова пнув клетку, он заговорил на неплохом английском:

— Молчать, свиньи! Говорить здесь буду я. Ты, белый, кто такой?

— Раз я белый, значит, ты черный?.. — недобро усмехнулся Иван. — Уж представься сам сначала, честь по чести. А то я, может, и не захочу с тобой разговаривать.

— Вопросы здесь задаю я, — вальяжно произнес араб. — А ты, сын шлюхи, должен быстро и внятно на них отвечать, если не хочешь лишиться яиц.

— Уж не знаю, кем была твоя мать, но родила она труса, который только и горазд издеваться над беззащитными девчонками. А как появились мы, так тикал на карачках вдоль забора, как таракан. С мужиками-то дело иметь — совсем другой коленкор, да?

— У тебя длинный язык, — произнес араб. — Но нет мозгов.

Слепой Иван услышал, как закряхтел кургузый тюремщик, отворяя клетку. Не его.

В следующий миг раздался глухой утробный стук, в котором можно было угадать тяжелый удар под дых. Громко вскрикнула и тут же подавилась воздухом Амико.

— Только тронь ее, урод! Я тебе собственные яйца в жопу запихаю! — заорал Иван по-английски, и тут же крикнул по-японски: — Не бойся, Амико, я сейчас! Попробуй его задержать!..

— Если ты дернешься, секунду спустя я сверну ее красивую шейку, — донесся до русского спокойный уверенный голос араба, и раздался громкий хрип Амико. — Убрал руки от решетки, встал на колени и засунул язык в задницу, кяфир.

— На колени?.. — Иван помедлил, — …да, вообще-то, я уже стою.

В следующую секунду его клетка затрещала. Опустив голову и упершись плечами в ее потолок, Иван напрягся, словно Самсон. Могучие бедренные и икроножные мышцы вздулись, подошвы ушли в землю. Зажмурившись и рыча от натуги, он давил и давил, до конца используя отпущенную природой силу. Забитые в грунт колья медленно пошли вверх, выворачивая комья земли. Потом раздался резких скрип — это отломилась задняя часть клетки. нижняя часть передней стенки подломилась, боковые вырвались из земли, и Иван выпрямился во весь рост с остатками клетки на плечах.

— Что, суки, не ждали?!.. — прыгнув впереди правее, в сторону входа к клетки Акеми, он ударом левой стороны клетки сбил с ног тюремщика. Правая сторона врезалась во вторую клетку, задев по спине наполовину просунувшегося туда араба и с треском развалившись на отдельные колья. Сбросив с могучих плеч обломки, Иван прыгнул вперед, просунув длинные руки в клетку и пытаясь схватить противника за шею сзади.

Однако прежде, чем русский сумел сомкнуть стальную хватку, пронырливый араб скользнул меж его пальцев и, отбросив полуоглушенную девушку, вынырнул из клетки, вложив инерцию в заправский регбистский толчок плечом в грудь слпеца.